Андрей Константинов - Реализация Страница 4

Штукин непонимающе потряс головой:

– Старый дуб – это просто к слову?

Ильюхин усмехнулся:

– Старый дуб – это не просто к слову, но ты не заморачивайся… И вот что я тебе еще скажу: мы тут с тобой сидим не для того, чтобы помочь кому-то с кем-то разобраться, понял?

Внезапно лицо полковника скривилось, словно от сильной зубной боли. Валерка не мог читать мысли, поэтому не узнал, что Ильюхин в этот момент подумал: «А на самом деле получается – что именно для этого и сидим, прости господи!»

Штукин снова начал нервно ерошить пальцами волосы:

– Виталий Петрович, а зачем же вы мне тогда о Гамернике-то… Я ведь тоже – человек. У меня своя счет есть!

Ильюхин ждал этот вопрос:

– Я тебя, Валера, ориентирую. Ты должен настоящей информацией обладать, чтобы лучше чувствовать, чтобы понимать по мелким оговоркам возможное развитие событий. Еще раз подчеркну: я тебе сказал об исполнителях не для того, чтобы их кому-нибудь сдавать. Знаешь, не все так плохо! О стрелках я сказал лишь для одного – чтобы подчеркнуть, что они имеют самое непосредственное отношение к Гамернику. Стало быть, у Юнкерса мыслят в правильном направлении. А информация оперативная – это не сакральное знание. Информация, как вода – где-нибудь, да просочится. И Юнгеров рано или поздно начнет отвечать Гамернику. Ну не сможет он не ответить – так ведь?

Валера посмотрел на полковника очень нехорошими глазами:

– И в чем же он будет не прав?

Ильюхин сделал вид, что не замечает этого взгляда:

– А в том, что, сделав это неуклюже, он может попасть в крайне неприятные отношения с государством… Или сам ничего не будет делать, все Ермилову поручит?

Валера медленно качнул головой:

– Нет, в этом случае он не поручит Ермилову, хотя тот, наверное, будет настаивать.

– Вот! – поднял вверх указательный палец Ильюхин. – Юнгеров захочет поступить по-человечески, а людям свойственно ошибаться, особенно когда их чувства задеты…

– Ну да, – неприятным голосом перебил полковника Валера. – Гамерник-то не попадет в неприятные отношения с государством!

Виталий Петрович нахмурился:

– Слушай, друг дорогой! Ты не забывай, что у нас с тобой есть дело, дело нешуточное, и твоя роль в этом деле ключевая, и притом редкая. Я понимаю, что тебе тяжело, что ты с живыми людьми контачишь, и видишь в них много хорошего. Это правильный настрой. Психологически правильный – видеть на участке своей работы больше позитивного. Но не наше дело – и уж точно не твое – вступаться за Юнгерова. Тем более в разборке с Гамерником. Кто там из них прав? Откуда что пошло? Живут они так… А то, что этот Гамерник гнусен – я и без твоих замечаний знал еще тогда, когда ты в школе учился. Ферштейн?

– Яволь, херр оберст![7]

Виталий Петрович помолчал, снова потер лоб пальцами и продолжил уже более спокойно:

– Оперативные материалы я тебе показывать-листать не буду, но поверь – тех, кто вас изрешетить пытался, я знаю. Буду к себе суров: я не знаю пока, как их «приземлить» и тем более, как их официально привязать к заказу Гамерника. Этих наемников на «понял-понял» не возьмешь, они ребята серьезные.

Штукин тихо кашлянул и поднял руку, как первоклашка. Ильюхин, разрешая, кивнул, и Валера очень осторожно начал выстраивать предложение:

– А вот Ермилов бы… Он смог бы их разговорить… Денис рассказывал, что…

Полковник не дал ему договорить:

– Я надеюсь, что ты так пошутить решил. Да? Пошутил?

– Пошутил, – мрачно кивнул Штукин. – Мне, вообще, как я заметил, особенно удаются шутки на тему собственного расстрела.

Виталий Петрович одобрительно кивнул:

– Это хорошо, что ты чувства юмора не теряешь. Ничего-ничего, мы и не из таких ситуаций выходили достойно. Ты особо не гоняй, ты больше прислушивайся. В системе Юнгерова скоро возникнет такая атмосфера, когда о чем-то открыто не говорят, но все все понимают…

– Появилась уже, – заметил Штукин.

– Тем более! Значит, скоро и конкретика начнется – только определяй по косвенным признакам, как говорят наши друзья чекисты… Тебя что-то смущает?

– Есть немного…

– Что? Ты не таи, у нас же с тобой откровенный разговор…

– Виталий Петрович, я, когда в «наружке» топтал, мое дело было поросячье, главное – за объект не думать. В отделении, когда опером был, так то же самое: мы – окопники, любое серьезное преступление – главку виднее. И сейчас – все то же самое получается…

– Это с чего же ты так решил? – удивился Ильюхин, а Штукин на его удивление только руками развел:

– Ну – как же… Вы на мое мнение о Юнгерове и его людях даже внимания не обращаете. Такое ощущение, что вам не важно, кто хороший, кто плохой…

Полковник жестом подозвал официантку, чтобы попросить ее принести еще кофе, и Валерка вынужден был оборвать свою фразу. Впрочем, Ильюхин и так уловил ее смысл и постарался ответить искренне, насколько мог:

– Это не так. Мнение твое для меня очень важно, но это не значит, что я с ним всегда буду соглашаться. Более того – иногда буду спорить, хотя и согласился уже с ним. И вообще, в этой истории, в этой конкретной ситуации, тут как раз все от тебя и зависит. Ты там один, а нас здесь много. Это не значит, что я тебя слушаю, тупо докладываю кому-то наверх, и там наверху кто-то принимает какие-то решения… Я, кстати, если хочешь знать, в Москву еще ничего по существу и не докладывал. Туда, кроме пустых формальных бумажек, ничего и не уходило. Нечего было докладывать. А если бы и было что, то я сто раз бы еще подумал: стоит ли доложить, и если стоит – то в каком объеме и в каких деталях – чтобы, во-первых, тебя не подвести, а во-вторых – себя не подвести. Потому что я понимаю, что ты среди людей, и людей сложных, а не в среде наркоманов-налетчиков, к которым общечеловеческие ценности примеривать просто глупо…

Девушка принесла им кофе – Штукин даже удивился, как его быстро приготовили. Ильюхин быстро схватил свою чашечку, и Валера заметил, что рука полковника чуть подрагивает. Виталий Петрович отхлебнул приличный глоток, обжегся, невнятно матюгнулся и продолжил:

– И вообще… Результатом твоей работы может стать вывод, что все это сообщество должны разрабатывать не милиционеры, а налоговые службы. Может такое быть?

– Запросто! – оживился было Штукин, но Ильюхин махнул на него рукой, сиди, мол, слушай:

– Запросто – не запросто, а такой результат – тоже результат. Только выводы сами по себе не рождаются, к ним приходят. Ну, и если налоговые службы – так флаг им в руки… Но! У нас ведь есть трупы! Так? Так… И что, мы все знаем? Нет, не все, а очень поверхностно… И значит, какова цель?

Валерка даже головой помотал, чувствуя, что полковник его специально путает. Подумав, Штукин попробовал сформулировать ответ:

– Если о трупах… Значит, цель – увидеть конкретные действия Юнгерова в отношении Гамерника и действия Гамерника в отношении Юнгерова, зафиксировать все это – и накрыть панамой. Так?

Ильюхин улыбнулся:

– Ну, на это, конечно, трудно рассчитывать, чтоб вот так сразу всех панамой… Такие удачи только в кино и в книжках бывают…

– Тогда в чем же цель? – насупился окончательно сбитый с толку Штукин.

Полковник задумчиво повел головой, отхлебнул еще кофейку и вдруг выдал:

– Ты знаешь… теоретически, по гамбургскому счету, наша задача – заставлять Гамерников и Юнгеровых… да, да, и Юнгеровых – вести споры не привычным им способом, через двери лифта, а цивилизованным. Такая задача в обыденной милицейской работе – утопична, но в нашем конкретном мероприятии – возможна.

Валерка долго молчал и хлопал глазами, потом начал неуверенно переспрашивать:

– Это в том смысле, чтобы Юнгеров на расстрел ответил бы не стрельбой, а какими-то легальными действиями? Чтобы он руками милиции попытался бы Гамерника раздавить? То есть – Гамерник будет стрелять, а Юнгеров…

– А ты уверен, что Гамерник будет только стрелять?

Новый вопрос снова заставил Штукина сбиться с мысли. Ильюхин смотрел на него серьезно, не улыбаясь даже глазами.

– В каком смысле?

– Да все в том же, в прямом. Такие люди, как Гамерник, опасны тем, что для них хороши все средства – подлые и благородные, легальные и нелегальные. Они умеют сочетать, понимаешь?

– То есть… Вы хотите сказать, что Гамерник, кроме стрельбы, может попробовать еще и официальным, легальным путем нанести вред системе Юнгерова?

– Конечно, Гамерник – человек широких взглядов. А вот Юнгеров, боюсь, не способен выставить в ответ такую же палитру возможностей – именно потому, что он душевно здоровее. Хотя то, что он здоровее, еще не значит, что он здоров.

– А Гамерник?

– Гамерник – просто сволочь, если уж быть точным в формулировках, но это касается его натуры, а не профессии. Понимаешь? Профессия-то у них с Юнгеровым одна. Оба они бывшие бандиты, ныне стремящиеся в олигархи.