Александра Маринина - Смерть ради смерти Страница 33

– Откуда такой странный вопрос? – заколыхался всем своим тучным телом Томилин, что, видимо, должно было знаменовать собой смех. – С каких пор уголовный розыск интересуется научной проблематикой, связанной с электромагнитными излучениями?

– Я объясню, откуда взялся наш интерес к Институту.

Она достала карту и в нескольких словах обрисовала картину преступности на территории двух разноцветных эллипсов. Разумеется, ни о Войтовиче, ни о краже дела, ни о Галактионове не было сказано ни слова.

– Мы столкнулись с этим необъяснимым явлением в процессе анализа годовых данных о преступности. Знаете, обычная ежегодная работа: в начале февраля бывает уже готова годовая статистика, и мы в это время всегда начинаем анализ преступности за год.

– И почему же вы решили, что к этим двум соседствующим районам имеет отношение научная работа Института? – ехидно произнес Томилин.

– А потому, что Институт находится как раз в середине, вот здесь, смотрите, Николай Адамович.

Настя ткнула ручкой в то место на карте, где смыкались серый и черно-фиолетовый эллипсы.

– Ну и что? – невозмутимо спросил он.

– Насколько я помню физику, это может быть связано с обратным эффектом, – начала было Настя, но Томилин прервал ее громовым раскатом хохота.

Его тучное тело колыхалось и, казалось, вот-вот вывалится из кресла, как подошедшее тесто. Его смех перешел в надсадный кашель, сопровождающийся присвистом и одышкой, он достал из ящика стола аэрозоль и брызнул себе в рот. Потом отдышался.

– Где вы учили физику, позвольте спросить?

– В школе.

Она хотела было добавить, что это была специальная физико-математическая школа, но почему-то промолчала.

– И как давно это было? Лет десять назад?

– Почти двадцать, – честно ответила она.

– Голубушка, не сочтите за оскорбление, но при такой постановке вопроса можно считать, что физику вы не знаете совсем. Откуда у вас в голове появились все эти глупости?

Настя взяла себя в руки и постаралась как можно лаконичнее, чтобы не наделать грубых ошибок, изложить Томилину свою гипотезу об «обратной петле».

– Чушь! – категорично отрезал Томилин. – Уже лет пять назад было доказано, что этого явления нет. Раньше действительно считалось, что у ряда излучений, особенно у сверхвысокочастотных, есть то, что вы изволите называть обратным эффектом или обратной петлей. Но это заблуждение являлось следствием неправильного понимания природы таких излучений. Пять лет назад немецкий ученый Мейерштранц произвел переворот в физике, доказав, что наши представления об электромагнитных излучениях неверны. Он возглавил целую научную школу, на которую сегодня ориентируется весь мир. Так вот, в соответствии с новым пониманием проблемы было доказано также, что обратный эффект от сверхвысокочастотных излучений – это миф. Ошибка эксперимента. А вы, деточка, пришли в серьезное учреждение, вооружившись школьными знаниями двадцатилетней давности, и пытаетесь опорочить солидных ученых, не имея ни малейшего представления о проблеме, которой они занимаются. Стыдно.

Гордеев сидел весь багровый. Все получилось именно так, как он и предсказывал. Даже еще хуже. Насте хотелось убежать отсюда подальше, забиться в темный уголок и разрыдаться.

– Я ни в коей мере не хотела опорочить научных сотрудников Института, – сказала она, пересиливая себя, – я просто хотела понять, что происходит. Вы много лет руководите наукой, Николай Адамович, и вы знаете, что такое – интерес к необъясненному. Он лишает человека способности спать, есть, общаться с близкими. Он овладевает им полностью и диктует поступки, порой нелепые, порой смешные, но направленные на одно: понять, почему это происходит; понять, как это происходит. Вероятно, мой порыв прийти сюда и поговорить с вами кажется вам смешным и нелепым, но я искренне надеюсь, что, как человек, близкий научной работе, вы не выгоните меня отсюда за мою безграмотность, а посоветуете, к какой области знаний мне следует обратиться, чтобы получить ответ на интересующий меня вопрос. Может быть, вы даже будете настолько любезны, что порекомендуете мне конкретного эксперта в этой области науки. Я очень на это надеюсь, Николай Адамович.

– Ну, деточка, я ценю ваш порыв к знаниям, – великодушно заурчал Томилин, – приятно, когда молодежь тянется к науке. Но вынужден вас разочаровать. Ищите природу вашего загадочного явления в социальной сфере. Преступность, как известно, явление социальное, биологических корней у нее нет, это, по-моему, уже давно доказано. К точным наукам странности вашего Восточного округа никакого отношения не имеют. И учите физику, учите, не ленитесь, а то опять попадете впросак, как сегодня. Вам еще повезло, что вы попали ко мне, а не к кому-нибудь другому. Я – человек снисходительный к чужому невежеству, не могут же все быть энциклопедистами, как Ломоносов или Руссо. Вы работаете в милиции, и я с пониманием отношусь к тому, что вы не разбираетесь в физике. Видимо, в своей профессиональной деятельности вы более грамотны. Но не все такие добрые, как я. Другие вас бы вышвырнули вон, да еще пинками под зад.

– Спасибо вам, Николай Адамович, – вымученно улыбнулась Настя, пряча карту в сумку и вставая. – Мне было полезно с вами побеседовать.

– Я надеюсь, – он снова собрался рассмеяться, но внезапно покраснел, махнул рукой и полез за аэрозолем.

Выйдя из кабинета Томилина, Настя и Гордеев долгое время хранили молчание. Не говоря друг другу ни слова, они оделись в гардеробе, вышли на улицу и пошли к ближайшей станции метро. Сойдя с эскалатора, Настя повернула на правую платформу.

– Нам налево, – хмуро бросил Колобок, с трудом расцепив зубы.

– Я с вами не еду.

– Почему?

– Потому что я еду домой. Мне нужно отмыться от того дерьма, в котором меня только что вымазал Томилин. И я не приду на работу до тех пор, пока не пойму, что происходит в этом проклятом Институте. Можете меня увольнять за нарушение дисциплины.

Справа загромыхал подходящий к платформе поезд. Настя повернулась спиной к Гордееву и пошла к вагону.

– Настасья! Подожди, Настасья! – безуспешно окликал ее Гордеев, прорываясь за ней следом сквозь толпу выходящих из поезда людей. В последнюю секунду он успел-таки вскочить в вагон, придержав рукой закрывающиеся двери.

Настя сидела в самом углу, привалившись головой к стенке вагона и закрыв глаза. Полковник заметил, что лицо ее было мертвенно-бледным, под скулами на запавшие щеки легла синеватая тень, а губы предательски дрожат. Он подошел к ней и наклонился к ее лицу.

– Стасенька, – тихонько позвал он. – Не расстраивайся, девочка. Все нормально. Ничего особенного не произошло.

Она медленно открыла глаза и постаралась улыбнуться.

– Вы не волнуйтесь, Виктор Алексеевич, я в порядке. Выходите, вам же в другую сторону ехать.

– Дай слово, что не будешь плакать, – потребовал Гордеев.

– Даю слово.

– И дай слово, что не будешь огорчаться. Это нормально, когда гипотеза не подтверждается. Это случается гораздо чаще, чем наоборот. Не надо делать из этого трагедию. Слышишь?

– Слышу.

– Не будешь огорчаться?

– Не буду, – вяло пообещала она.

– Я могу возвращаться на работу с чистой совестью и быть уверенным, что с тобой все в порядке?

– Конечно, Виктор Алексеевич. Я не маленькая, не пропаду. Посижу немного, подумаю, соберусь с силами – и за работу. На мне как на собаке все заживает.

Поезд замедлил ход, подходя к следующей станции. Виктор Алексеевич передвинулся ближе к двери, но глаз с Насти не спускал. Ему показалось, что она немного успокоилась, губы уже не дрожали и плакать она вроде бы не собиралась.

Двери раздвинулись, полковник бросил на Настю последний взгляд. Она сидела по-прежнему с закрытыми глазами, бледная и несчастная. Сердце его на миг сжалось от сочувствия к ней. «Ничего, она умная и сильная, у нее холодный расчетливый мозг, работающий как компьютер. Она не позволит эмоциям взять верх. Она справится. Этот жирный Томилин грубо оскорбил ее, но она справится. Девочка моя, Стасенька…»

Он шагнул на платформу вместе с толпой выходящих из вагона пассажиров и пошел на противоположную сторону к поезду, идущему в обратном направлении.

6

Дверь за гостями уже давно закрылась, а Николай Адамович Томилин все сидел неподвижно, глядя в одну точку и борясь с овладевшей им тревогой. Наконец он снял телефонную трубку и позвонил в Институт.

– И как я должен это понимать? – начал он без предисловий. – Вы мне клялись, что ваша антенна абсолютно безвредна, а ко мне приходит какая-то девчонка из милиции и утверждает обратное.

– Какая девчонка? Что она утверждает? Николай Адамович, я не понимаю, о чем вы говорите.

– О чем я говорю? – кипел Томилин. – О вашей гребаной антенне я говорю, вот о чем. Она принесла мне карту Москвы, на которой только слепой не увидит поле воздействия вашего прибора и поле обратного эффекта. Вы что же, обманывали меня? Скрывали? Фальсифицировали результаты апробации?