Валерий Маслов - Москва времен Чикаго Страница 40

Ее провели в комнату для свиданий, в которой, к сожалению, заключенного можно было видеть лишь через прозрачный плексиглас. Но для нее сейчас главным был не физический контакт с человеком, который из ее постели попал прямо за решетку, а скорее моральный. Нужно было поддержать этого человека, ободрить, утешить его.

Однако когда Мягди ввели в комнату, она удивилась: ее друг вовсе не выглядел угнетенным или подавленным. Он был бодр, чисто выбрит и в хорошем настроении. Джульетте он обрадовался, даже улыбнулся. Или попытался изобразить улыбку, так как за долгие годы непрестанной борьбы за место в мире, который не знает жалости, отвык проявлять простые человеческие чувства.

«Все-таки жаль, что нельзя его обнять! — пожалела Джульетта. — К чему эти чертовы перегородки?»

Но приходилось мириться с обстановкой и радоваться, что все же удалось встретиться. И потому она, пожалуй, впервые, сказала то, чего так упорно добивались от нее многие мужчины:

— Только в минуты несчастий понимаешь, как дорог тебе бывает другой человек. И этот человек — ты!

— Эх, Джульетта Степановна! Как жаль, что я именно в эту минуту несвободен: так хочется тебя обнять, дорогая!

У Джульетты, никогда не считавшей себя излишне сентиментальной, екнуло сердце, и она почувствовала, что вот-вот расплачется. А здесь делать этого было нельзя! И потому она решила, что нужно перевести разговор в другое русло, на другую, пусть даже вульгарную, ноту.

— Да, Мягди Акиндинович! — произнесла она уже иным, нарочито небрежным тоном. — Как поется в популярной народной песне: «И молодая не узнает, какой у парня был конец!»

— Конец? — не понял Джевеликян. — Какой конец? О чем ты?

— Ну, как же: в этой жалостливой песенке рассказывается о танкисте, молодом пареньке, отдавшем жизнь за родину, за Сталина. А ты о каком подумал?

Мягди уже понял, что Джульетта просто разыгрывает его, балагурит, переводит начавший приобретать опасный поворот разговор на другую тему. Он чувствовал, что делает это она ради того, чтобы спасти его самолюбие, не перейти на такой же, как в той песне, жалобно-патетический тон. И должен был сказать ей за это спасибо. Но он отдал бы сейчас все, чтобы она просто сказала ему хотя бы пару ласковых душевных слов.

Однако по тому, как она улыбалась, как напряглась, чтобы спрятать поглубже самое сокровенное, понял, что не нужно больше касаться любовной темы и их взаимоотношений. Поэтому лишь заметил:

— Спасибо тебе, Джульетта Степановна, за то, что не оставила в беде. Другие, — он указал пальцем в потолок, куда-то наверх, — забывают.

Она промолчала.

— Так называемые друзья делают сейчас вид, что Джевеликяна просто не существует.

— Неправда, — возразила Джульетта. — Судя по внешнему виду, ты здесь ни в чем не нуждаешься. Я даже через стекло чувствую запах «Драккара».

— А, комфорт, — небрежно махнул рукой Джевеликян. — Это все, извини за выражение, говно. Для меня это почти никакого значения не имеет. Да, фирма позаботилась, авторитеты из «общака» кое-кого подкупили. Но ведь это мелочи! Главное —. выйти отсюда! А они даже не чешутся!

— Ты имеешь в виду Петракова?

— И этого козла — тоже. Который, кстати, безумно рад, что я оказался за решеткой. И, видимо, уже клеится к тебе.

— Так я его и подпустила!

— Спасибо. Но есть сошки и повыше: тот же Титовко. Он обладает сейчас огромной властью в правительстве. Я уж не говорю о деньгах, которые он имеет, кстати, не без моей помощи.

— И что, он еще не навестил тебя? — удивилась Джульетта.

— Навестил?! Джульетта Степановна, вы же не настолько наивны, чтобы предполагать такое! Да он политик и никогда в открытую не появится на публике с уголовником.

— Ты — предприниматель! Президент крупнейшей в стране фирмы!

Мягди кивнул головой. Он, видимо, решил больше не распространяться на эту тему. Тем более что никогда еще не посвящал Джульетту в свои дела.

А та сочла молчание за необходимость поддержать Мягди и добавила:

— И потом, в России никогда не стоит отчаиваться.

Глаза Джевеликяна вдруг блеснули загадочным и в то же время угрожающим феерическим светом:

— Это ты верно подметила! Я еще вернусь. Даже без их помощи. Даже вопреки их надеждам похоронить меня здесь. И тогда месть моя будет страшной!

Буланова испугалась: таким Мягди она еще не видела. Он тоже, видимо, понял, что не стоит пугать женщину, тем более что эта угроза не имела к ней никакого отношения. И он мгновенно переменился: жесткие складки у губ расслабились, исчез свирепый взгляд, глаза смотрели на Джульетту ласково.

Она сразу успокоилась, стала доставать из сумки еду, которую дотошливый дежурный все же просмотрел на наличие посторонних предметов. Время свидания истекало, и надо было торопиться.

Виктор Васильевич слушал Ускова очень внимательно. Чутье профессионального сыщика подсказывало ему, что в догадке следователя что-то есть. И даже очень существенное.

— Ну и что ты думаешь предпринять? — спросил он Андрея после того, как тот подробно доложил ему о своей догадке.

— Пока не знаю. Можно, конечно, вновь наведаться на дачу Джевеликяна с ордером на обыск, благо тот сидит в СИЗО, и формальный повод для этого есть.

— И спугнуть их, если там в самом деле что-то затевается.

— В том-то и дело, — почесал в затылке Андрей. — Можно в конце концов послать запрос в Центральный банк.

— И поинтересоваться, не пропал ли у них где-нибудь триллион-другой? — съязвил Виктор Васильевич.

— Да, тоже не совсем верный ход. Тем более что пока у нас одни подозрения. Меня, конечно, очень интересует фигура Петракова: можно начать раскручивать это дело и из областного центра.

— В общем, — подвел резюме начальник Следственного управления, — пока не только отработанных версий, но даже и намеков на них нет.

Андрей понуро опустил голову. Чувствовалось, что он устал в последнее время. Работа без отпуска, на пределе сил, конечно, давала о себе знать. Это понимал и Виктор Васильевич. Но сейчас, когда дело Джевеликяна выходило на новый уровень, нельзя было и думать об отпуске Ускова.

— Я тебя не виню, — поспешил по-отечески мягко сказать Виктор Васильевич. — Никаких версий и возникнуть так быстро не могло. Наоборот, хочу представить тебя к награде.

— За что? — удивился Усков.

— Есть, за что. Джевеликяна ты наконец посадил за решетку. И, судя по тому, что даже высокопоставленные друзья не пытаются его оттуда вытащить, он сел прочно и надолго. Ну, и эта гениальная догадка. Если она подтвердится, мы будем первыми в стране, кто вышел на такое дело. В результате проникновения в компьютерные сети Центробанка мошенники могут перекачивать огромные государственные средства. И ты это просек.

— Может, Виктор Васильевич, — нерешительно начал Андрей, — попробовать еще раз проникнуть на дачу Джевеликяна? Нелегально, разумеется. И поразведать, что там у них имеется. А?

— Поразведай. Я, конечно, об этом ничего не слышал, как ты думаешь?

— Конечно, — повеселел Усков. — А уж я постараюсь: очень уж они меня достали. Думают, что стали в стране полными хозяевами. А я докажу, что это не так.

Виктор Васильевич кивнул в знак согласия. Он-то, конечно, уже давно не хотел никому ничего доказывать. Но это дело его интересовало очень. Мало того, что оно обещало быть громким и первым делом такого рода в истории страны. Оно было еще и просто интересным. А на том и строилась вся рискованная, малооплачиваемая, неблагодарная работа сыщика.

Пути людские чаще всего исповедимы. И Титовко, за короткое время достигнув таких высот влияния в правительстве, которыми не обладал даже будучи вице-премьером, уверовал в предначертанность своего пути. Когда у человека все ладится, он и впрямь может начать думать, что так и положено ему судьбой. Вот почему он направлялся сейчас в кабинет премьера с такой уверенностью и чувством собственного достоинства, которых еще пару недель назад у него не было и в помине.

Он спешил доложить Николаю Николаевичу об очередной, пусть и маленькой, но победе.

Премьер-министр только что закончил не слишком радостный для себя телефонный разговор с Президентом и потому настроен был далеко не так оптимистично. Формально его можно было упрекнуть и наказать за невыполнение чего угодно. В такой стране, как Россия, с ее многовековым укладом безалаберности, сплошной безответственности и расхлябанности, можно было ожидать подвоха с каждого угла. Не платили зарплату шахтерам и учителям, не собирались вовремя налоги, произошел очередной взрыв троллейбуса в столице — во всем этом, естественно, виноват глава правительства — как высшее должностное лицо исполнительной власти.

И потому, едва Титовко вошел в кабинет, Николай Николаевич решил ему пожаловаться: