Жан-Клод Иззо - Мертвецы живут в раю Страница 32

Для умеющего читать между строк ситуация складывалась ясная. В марсельской бандитской верхушке больше не было признанного главаря. Дзукка был убит, Аль Дакиль последовал за ним в страну негодяев. Полиция наводнила город, и на старт вышла бригада Оша. Ош хотел знать, с кем он теперь имеет дело. Отдаю руку на отсечение, думал я, что все возьмет под контроль Жозеф Поли. От этого мне стало не по себе. Его взлет обеспечивала группа экстремистов. Политик мог бы поставить на эту карту свое будущее. Уго, теперь я был уверен в этом, оказался орудием в лапах дьявола.

- Я не сплю, - сказала Мари-Лу в тот момент, когда я снова возник с кофе и круассанами.

Она прикрылась простыней. У нее было усталое лицо, и я предположил, что она, как и я, спала плохо. Я сел на край постели, поставил рядом с ней поднос и поцеловал ее в лоб.

- Все в порядке?

- Очень мило, - сказала она, посмотрев на поднос. - Мне впервые подают завтрак в постель.

Я не ответил. Мы пили кофе молча. Я смотрел, как она ест. Голова у нее была опущена. Я протянул ей сигарету. Наши глаза встретились. Глаза у нее были печальные. Я вложил в свой взгляд всю возможную нежность.

- Ночью ты должен был заняться со мной любовью. Это мне помогло бы.

- Я не мог.

- Мне необходимо знать, любишь ли ты меня. Если я хочу покончить с прошлым. Иначе я не смогу.

- Сможешь.

- Ты меня не любишь, да?

- Нет, я тебя люблю.

- Тогда почему ты не трахнул меня, как любую другую бабу?

- Я не мог.

- Чего ты не можешь?

Резким движением ее рука проскользнула мне между ног. Она схватила мой член и сжала его поверх полотняных брюк. Сжала сильно. При этом она по-прежнему смотрела мне прямо в глаза.

- Прекрати! - сказал я, не двигаясь.

- Ты хочешь сказать, что ты «этого» не можешь? (Она выпустила мой член, но ее рука, все такая же проворная, вцепилась мне в волосы.) Или ты не можешь здесь? В голове.

- Да, это так. Ты больше не должна быть шлюхой.

- Я перестала ею быть, дурак! - закричала она. - Перестала. В моей жалкой головенке. Придя к тебе. К тебе домой! Ты ничего не замечаешь?! Ты слепой? Если ты ничего не видишь, никто ничего не заметит. Я навсегда останусь шлюхой. - Она обняла меня за шею и захныкала: - Люби меня, Фабио. Возьми меня. Всего разочек. Но люби меня, как любую другую женщину.

Она замолчала. Мои губы припали к ее рту. Мой язык обрел на ее языке слова, которые никогда не будут сказаны. Поднос с грохотом упал. Я услышал звон разбивающихся о плиточный пол чашек. Я почувствовал, что ее ноги впились мне в спину. Я едва не кончил, войдя в нее. Ее лоно было такое же нежное, как и слезы, текущие по ее щекам.

Мы с ней занимались любовью словно в первый раз. Стыдливо. Страстно. Но без задних мыслей. Круги у нее под глазами исчезли. Я откинулся на бок. Она бросила на меня быстрый взгляд и явно хотела что-то сказать. Вместо этого Мари-Лу мне улыбнулась. Ее улыбка была исполнена такой не

жности, что я тоже не нашелся, что сказать. Так мы и лежали, безмолвные, с мечтательными глазами. Мы уже устремлялись, каждый в отдельности, на поиски возможного счастья. Когда я ее покинул, она уже не была шлюхой. Ну, а я по-прежнему оставался только дерьмовым легавым.

И не было никакого сомнения, что за дверью меня ждало лишь одно: гнусность мира.

Глава одиннадцатая,

в которой все происходит так, как и должно происходить

Судя по физиономии Пероля, в воздухе витали неприятности. Но я был готов к самому худшему.

- Патрон хочет тебя видеть.

Настоящее событие! Мой руководитель не вызывал меня к себе два года. С того дня, года Кадер и Дрисс вызвали беспорядки. Варунян послал в «Меридиональ» письмо. Он рассказывал о себе, о том, как арабы не дают житья его торговле, о постоянных кражах, но события излагал по-своему. Закон, писал он в заключение, на стороне арабов. Суд - это их суд. Франция капитулирует перед нашествием арабов потому, что полиция заодно с ними. Письмо он заканчивал одним лозунгом Национального фронта: «Любите Францию или уезжайте!».

Ладно, письмо не имело резонанса «Я обвиняю»{«Я обвиняю» - знаменитое открытое письмо Эмиля Золя президенту Французской Республики Феликсу Фору появилось 13 января 1898 года в газете «Орор». Писатель выступил в защиту Дрейфуса.}. Но комиссариат сектора, который не мог допустить, чтобы посягали на его права, разродился рапортом, обвиняющим мою работу. Особенно досталось мне. Все признавали, что моя группа отлично обеспечивала порядок в общественных местах. Но они упрекали меня в том, что внутри кварталов я действую недостаточно жестко. Что слишком много разговариваю с преступниками, в основном с иммигрантами, и с цыганами. Прилагался список всех случаев, в которых я не принимал никаких мер, чему они были свидетелями.

Я заслужил право получить нагоняй. Сначала от моего начальника. Затем от префекта полиции. Моя задача заключалась не в том, чтобы понимать, а в том, чтобы пресекать. Я на службе для того, чтобы устанавливать порядок. Осуществлять правосудие - прерогатива судей. В деле, которое делает честь газете «Меридиональ», я оказался не на высоте моей миссии.

Префект далее перешел к тому, что, по общему мнению, стало оскорблением всей полиции: к моим встречам с Сержем, уличным организатором досуга. С Сержем мы познакомились однажды вечером в комиссариате. Его, вместе с пятнадцатью мальчишками, забрали на автостоянке в Симиане. Обычное дело: К7, включенный на полную громкость, крики, смех, треск мопедов... Он был с ними, да еще пиво пил. У этого мудака даже не было при себе документов!

Сержу было смешно. Он выглядел как слегка постаревший подросток. И одевался соответственно. Мы ему сказали, что он главарь банды. Он лишь спросил, куда он может пойти с ребятами, чтобы пошуметь, никому не мешая. Это звучало вызывающе, учитывая, что во всей округе ничего, кроме жилых домов и автостоянок, не было. Правда, эти ребята тоже не были пай-мальчиками. Пятеро из них уже попадались за вырывание сумок у прохожих и другие нарушения.

- Ведь это мы будем оплачивать твою пенсию! Поэтому заткнись! - орал Малик на Бабара, одного из самых пожилых полицейских в комиссариате.

Я знал этого Малика. Пятнадцать лет, а в его активе четыре угнанных машины. «Мы

уже не знаем, что с ним делать, — заявил заместитель прокурора. — Все решения о создании новых рабочих мест не выполнены». Когда мы с ним разобрались, Малик вернулся в свой квартал. Здесь он был дома. Он подружился с Сержем. Потому что с ним можно было хотя бы поговорить.

- Черт! Ведь это правда! - воскликнул он, заметив меня. - Мы же платим!

— Умолкни! — сказал я.

Бабар был славный малый. Но сейчас мы переживали период, когда требовалось «выкладываться» по максимуму, чтобы выполнять разнарядку по задержаниям. Сто человек в месяц. Иначе прощай финансирование и штатное расписание.

Мы с Сержем понравились друг другу. В нем было довольно много от «кюре», чтобы мы с ним стали друзьями, но мне очень нравились его мужество и его любовь к ребятне. В Серже жила убежденность. Стойкий моральный дух. Городской моральный дух, подчеркивал он. Потом мы регулярно встречались в «Мустье», кафе в Эстак, недалеко от пляжа. Мы болтали обо всем. Он был связан с социальными помощницами. Серж помог мне многое понять. Часто, если мы задерживали мальчишку за ничтожное правонарушение, я вызывал его в комиссариат даже раньше родителей.

Серж был переведен на другую работу после встречи с моими начальниками. Но не было ли это решение принято заранее? Серж разослал в газеты открытое письмо «Вулкан в разрезе». Скрытый призыв понять молодежь из рабочих кварталов. «На этих углях, пламя из которых способен раздуть малейший ветерок, пожарные и поджигатели отныне состязаются в беге на короткие дистанции». Никто письмо не опубликовал. Журналисты, пишущие в рубрике «Происшествия», предпочитали сохранять хорошие отношения с полицейскими. Последние снабжали их информацией.

Сержа я больше не видел. Я его скомпрометировал. Сотрудничеством с ним. Полицейские, организаторы досуга, социальные помощницы - это разная работа. Все они не могли работать вместе. «Мы не социальные помощницы! - орал префект полиции. -Профилактика преступности, устрашение, благодаря нашему присутствию и общению с ними, даже разделение города на участки, поставленные под надзор полиции, - это все чепуха! Понимаете вы, это Монтале!» Я понимал. Мы предпочитали дуть на угли. С политической точки зрения, сегодня так было выгоднее. Мой начальник был раздавлен. Всю его службу задвинули куда-то в недра префектуры полиции. За нами оставили только дежурство и наблюдение за Северными кварталами.

Но с Муррабедом я играл на своем поле. Банальная история о драке хулигана с педерастом никого не интересовала. Мой рапорт еще не был составлен, и поэтому в префектуре ничего не знали о нашей прогулке вчера вечером. О наркотиках, об оружии. О нашей военной добыче. Я догадывался, кому предназначалось это оружие. Мне вспомнилась служебная записка, одна из многих. В ней сообщалось о появлении в пригородах городов вооруженных банд. Париж, Кретей, Рюэй-Мальмэзон, Сартрувиль, Во-ан-Велен... При каждой вспышке гнева в рабочем пригороде внезапно появлялись эти «коммандос». Лица обвязаны платками, кожаные куртки вывернуты наизнанку. Все с оружием. Я не помнил где, но был убит один жандарм. Из этого же оружия -«кольт» калибра 11.45 мм - застрелили владельца ресторана в Гренобле.