Фридрих Незнанский - Самоубийство по заказу Страница 43

– Немедленно прекратить! – и забористая, бесконечная матерная тирада.

Командир взвода Копылов – крепкий и крупный парень, громко топая каблуками бежал по казарме, кинулся к дерущимся, рывком оторвал Хлебородова и ударом в подбородок отправил того в нокаут. Но тут же на Андрея, лежащего без движения, с истошным воем ринулся гибкий и сильный Дедов. Однако не сумел, точнее, не успел. Второй удар Копылова снизу отправил в глубокий нокаут и его.

Командир взвода рывком развернулся к остальным солдатам, наблюдавшим за происходящим воспаленными глазами. Волки, одно слово, у которых только что отняли желанную добычу.

– Стоять! – заорал старший сержант. – Все по своим местам! Каждый, кто посмеет сделать шаг, немедленно пойдет в наряд! Разойтись!

И стоял так, пока народ неохотно разбредался по своим местам. Через несколько минут должен был прозвучать сигнал к вечерней поверке.

Копылов заметил бумажный ком на полу, аккуратно его поднял, попробовал разгладить, но не стал и сунул себе в карман. Дедова он одной рукой поднял за шиворот и кинул на его же кровать. А Хлебородова, ухватив за поясной ремень, приподнял и поволок ногами по полу к его койке.

– Всем приготовиться к вечерней поверке! О происшествии доложу ротному!..

На вечерней поверке, узнав о ЧП в казарме третьей роты из подробного донесения командира третьего взвода Копылова, капитан Андрющенко вынес справедливое, по собственному мнению, но все же Соломоново решение, как ему, подмигнув и поощрительно похлопав по плечу, заметил командир батальона майор Зиминых.

Оба злостных нарушителя дисциплины еще не до конца пришли в себя после мощной «попытки» командира взвода разнять поссорившихся товарищей. Они стояли в строю, каждый на своем месте. Нетвердо стояли, покачивались.

А капитан Андрющенко зачитывал свое решение по поводу беспрецедентного происшествия.

За систематические издевательства над рядовым Хлебородовым, – иначе, к сожалению, сформулировать было нельзя, именно так написал в своем донесении командир взвода Калмыков, а это, считай, официальный документ, – командиру части будет представлен рапорт командира роты о лишении командира отделения сержанта Дедова должности и понижении в звании до рядового, а также отправлен под арест на трое суток. Не смог уговорить упрямого взводного командир роты еще подумать и правильно изменить формулировку, переписать рапорт, видно, здорово достал этот «дед», мать его…

Рядовой Хлебородов – за то, что затеял драку в казарме, явившуюся серьезным дисциплинарным нарушением, и нанесенное увечье сержанту Дедову, приведшее к перелому у последнего хряща носа, будет отправлен под арест на десять суток.

Оба наказанных, когда им была дана команда выйти из строя, сделали это с трудом. Хлебородов едва держался на ногах, нокаут и последовавшая затем реакция всего организма сильно ослабили его. Он качался, грозя вот-вот упасть. Но сочувствия у капитана Андрющенко он не вызывал никакого. Подумаешь, Соплей обзывали… Солдат, называется… А все остальное – ненужные эмоции Калмыкова. Сам-то чего ж не вмешался? А теперь вот ты гаси, капитан, скандал. ЧП!

Понимая необходимость хоть какого-то объяснения своего решения, Андрющенко счел нужным выразить и личное мнение по поводу безобразного поведения… рядового Хлебородова. И он не сразу сообразил, почему по строю солдат порывом ветра просквозил какой-то непонятный ему ропот. Или нечто, напоминающее недовольство. Искренно не понял. Пробежал глазами по лицам, увидел хмурое выражение, характерное для большинства стоящих перед ним солдат. Но не придал значения тому, что они чем-то могут быть недовольны. А разве сама по себе драка с кровопролитием – не повод для командирской строгости?

И высказал, как резюме:

– Я все-таки не понимаю, как простое, нормальное человеческое желание познакомиться с подругой твоего близкого товарища может вызвать такую бешеную злобу и вспышку ненависти? Ну, ссорились парни, даже могли и не здороваться. Но чтоб такую жестокую драку устроить?…

Он, конечно, понимал, что сам же и противоречил себе. Но одно дело – официальный приказ. А тут он мог сказать и от души. Да и потом, чего повторять, не нравился ему этот Хлебородов, из-за бесконечных нарядов которого все показатели воспитательной работы в третьей роте катастрофически летели вниз. Нет, не на «губу», а в дисбат – дисциплинарный батальон, надо бы отправить этого Хлебородова, избавляться от таких, как от заразы…

Но почему-то строй реагировал не так, как ожидалось. Не мелькало улыбок, не слышались смешки, на которые капитан в такие минуты сознательно не обращал внимания. Хмурые стояли, недовольные… Так ничего и не поняв, махнул он рукой и ушел.

Еще не пришедшему в себя после нокаута Андрею двое ребят, призванных из Моздока, помогли дойти до помещения гауптвахты, где ему предстояло теперь провести ближайшие десять дней.

Комок писем, в качестве вещественного доказательства вины Дедова, Копылов отдал капитану. Андрющенко выслушал устное сообщение старшего сержанта и, удивленно покачав головой, сказал, что и мышь страшна бывает, если ее разозлить, но при этом искренне посочувствовал сержанту Дедову. Однако навещать этого болвана вовсе не собирался, тем более что того сразу после вечерней поверки увезли в госпиталь. Может, и в самом деле, разбитый нос поправлять придется. Не хватало только уголовного дела заводить по причине нанесенного увечья…

А письма Ланы к Адику он прочитал. И, надо сказать, с большим интересом. Даже был момент, когда капитан позавидовал немного рядовому Хлебородову. Надо же – такое ничтожество во всех отношениях, и этакую девку отхватил! Истину говорят, что только дуракам в нашей жизни и везет…

Подумал даже, что на вынесенном им наказании Хлебородову можно будет немного поиграть с этой Ланой. Это ведь как подать… Найти бы ее только. А там – пусть навещает, это ж всегда можно организовать, а попутно попробовать и утешить девушку. Было в ней такое, что очень возбуждало воображение капитана. А, в самом деле, почему бы не попробовать?…

И он распорядился, чтобы дежурные на КПП, в случае если появится гражданка Медынская, немедленно сообщить об этом ему лично. И он не сомневался, что она до отъезда из Москвы наверняка захочет еще разок повидаться со своим Адиком… тьфу, твою мать! Назовут же мужика Адиком-Педиком!..

И в таком вот умиротворенном внутреннем состоянии он отправился в свою комнату в офицерском общежитии. А насчет чепе у него особых волнений не было, первый раз, что ли? Ну, доложит комбат «бате», тот сделает замечание. Надо будет изобразить полнейшее раскаянье, вот и все. Да еще выслушать подначки от веселых сослуживцев. Главное только, чтоб вся эта катавасия не вышла за пределы части. Но в этом капитан был уверен, ибо ни у кого из его товарищей не могло даже и возникнуть мысли о том, чтобы перед кем-то из посторонних раскрыть свои внутренние неурядицы.

Армия – это вполне закрытый клан, общность, куда посторонним вход категорически воспрещен. К сожалению, далеко не все понимают эту основополагающую истину…

Но, как бы там ни было, а «беспрецедентная» драка в казарме получила соответствующую оценку.

И, если у капитана Андрющенко, и могли, – что, в принципе, исключено, – возникнуть какие-то сомнения по поводу наказания рядового Хлебородова, то встреча с его невестой на следующий день, закончившаяся полным фиаско капитана, утвердили его в своем решении. Каков он, такова и она, – мать их всех!.. Пусть сидит на «губе»! Сказано и – забыто…

Неделю спустя, где-то, примерно, в середине ночи, к капитану в общежитие примчался солдат от заместителя дежурного по части старшего лейтенанта Савицкого.

– Товарищ капитан, вас срочно вызывают к дежурному по части!

– Что случилось? – у капитана не было ни малейшего желания выбираться из постели – только засыпать стал, после полуночного посещения проказницы Ритки-Ритатулечки.

– У вас опять чепе в роте!

– Какое чепе? – капитана даже подкинуло, и он начал лихорадочно натягивать брюки.

– Не могу знать! Приказано…

– Да понял, – отмахнулся Андрющенко. – Беги, я сейчас…

Дежурного в помещении не было, он находился на месте происшествия.

Снисходительно глядя на капитана, старший лейтенант Савицкий, дежуривший сегодня командир четвертой роты, сказал с непонятной, двусмысленной какой-то интонацией, но явно озабоченно:

– Беда, Темка! Арестованный-то твой повесился!..

– Как?! – похолодел от дурных предчувствий Андрющенко. И опомнился: – Слушай, как это случилось? Почему?

– А вот это, я полагаю, – в голосе Савицкого, как показалось капитану, прозвучала едва заметная ирония: – тебе придется самому рассказывать… «Бате» уже доложили. Выехал… Готовься. А было-то во сколько? – он посмотрел на ручные часы. – В ноль один – семнадцать… кажется. В общем, прибежал ко мне часовой от «губы» – сам белый. Я удивился. Там же арестованный! А тот: убитый! Я: ты чего? Ну, и покатилось.