Алексей Макеев - Убийство по расписанию Страница 31

– Ты ушел, что ли, Гуров? – позвал его Лобанов, и полковник с удовольствием отметил присутствие в его голосе нервных интонаций. – Или наскучило языком чесать? Прав я оказался? Да? Конечно, прав. Ты выполнял заказ. И крыть тебе уже нечем, Гуров.

Он не ответил. Ноги сыщика начали затекать. Покусывая нижнюю губу, Гуров сумел-таки просунуть руку в боковой карман брюк и нащупать в нем подаренную женой на Новый год бензиновую зажигалку с памятной гравировкой на гладком корпусе. «Бесконечно любимому спутнику жизни от Марии». Гуров выудил зажигалку, откинул верхнюю крышку.

– Да, признаю! – выкрикнул он как можно громче, заглушая голосом звук проворачиваемого колесика. Вспыхнул фитиль. – Тебя и впрямь не проведешь, Илья. Но мне хорошо заплатили за этот заказ. И знаешь кто?

– Кто?

Гуров медленно выпустил воздух из легких, задержал дыхание и прицелился. Один шанс из десяти, что ему повезет. Но не использовать этого шанса полковник просто не мог. Все решится сейчас, в течение нескольких секунд.

– Доронин. Ему надоело плясать под твою дудку. И он знает, что мы с тобой сейчас здесь.

Гуров стремительно швырнул зажигалку. Пропитанный бензином фитиль не успел погаснуть раньше, чем зажигалка приземлилась на одну из складок занавески. Шелк вспыхнул мгновенно. И тогда Гуров, пользуясь замешательством Лобанова в ходе озвученной им информации и тем, что его внимание было на пару секунд отвлечено взметнувшимся к потолку пламенем, прыгнул вперед, как приведенная в действие пружина. Полковник перелетел через три оставшиеся ступеньки и растянулся на полу, завалившись на левый бок. Поймал в прицел «штайра» стоявшего, широко расставив ноги, Лобанова. Илья выстрелил, но промахнулся. Гуров дважды спустил курок. Первая пуля вонзилась Лобанову в бедро, а вторая лишь неудачно чиркнула его по правому плечу.

– Черт! – на выдохе вырвалось у Лобанова.

Раненая нога подвернулась, и он припал на одно колено. Зажатый в руке «магнум» двадцать второго калибра сместился вниз и смертоносным зрачком уставился Гурову в лицо. Лобанов оскалил зубы. У Гурова не осталось выбора, и он, опережая неприятеля, выстрелил в третий раз. Улыбка застыла на лице Лобанова, а по центру лба появилась аккуратная ровная дырочка диаметром девять миллиметров. Секунды три Илья простоял в такой позе без движений, а затем тяжело рухнул лицом вниз.

– Так получилось, – сдержанно произнес Гуров.

Поднявшись на ноги, он отряхнул брюки, подобрал брошенное им ранее пальто, набросил его на плечи и убрал «штайр» в кобуру. Слева от него догорала шелковая занавеска. Прежде, чем приблизиться к телу Лобанова, Гуров отыскал подарок жены, захлопнул откидную крышку и бережно опустил зажигалку в карман.

Вторник. 16 часов 12 минут

Завладская аккуратно сложила осколки зеркала один на другой и пару минут молча стояла на коленях, глядя на творение своих рук. Крячко не нравился ее пустой бессмысленный взгляд. Лучше бы она снова рыдала, била его, царапала ногтями лицо, но только не это состояние прострации. В нем было что-то тревожное. Тревожно-пессимистическое, если так можно выразиться.

– Юля!..

Крячко опустил подушку на кровать, подошел к ней и осторожно коснулся пальцами ее плеча. Завладская никак не отреагировала. Даже не шевельнулась.

– Он ушел. Прости, что так получилось. За зеркало, за драку и вообще... – Крячко с трудом подбирал слова. – Могу сказать только, что этот урод просто недостоин тебя. Плюнь на него...

– На кого? – Юля не повернула головы.

Стас убрал руку с ее плеча. Завладская даже не слышала толком того, что он сказал. Ее мысли находились в этот момент где-то далеко. Ни о Кремневе, ни о нем она сейчас просто не думала. Крячко решил и не развивать эту тему.

– Я пойду оденусь, – коротко проинформировал он Юлю и вышел из спальни.

Одежда Станислава уже высохла. Он натянул брюки, затем надел рубашку и носки. Поразмыслив немного, Крячко облачился и в пиджак, висевший до этого на спинке стула. Закрепил наплечную кобуру и всунул в нее оружие. Мобильник бросил в боковой карман. Теперь полковник был в полной боевой готовности. Нелепое положение во время нежданной встречи с Кремневым стерлось из памяти. Станислав почувствовал себя куда привычнее и увереннее. Подобрав с пола халат, он повесил его в ванную на то самое место, откуда снял после купания. Вернувшись в гостиную, он собрал с зеленого коврика и одежду Завладской.

– Юля, я...

Крячко отворил дверь в спальню, но из его головы тут же вылетело все то, что он собирался ей только что сказать. Завладская сидела на полу, привалившись спиной к кровати, и ее по-прежнему пустой взгляд был устремлен на пламя стоящей напротив догорающей свечи. В правой руке она держала небольшой осколок зеркала, а кисть левой при этом заливало кровью.

– Черт!

Стас рванул к ней. Выхватил осколок и отшвырнул его в сторону. Припав на одно колено, осмотрел порезанное запястье. Рана показалась ему несерьезной. Во всяком случае не настолько, чтобы тут требовалось хирургическое вмешательство. Однако Завладская теряла кровь, а вместе с кровью из нее ускользала и жизнь. Крячко опрометью метнулся обратно в залу, выдвинул нижний ящик буфета, куда, как он помнил, Юля положила бинт, вынул его и вернулся в спальню. Меньше минуты полковнику понадобилось на то, чтобы жестко забинтовать Завладской запястье и предотвратить дальнейшее кровотечение. Она равнодушно и неторопливо перевела на него взгляд.

– Зачем ты это сделал, Стасик?

– А ты? – В нем всколыхнулось самое настоящее возмущение, вызванное ее абсурдным поступком. – Ты сошла с ума? Да, Юля?

– Нет, – глухо произнесла она. Завладская подняла забинтованное запястье на уровень глаз и пристально изучила его. – Просто я больше не хочу...

– Чего ты не хочешь? – Он сел на пол напротив нее.

– Не хочу больше ждать. Помнишь, что я тебе сказала? Ожидание смерти хуже самой смерти. Сколько мне осталось? – Она посмотрела на настенные часы. – Два с половиной часа? Боже мой, еще два с половиной часа страха. Ты можешь себе это представить, Стасик? Я – нет. Зачем так долго ждать? Зачем себя так мучить? Бояться? Смотреть на часы? Лучше уж сразу! И сама... А не согласно чьему-то кровожадному плану.

– Я тебя понял. – Крячко тяжело вздохнул. – Но, видно, ты совсем не слушаешь меня. Я же сказал, что не позволю никому привести этот план в действие. Не нужно ждать...

– Ничего не получится. – Юля покачала головой. – Зеркало...

– Ну и что зеркало? Разбилось, и черт с ним! Ничего это не значит. Оставь эти дурацкие предрассудки! К черту, Юля! К черту все приметы! Расслабься, в конце концов!

Полковник и сам не заметил, как перешел на крик. Значит, и у него нервы на пределе, а не только у Завладской. Значит, и он, сидя в этом доме с утра, подсознательно ждет чего-то, чувствует постоянно отсчет времени... Сам дом давил на Станислава своей аурой. Он его угнетал. Хотелось вырваться из него, хотелось преодолеть наконец эту чертову семичасовую отметку. И тогда все будет выглядеть иначе. Совсем в ином свете...

– Хорошо. – Завладская покорно кивнула. – Погаси, пожалуйста, свечи, Стасик. Я хочу темноты.

Он исполнил ее пожелание, задув по очереди все четыре свечи. Спальня погрузилась в густой полумрак. Как и обещала Завладская, задернутые на окнах шторы практически не пропускали света. Этому во многом способствовало и то обстоятельство, что все небо заволокло тучами. Снегопад с каждым часом усиливался, и казалось, конца ему не будет. Крячко снова сел рядом с Юлей на пол. Машинально проверил наличие пистолета под пиджаком. Теперь он мог видеть только ее темный силуэт.

– Ты вспоминаешь школу? – неожиданно спросила Завладская после длительной паузы.

Крячко не сразу нашелся с ответом. К чему она теперь клонит?

– Редко. У меня не всегда хватает времени для воспоминаний.

– И у меня тоже. – Полковник попытался определить ее настроение по голосу, но у него ничего не получилось. Он вообще был лишен у Юли каких-либо эмоциональных оттенков. – А это плохо, Стасик.

– Почему?

– Мы совсем не живем своим прошлым. Бежим куда-то, торопимся, стремимся к чему-то. И никогда не оглядываемся назад. Не успеваем. А помнишь, сколько прекрасных моментов было у нас в те же школьные годы, например? Не помнишь. Ничего ты не помнишь, Стасик. И я не помню. Разве это хорошо, что все постепенно стирается из нашей памяти?

– Наверное, нехорошо, – неуверенно брякнул Крячко.

Тема разговора давила на него еще больше, чем дом. Нужно немедленно сменить ее. Такими мыслями Завладская доведет себя еще до одной попытки самоубийства. В кармане полковника зазвонил телефон. Он достал его и ответил на вызов.

– Лева? Слава богу, откликнулся! Ну, как ты?

Вторник. 16 часов 34 минуты

Убирая мобильник в карман, Гуров машинально отметил, что зарядная батарея на исходе. Мысленно полковник прокручивал в голове недавний разговор с Лобановым. Тогда, сидя на лестнице и поджидая подходящего момента для решительного броска, у него не было времени и возможности проанализировать услышанное. Теперь же Гуров рассматривал слова Лобанова совсем под иным ракурсом. Неужели он ошибся, и «Эдельвейс» не имел никакого отношения к письму с угрозой? Гуров не хотел верить в подобную ошибку. И в первую очередь потому, что никакой иной более или менее стройной версии у него под рукой попросту не было. Полковник отогнал эти мысли. Делать какие-либо поспешные выводы было еще слишком рано. Лобанов мог не владеть информацией в той мере, на которую рассчитывал Гуров. Письмо Завладской мог посылать не он, а тот же Щетинин, например. Согласно распоряжению Доронина. Глава фонда по-прежнему оставался для Гурова темной лошадкой...