Евгений Сухов - Академия воровского дозора Страница 31

– Ну, ты даешь, майор! Как я могу знать? Это ведь не мое, чего я буду нос не в свои дела совать. Встретить я его должен был дней через десять. Кажется, он хотел после Лондона заехать еще в Мюнхен… Подъехал, как и положено, а его нет. Прождал часа три, думал, самолет задержался. А когда позвонил домой, то мне передали, что он умер. Тут уже другие хлопоты пошли, нужно было его гроб встречать. Вот так оно и бывает… В общем, до сих пор не могу отойти.

Неожиданно с громким стуком распахнулось окно, и пронзительный женский голос прокричал на весь двор:

– Иди домой, пьянь перекатная! Опять какого-то алкаша нашел! Так и знай, домой не пущу!

– Да успокойся ты. Сейчас подойду. Это ко мне по делу.

– Знаю я твои дела. Надраться с утра, а потом ползком домой!

– Видал, какой голосище! – уважительно протянул Пономарев. – Такие децибелы просто так пропадают! Она ведь самолет может пере-орать, не то что собственного мужа. С ее данными где-нибудь на морском лайнере только гудком работать.

– Думаю, не потянет, – сдержанно улыбнулся Арсений.

– Еще как потянет! Бывает, так заорет, что света божьего не вижу, барабанные перепонки лопаются. Я в артиллерии служил, так мы рты открывали и уши затыкали, когда из гаубиц палили, чтобы контузии не случилось. Так вот, когда моя благоверная начинает орать, я тоже рот открываю, чтобы барабанные перепонки в клочья не разодрало. Бывает, что так и хожу целый день с открытым ртом.

– Незавидная участь.

– А куда денешься? – уныло проговорил Пономарев. – Бросил бы все это, но не в моем возрасте начинать все с нуля… Как-то не то…

– Тоже верно. Так что там по поводу Иосифа Марковича? Значит, неизвестно, как он умер?

– Неизвестно. Сообщили, что преставился, вот и все.

– А когда вы у него работали, случайно не заезжали на Печорского, четырнадцать.

– Еще как заезжал! – уверенно откликнулся Пономарев. – Может, и не запомнил бы, потому что по всему городу приходилось мотаться, но по этому адресу долго его пришлось ждать.

– Когда именно это было? – Майор невольно замер, дожидаясь ответа.

Основательно подумав, Пономарев уверенно ответил:

– Какого именно числа, не скажу, но где-то в июне.

– А сколько пришлось ждать? Помнишь?

– Часа четыре. На следующий день опять туда поехали, и опять долго ждал.

– И что они там делали?

– Какие-то коробки в машину складывали.

– А ты помогал?

– В машине сидел.

– А коробки потом куда отвозили?

– К какому-то его знакомому.

– А кто был с Матцингером, помнишь?

– Трое с ним было. Корсунь был, это мой прежний хозяин и приятель Матцингера. Потом парень был лет тридцати с небольшим, Башкой они его называли, и еще какой-то мужик странный, к тому же малость сутулый.

– Почему странный?

– Шальной, что ли… Глазки у него отчего-то все время бегают, как будто бы виноват в чем-то. В лицо не смотрит и все время взгляд отводит.

– Может, были какие-то особые приметы? Шрам, например, на лице. Ожог…

– Ничего такого не помню. Хотя один разговор припоминаю. Он при мне состоялся в машине, когда этот сутулый вышел. Иосиф Маркович сказал Корсуню, дескать, будь поосторожнее с этим ментом, он ведь сумасшедший.

– А что Корсунь ответил?

– А ничего не ответил, только усмехнулся.

– Что за тип этот Корсунь?

– Такого лучше не трогать. Спокойный как удав, голоса никогда не повышает, но любому сумасшедшему голову оторвет, не задумавшись.

Со стуком распахнулось окно, и пронзительный женский голос спросил:

– Тебя за шкирку, что ли, домой приволочь или ты все-таки сам явишься?! Пьянь подзаборная!..

– Иди, а то ведь и в самом деле притащит, – улыбнулся Хабаков.

– Притащит, – печально согласился Пономарев. – Вот сраму-то будет. Ладно, пойду. Ты женат?

– Женат, – ответил Арсений. – Но у меня как-то все намного проще.

Махнув рукой, Пономарев поплелся в подъезд.

Вернувшись в отдел, Хабаков в который уже раз перечитывал дело Вайнсберга, внимательно рассматривал многочисленные фотографии. У Иосифа Марковича была внешность потомственного интеллигента, а потому трудновато было идентифицировать с тем, что он о нем знал. Но по следственной работе Арсению было известно, что даже маньяки любят рядиться в обличие добрых дядюшек.

Все сходилось. Пономарев подъехал на Печорского, четырнадцать, в тот самый день, когда была ограблена квартира Феоктистова. А значит, именно на его машине отвозилось награбленное добро, которое, если судить по рассказу Пономарева, отправилось впоследствии в Лондон. Оставалось только выяснить, кто был тот «сумасшедший мент».

Вайнсберг и Корсунь – уголовники, причем со значительным стажем. У обоих в крови нелюбовь к правоохранительным органам, и фраза, брошенная Вайнсбергом, не могла быть случайной. Так можно высказаться только о бывшем сотруднике полиции. Подобными словами в уголовной среде не разбрасываются, за это можно серьезно ответить.

Вайнсберг предупреждал своего «коллегу», чтобы тот оставался бдительным. Но вот «сумасшедший»… Непонятно, как это было сказано: в переносном смысле или все-таки в буквальном. Возможно, что этот бывший полицейский совершил какие-то правонарушения, за что его отправили в сумасшедший дом. В таком случае он должен быть в базе данных, а следовательно, информацию о нем можно будет проверить.

Отложив в сторону дело, Арсений решительно поднял телефонную трубку:

– Это майор Хабаков беспокоит.

– Слушаю, товарищ майор.

– Мне нужен список всех сотрудников полиции за последний год, уволенных со службы за правонарушения и проходивших впоследствии обследование в психоневрологическом диспансере.

– То есть тех, кто имел проблемы с психикой?

– Именно так.

– Как срочно?

– Чем быстрее, тем лучше.

– Завтра утром получите распечатку.

– Хорошо, жду к завтрашнему дню.

На следующий день распечатки вместе с фотографиями бывших полицейских лежали на его столе. Всего шесть человек, среди них три сержанта, лейтенант и два капитана. Взгляды у всех шестерых серьезные, преисполненные полной решимости дать бой беззаконию. Из таких фотографий впору печатать агитационные плакаты, призывающие на службу в полицию. Вот только один из них в приступе ревности зарубил любовницу топором, двое других попались на банальной краже в магазине, а еще двое были связаны с оргпреступностью и сливали в банду всю полученную информацию. Шестой избил подследственного, у которого дядя оказался весьма высокопоставленным чиновником в администрации города. А когда его пытались задержать коллеги из отдела внутреннего расследования, он заперся в кабинете и стал отстреливаться. А вот если посмотреть на его фотографию, так ничего дурного о нем и не скажешь, вполне доброжелательная физиономия.

Собрав фотографии, майор Хабаков отправился к Пономареву. Тот оказался дома и встретил его едва ли не как старинного приятеля.

– О! – воскликнул обрадованно. – Заходи! Садись к столу, сегодня у нас борщ!

Выглядел он вполне трезвым. Из кухни выглянула его суровая супруга. При ближайшем рассмотрении вполне милая женщина, улыбнулась почти ласково, даже не верилось, что тот пронзительный голос, что он слышал вчера во дворе, мог принадлежать этой хрупкой женщине. В ней не было ничего общего с той сварливой бабой, громко вопящей через распахнутое окно.

– Вы уж извините, что я на вас накричала в прошлый раз. Я ведь не знала, кто вы на самом деле.

– Ничего, я не обиделся, – улыбнулся Арсений.

Вполне благополучная семья. Отношения нормализовались, и теперь глаза женщины лучились откровенным счастьем. Все-таки между этими двумя людьми были самые настоящие чувства, переживавшие непростые испытания.

– Знаете, он у меня безотказный, вот к нему алкаши со всей округи и липнут. Да вы проходите, не стесняйтесь… Чего в прихожей топтаться?

Хабаков прошел в комнату и почувствовал себя невероятно комфортно в этой небольшой квартире среди чужих ему людей.

– Давай сюда, – повел Пономарев майора в соседнюю комнату. – Здесь у меня что-то вроде кабинета. У нас ведь шумно бывает, малышня подрастает, когда дети галдят, так я прячусь от них здесь.

– А сколько их?

– Трое.

Небольшая комнатка, можно сказать, почти чулан, с небольшим окошечком, выходящим во двор. Из мебели – крошечный стол, где хозяин, отгородившись от семьи, предавался размышлениям; затертое кожаное кресло и пара стульев по углам. На стенках в три ряда висели детские красочные рисунки, добавлявшие настроения. В такой комнате ему, должно быть, невероятно уютно.

Присели на стулья, жалобно пискнувшие, посмотрели друг на друга, думая каждый о своем, а потом Пономарев поинтересовался:

– Так что ты хотел спросить?