Хеннинг Манкелль - Китаец Страница 40

— Нет, — отозвался Я Жу. — Не догоню. Но никто не ведает, кому кого в итоге придется хоронить.

— Почему ты говоришь об этом сейчас? В день рождения?

— Умный знает, что смерть всегда ходит с ним рядом.

Он провел сестру в другой конец комнаты, где стояли мягкие кресла и диван. Хун не любила алкогольные напитки, и он налил чаю из золоченого чайника. Сам же пил воду.

Хун Ци с улыбкой смотрела на него. Потом разом посерьезнела.

— Я принесла тебе подарок. Но сперва хочу узнать, правдивы ли слухи, дошедшие до меня.

Я Жу развел руками:

— Я окружен слухами. Как все публичные люди обоего пола. В том числе и ты, дорогая сестра.

— Мне хотелось бы только знать, правда ли, что свои крупнейшие строительные контракты ты получил с помощью взяток. — Хун Ци резко отставила чайную чашку. — Ты понимаешь, что это означает? Я имею в виду взятки.

Я Жу вдруг устал от Хун Ци. Нередко их разговоры развлекали его, потому что сестра отличалась умом и меткостью суждений. К тому же в спорах с нею он мог отшлифовать собственные аргументы. Она придерживалась старомодных взглядов, чтила идеалы, которые уже ничего не значили. Солидарность — такой же предмет торговли, как и все остальное. Классический коммунизм не выдержал тягот действительности, в которой старые теоретики, собственно, никогда не разбирались. То, что Карл Маркс был во многом прав, что касается фундаментального значения экономики для политики, а Мао показал, что даже бедные крестьяне могут подняться из нищеты, вовсе не означало, что огромные задачи, стоявшие сейчас перед Китаем, можно решить, продолжая некритично применять классические методы.

Хун Ци ехала в будущее, пустив лошадь, так сказать, задом наперед. Я Жу знал: ее ждет неудача.

— Мы никогда не станем врагами, — сказал он. — Наша семья была в числе пионеров, когда наш народ начал странствие из упадка. Мы просто спорим о том, какие способы надо применять. Но я, разумеется, никого не подкупаю и сам тоже взяток не беру.

— Ты думаешь только о себе. А больше ни о ком. Мне трудно поверить, что ты говоришь правду.

На миг Я Жу вышел из себя:

— О чем ты думала шестнадцать лет назад, когда аплодировала старичью из партийного руководства, позволившему танкам давить людей на площади Небесного Спокойствия? О чем ты думала тогда? Разве ты не понимала, что я бы мог быть одним из тех, что стояли на площади? Мне было тогда двадцать два года.

— Это была необходимая мера. Стабильность всей страны находилась под угрозой.

— От нескольких сотен студентов? Неправда, Хун Ци. Вы боялись кой-кого другого.

— Кого же?

Я Жу наклонился к сестре и прошептал:

— Крестьян. Боялись, поскольку бы выяснилось, что они заодно со студентами. Вместо того чтобы ради будущего страны направить свои мысли в другое русло, вы схватились за оружие. Вместо того чтобы решить проблему, пытались ее скрыть.

Хун Ци не ответила. Только неотрывно смотрела на брата. Я Жу подумал, что оба они из семьи, которая несколько поколений назад не смела глаз поднять на мандарина.

— Нельзя улыбаться волку, — сказала Хун Ци. — Волк решит, что ты хочешь драки.

Она встала и одновременно положила на стол сверток, обвязанный красной лентой.

— Мне страшно, братец, ведь я вижу, куда ты идешь. Я сделаю все возможное, чтобы такие, как ты, не превратили страну в нечто постыдное и достойное сожаления. Нам снова предстоят большие классовые бои. На чьей ты стороне? На своей собственной, а не на стороне народа.

— Я вот думаю, кто сейчас волк, — сказал Я Жу.

Он попытался поцеловать сестру в щеку. Но она отстранилась и пошла к двери, скрытой в стене. Я Жу шагнул к столу, нажал на кнопку.

Когда дверь снова закрылась, он наклонился к интеркому:

— Я жду еще одного посетителя.

— Мне записать его имя? — спросила госпожа Шэнь.

— У него нет имени.

Он вернулся к столу, развернул сверток, оставленный Хун Ци. Внутри оказалась нефритовая коробочка, а в ней — белое перышко и камень.

Они с Хун Ци нередко обменивались подарками, содержащими загадки или смысл, сокрытый от других. Я Жу сразу понял, что имела в виду сестра. Она намекала на стихотворение Мао. Перышко символизировало жизнь, выброшенную без пользы, камень — жизнь и смерть, полные значения.

Сестра предостерегает меня, подумал Я Жу. Или упрашивает. Какой путь я выберу в жизни?

Он улыбнулся подарку и решил заказать к ее следующему дню рождения красивого волка из слоновой кости.

Упорство Хун Ци заслуживает уважения. Характером и силой воли она действительно его сестра. И будет бороться с ним и с теми в руководстве страны, кто выбрал путь, который она осуждала. Но она ошибается, она и все, кто отрицает то, что сделает Китай самой сильной в мире державой.

Я Жу сел за письменный стол, зажег лампу. Осторожно надел тонкие белые хлопчатобумажные рукавицы. И снова начал листать книгу, написанную Ван Санем и передававшуюся в роду из рук в руки. Хун Ци тоже читала ее, но книга не задела ее так, как его.

Я Жу открыл последнюю страницу. Ван Саню сравнялось восемьдесят три. Он очень болен и скоро умрет. Последние слова в книге говорят о тревоге: он умрет, не сумев выполнить обещанное братьям.

«Я умираю слишком рано, — пишет он. — И проживи я тысячу лет, все равно бы умер слишком рано, потому что не сумел восстановить честь семьи. Я сделал все, что мог, но этого было недостаточно».

Я Жу закрыл дневник, убрал в ящик и запер на ключ. Снял рукавицы. Из другого ящика вытащил толстый конверт. Потом включил интерком. Госпожа Шэнь тотчас отозвалась.

— Мой гость пришел?

— Он здесь.

— Просите.

Дверь в стене бесшумно отворилась, впустив высокого худого мужчину. По толстому ковру он двигался мягко и ловко. Поклонился перед Я Жу.

— Тебе пора в дорогу, — сказал Я Жу. — Все, что нужно, найдешь в этом конверте. Вернуться надо в феврале, к нашему новому году. Начало западного нового года — самое подходящее время, чтобы исполнить твое поручение.

Я Жу протянул посетителю конверт, тот с поклоном принял его.

— Лю Синь, — сказал Я Жу, — нынешняя твоя задача намного важнее всего, о чем я просил тебя раньше. Речь идет о моей жизни, о моей семье.

— Я исполню твое задание.

— Знаю. Но если потерпишь неудачу, назад не возвращайся. Ведь тогда мне придется убить тебя.

— Неудачи не будет.

Я Жу кивнул. Разговор закончен. Человек по имени Лю Синь исчез за дверью, которая бесшумно закрылась. В последний раз за этот вечер Я Жу вызвал госпожу Шэнь.

— От меня только что вышел мужчина.

— Да, весьма спокойный, приветливый.

— Но его здесь сегодня не было.

— Разумеется.

— Приходила только моя сестра Хун.

— Я больше никого не впускала. И в журнале у меня записано только имя Хун Ци.

— Можете идти домой. Я еще задержусь на час-другой.

Разговор закончился. Я Жу знал, госпожа Шэнь останется до его ухода. Семьи у нее не было, в работе на него вся ее жизнь. Демон-страж у дверей — вот она кто.

Я Жу вернулся к окну, посмотрел на спящий город. Было уже далеко за полночь. Он чувствовал веселое возбуждение. Отличный день рождения. Хотя разговор с Хун Ци получился не такой, как ему хотелось. Не понимает она, что происходит в мире. Не желает видеть новое время. Он даже загрустил при мысли, что они будут все больше отдаляться друг от друга. Но это необходимость. Ради страны. Возможно, когда-нибудь Хун все же поймет.

Но самое главное в этот вечер, что все приготовления, долгие поиски и планирование ушли в прошлое. Целых десять лет Я Жу потратил, выясняя минувшее и выстраивая план. Много раз он едва не бросал все. Слишком многое исчезло в глубинах времени. Но читая дневники Ван Саня, он вновь черпал необходимые силы. Ярость, которая обуревала Саня, передавалась ему и была такой же живой, как тогда, когда все случилось. А он имел власть совершить то, чего не мог Сань.

В конце дневника оставалось несколько пустых страниц. Там Я Жу запишет последнюю главу, когда все завершится. Он выбрал свой день рождения, чтобы послать Лю Синя в широкий мир с заданием, которое необходимо выполнить. Это наполнило его облегчением.

Долго Я Жу неподвижно стоял у окна. Потом погасил свет и направился к своему приватному лифту.

Садясь в машину, которая ожидала в подземном гараже, он попросил шофера остановиться на площади Тяньаньмынь. Сквозь тонированные стекла видел безлюдную площадь, где не было никого, кроме часовых в зеленой армейской форме.

Здесь Мао некогда провозгласил рождение новой народной республики. Его самого тогда и на свете не было.

Он думал, что великие события, предстоящие сейчас, не будут публично провозглашены на этой площади Срединной империи.