Алексей Макеев - Театр одного убийцы Страница 32

– Тогда признайтесь, и все закончится, – жестко посоветовал Гуров.

– Мне не в чем признаваться, повторяю вам! – Директор уже не говорил. Он визжал и брызгал слюной. – И я ничего больше вам не скажу!

Гуров покачал головой. У Воронцова явно началась истерика, и вести допрос дальше не имело смысла. Гуров поднял трубку телефона и вызвал конвой. А когда бьющегося в конвульсиях Воронцова увели в камеру, сыщик повернулся к Веселову.

– Что скажешь, Саша? – спросил он.

– Крепкий орешек, – улыбнулся капитан. – Не знаю, Лев Иванович, но мне кажется, что он просто разыграл представление со своим припадком. Вы загнали его в угол. Судя по всему, Воронцов не рассчитывал, что вы найдете признание Деметрадзе.

– Может быть, – кивнул Гуров. – Но давай пока не будем делать выводы. Поезжай-ка ты, Саша, в театр и в аптеку. Привези сюда Турчинскую, Бельцева и продавщицу из аптеки. По-моему, Баранова у нее фамилия. Уточнишь, если я ошибся. А как приедешь, вызовем сюда Воронцова и устроим им всем очные ставки.

Оставшись один, Гуров откинулся на спинку кресла и попытался разобраться в своих ощущениях. После допроса Воронцова сыщик испытывал двойственное чувство. С одной стороны, он был уверен в том, что директор театра виноват в смерти Левицкого, а с другой – отказывался признать это за непреложную истину.

Воронцов категорически отрицал, что триампур принадлежит ему, и именно это настораживало Гурова. Воронцову было бы проще признать, что он покупал лекарство, и свалить пропажу одного блока с таблетками на того же человека, который украл из сейфа револьвер.

А вместо этого Воронцов принялся все отрицать, будто не понимая, что Гуров в состоянии найти то место, где покупались таблетки. И такое отсутствие логики в показаниях после великолепно спланированного преступления удивляло сыщика.

Достав из сейфа папку с материалами дела, Гуров принялся тщательно изучать ее содержимое. Он так и просидел, раздумывая над исписанными листами показаний, протоколов и экспертиз до тех пор, пока в главк не вернулся Веселов. Капитан привез всех троих свидетелей, которые были нужны Гурову, и поинтересовался, с кого начать очные ставки.

– Прикажи конвою привести сюда Воронцова, подготовь подставных и понятых для опознания, а затем пригласишь Баранову, – устало ответил сыщик. – Следом пойдет Бельцев, а уж потом Турчинская…

Директору театра получасовой «отдых» в тюремной камере на пользу не пошел. Он еще больше раздражался по каждому поводу и не уставал повторять, что все происходящее в кабинете Гурова мистификация. А несчастную продавщицу из аптеки и вовсе обозвал бесстыжей лгуньей.

Баранова сразу опознала Воронцова. Она сказала, что этот человек очень похож на того, что покупал у нее триампур. А когда директор заявил, что впервые видит эту женщину, Баранова удивленно спросила:

– Как же так? Вы же у меня таблетки покупали и контрамарку на премьеру обещали. Вы тогда еще покашливали слегка. Помните, я вам новое средство предлагала купить?

– Вот! Вот она, наглая ложь, – заявил тут же Воронцов. – Она даже кашель мне придумала, лишь бы рассказ правдоподобней выглядел.

– Как же это «придумала»? – удивилась продавщица. – Ничего я не придумала. Я все своими ушами слышала! Что вы из меня дурочку-то делаете?

– Да не могла она ничего слышать! – взревел директор театра.

Воронцов так разбушевался после заявления Барановой, что Гурову и Веселову с трудом удалось утихомирить его.

– Эта женщина не могла слышать, как я кашляю, по двум причинам, – повторил директор, когда наконец смог взять себя в руки. – Во-первых, потому что я никогда не был ни в этой аптеке, ни в какой другой. Я принципиально не покупаю лекарств. А во-вторых, она не могла слышать мой кашель потому, что я ни в тот день, ни днем ранее, ни позже не кашлял. И это вам может подтвердить любой работник театра!

– И это проверим, – заверил Воронцова Гуров. И, отпустив Баранову, пригласил в кабинет Бельцева.

Очная ставка директора со своим заместителем вышла еще более безобразной, чем с продавщицей из аптеки. Поначалу, во время рассказа Бельцева о телефонном звонке, Воронцов вел себя совершенно спокойно. Но когда дело дошло до упоминания шантажа, директор театра просто взбесился. С пеной у рта он кричал на своего зама.

– Ах ты, тварь неблагодарная! Я тебя на груди своей пригрел, а ты мне такую свинью подкладываешь?! Мало тебе, что весь театр с молотка едва не продал, так теперь и меня устранить захотел, чтобы легче воровать было?

– Владимир Владимирович, успокойтесь, – сочувственно пробормотал Бельцев, отстраняясь от директора. – Совсем человек голову потерял. Теперь я у него еще и христопродавец. Кто бы мог подумать!

Воронцов замолчал и сверлил зама налитыми кровью глазами. С уголка губ директора стекала тонкая струйка слюны, паучьей нитью застыв между подбородком и лацканом пиджака. Сейчас он производил впечатление настоящего сумасшедшего, и Гуров решил прекратить перекрестный допрос. Он пальцем поманил за собой Бельцева и вышел из кабинета, оставив Веселова наедине с директором театра.

– Да, неприятная история. – Едва оказавшись в коридоре, Бельцев покачал головой. – Господи, во что человек в одночасье превратился! Прямо монстр какой-то.

– Бывало и похуже, – усмехнулся сыщик, привыкший и не к таким представлениям. А затем посмотрел на Турчинскую: – Света, думаю, с тобой мы побеседуем завтра. Воронцов сегодня излишне перевозбудился.

– А ведь он прав, – подняв глаза на Гурова, неожиданно проговорила актриса. – Владимир Владимирович не кашлял в тот день.

– А мы, значит, подслушиваем? – иронично усмехнулся сыщик и, увидев, что Турчинская покраснела, добавил: – Ладно. Не будем о грустном. А почему ты так уверена в правоте Воронцова?

– Я в театре уже больше пяти лет, Лев Иванович, и ни разу не видела, чтобы директор болел, – ответила актриса. – А двенадцатого Владимир Владимирович и Игорь Станиславович разговаривали в коридоре. И вы, Игорь Станиславович, тогда довольно сильно покашливали. Мы с ребятами еще пари тогда заключили, заразите вы его или нет.

– Что-то не припомню такого. Хотя все могло быть, – пожав плечами, ответил Бельцев. – Я еще и до сих пор от кашля полностью не избавился.

– А я точно помню, что двенадцатого Владимир Владимирович не кашлял, – настаивала на своем Турчинская. – Мы с ребятами тогда даже число засекли и спорили о том, заболеет Воронцов в течение тех дней или нет.

– Значит, ты считаешь, что директор не убивал Левицкого? – Гуров внимательно посмотрел на актрису.

– Да ничего я не считаю, – пожала плечами Светлана. – Просто я точно знаю, что Воронцов в аптеке кашлять не мог. А это значит, что ваша продавщица врет!

– Во-первых, она не моя. А во-вторых, разберемся с этим сами. Это наша работа. – Гуров усмехнулся. – Ладно. На сегодня все можете быть свободны.

Отпустив Бельцева и Турчинскую, Гуров вернулся в кабинет. Впрочем, пробыл он там недолго. Отдав распоряжение конвойным увести Воронцова в камеру, сыщик послал Веселова с отчетом к генералу, а сам оделся и вышел на улицу. Гуров собирался наведаться в театр.

Несмотря на множество новых улик, появившихся в деле об убийстве Левицкого, у сыщика оставалась еще масса вопросов и слишком мало было доказательств вины Воронцова. Собственно говоря, все собранные против него улики были косвенными. И даже доказательства шантажа Левицким директора, полученные при очной ставке Воронцова с Бельцевым, не могли служить веским доводом обвинения.

Гурову нужно было доказать хотя бы то, что директор театра был в гримерной у Строевой перед началом спектакля и мог оторвать пуговицу от ее сценического костюма. И, присовокупив эту подделку вещественных доказательств к делу об убийстве, можно будет спокойно вздохнуть и предоставить Саше Веселову возможность самому завершить расследование.

Единственным человеком, с которым до сих пор не удалось побеседовать, была торговка пирожками. По словам многих, она была неподалеку от гримерной Марии перед началом премьеры «Белой гвардии» и могла видеть, как Воронцов заходил туда. Сегодня сыщик собирался найти ее, где бы старушка ни была, и задать ей несколько вопросов.

Еще одной важной проблемой было доказательство того, как директор театра мог получить на револьвере отпечатки пальцев Марии. Само по себе их наличие говорило о том, что после Строевой к оружию никто не прикасался. Кроме убийцы, естественно. А значит, Воронцов сунул в руки Марии оружие во время последней репетиции, в которой для реквизита использовался боевой пистолет. Теперь оставалось только узнать, когда была эта репетиция, и найти людей, которые видели, как Воронцов уносил оружие со сцены.

Гуров достал из кармана сотовый телефон и оговоренным ранее способом позвонил Марии. В первую очередь он хотел успокоить жену и рассказать Строевой о том, что обвинение с нее полностью снято. А затем узнать, в какой именно сцене спектакля намеревались стрелять холостыми патронами в зал.