Сергей Протасов - Не зарекайся.Опасное путешествие в Одессу Страница 45

Филя налил себе рюмку зловонного деликатеса и задумался стоит пить или не стоит. Он всегда желал и боялся напиваться в одиночку, потому что знал о последствиях. После определенной дозы с него слетало все наносное, все воровское и наружу выглядывала некая субличность — Коля, который имел больную совесть и мучил Филю. Этого Колю Перфильев нежно любил, но боялся с ним общаться. За первой рюмкой, через сигарету пошла вторая, потом третья.

Говорящий ящик постепенно растворялся в тумане со всеми предметами и звуками, вместо которых пришло прояснившееся мышление. «У меня были хорошие оценки по математике и физике, — вспомнилось ему ни с того ни с сего. — Меня хвалили. Говорили, в институт мне поступить — делать нечего, а мама просила сначала в техникум, потом, если понравится можно и высшее получать, где-нибудь в Москве или Ленинграде, — на глаза наворачивались пьяные слезы, которые подобно линзе не только обострили зрение, направленное внутрь, но и перевернули изображение, поставив все на свои места. — Потом могла быть женитьба и самая обыкновенная счастливая жизнь. Дети, коллеги, работа, карьера… Мама приезжала ко мне в колонию, после побега, и упросила начальника о переводе. Тогда, отсидев, я еще мог все исправить. Мне никогда по настоящему не нравилась блатная жизнь. Теперь-то я хорошо вижу, что вся эта романтика — сказки для бакланов. Однажды меня похоронят и никто никогда не придет на мою могилу. Никогда. Все забудут обо мне. После меня ничего не останется, даже воспоминаний. Разве, что вспомнят обо мне обворованные люди. Рабочие мужики и нуждающиеся матери, у которых я крал, как последний подонок. Их гнев и слезы проводят однажды меня в последний путь. Неужели ничего уже не осталось? Но я жив пока и могу попытаться хоть что-то поправить. Скоро у меня появятся деньги и часть их я переведу в детские дома, пожертвую на храм. Господь обещал спасение раскаявшимся грешникам и ничего не поздно, пока я на этом свете. Господи, прости меня грешного! Даруй мне спасение. Я не боюсь смерти, но умереть хочу, зная, что прощен. Я раздам все деньги!»

Он подливал и пил, теряя ориентацию в пространстве.

«Правда, это нечестные деньги, — засыпая, продолжал страдать Перфильев. — Это деньги политы слезами и кровью. Можно их жертвовать на храм? Да? Нет? Почему нет? Если их не пожертвовать, то они потратятся на проституток, наркотики, а так пойдут детям или на восстановление храма. Деньги же не пахнут, или так нельзя? Я не понимаю, как быть…»

Он уснул так и не найдя ответа на свои вопросы, впрочем ответы ему не нужны, завтра за столом проснется другой человек. Человек действия, который будет до последнего вздоха бороться за свою никчемную жизнь и цепляться за каждую копейку.

Часть VI. Одесса — Кратово — Москва. Вторник

При бесшумном нападении на противника сзади или спереди удар ножом наносить снизу под левую лопатку, одновременно закрыть рот противнику левой рукой с тряпкой или предплечьем. После удара моментально выдернуть нож, ударить противника правой ногой под колено и, свалив его, нанести повторный удар ножом в грудь или сдавить горло, нажимая на кадык.

Петр Иванович прислушался. Бита по-прежнему была зажата в его правой руке. Ни одного звука не доносилось извне. Только его собственное тяжелое дыхание нарушало тишину уснувшего дома. Таинственный незнакомец неподвижно лежал на правом боку в позе эмбриона. Пол вокруг него был залит алой кровью. Местами лужицы были размазаны следами неизвестного и Петра Ивановича. На рубашке и шортах победителя также была кровь. Не хватало только боя часов, извещающего о наступлении полночи.

Он обыскал нападавшего и нашел у него только мобильный телефон Nokia модели E70 белого цвета. После нажатия на кнопки разблокировки телефон запросил пароль и ему пришлось убрать аппарат в карман, что называется «до выяснения».

Подумав минуту, Петр Иванович направился в спальню. Там он переоделся в белую футболку и синие джинсы, а шорты и майку бросил на пол. В таком виде с черными кроссовками Puma в руках он прошел в ванную. Там он взял пакет для мусора и полотенце, тщательно протер вентили кранов, стульчак, углы, за которые брался, выходя после душа. Так же он стер следы с дверных ручек и с пола, на котором лежал. Кроме бандита больше всего пострадали очки, видимо в пылу сражения кто-то на них наступил. Петр Иванович положил очки в пакет для мусора, туда же сложил свою выпачканную одежду и поставил это все возле двери. В машине у него были запасные очки в желтой металлической оправе, которые Леночка терпеть не могла, но все-таки это было лучше, чем ничего. Однако, до золотых очков предстояло еще дойти и, пока он вынул старые из пакета, разогнул оправу и надел очки с одним потрескавшимся стеклом, другого не было вовсе. Усмехнувшись, он вспомнил о Коровьеве и помотал головой, отгоняя наваждение.

Теперь нужно было незаметно уйти. Возле уличной двери Петр Иванович снял испачканные кровью ботинки и надел кроссовки. Ботинки так же нашли свое место в пакете. Он взял биту, выключил свет и бесшумно отпер дверь. Отступив назад он, замахнувшись двумя руками, подождал очередного вторжения, но все было тихо. Тогда Петр Иванович толкнул дверь сильнее и она со скрипом распахнулась. Никто не пытался вбежать внутрь. Похоже во дворике никого не было. Петр Иванович протер ручки и запер дверь. Протертый ключ он положил сверху на кондиционер. На ощупь, с пакетом и битой в руках, он перелез через железный забор, за которым недавно разглядывал удивительную винтовую лестницу и очутился в соседнем дворе с собственным выходом на улицу.

«Я стал напоминать себе разведчика-диверсанта в чужой стране, — промелькнула мысль. — Впрочем, в России и Белоруссии я действовал так же, и Украина вовсе мне не чужая. Диверсант международного масштаба! А что поменялось для меня? Почему я вылез из берлоги? Ничего, просто раньше я был глубоко законспирирован и ждал команды, теперь же меня вынудили действовать».

На улице он удержался от искушения пройти мимо ворот 57-го дома и убедиться, что за домом наблюдают. Он пошел в противоположную сторону, к Пушкинской улице, там свернул направо, прошел квартал и вышел на Большую Арнаутскую. Сел в машину, а пакет с битой положил за сиденье. Первым делом он переодел очки.

Попетляв по улицам с односторонним движением, он, наконец выехал на дорогу в сторону Киева. Улицы немного опустели. «Нужно торопиться, — подгонял он себя. — Сейчас половина двенадцатого, до отлета самолета из Борисполя осталось семь с половиной часов. Дорога, плюс прибыть за два часа до регистрации. Да и где этот Борисполь находится еще неизвестно. Ладно, ближе к Киеву разберусь. Давай, давай, поехали». На выезде из города Петр Иванович остановился, протер биту и вышвырнул ее далеко в поле. Пакет с одеждой и обувью он бросил в мусорный контейнер, туда же отправился и разобранный телефон. Подумав немного, он поджег бумаги в контейнере и, запрыгнув в Mitsubishi, поехал на север.

В непроглядной темноте никакие красоты не отвлекали Петра Ивановича от дороги. Ночь была черная и безлунная, еще недавно солнечное небо заволокли тучи и стало прохладно. Он отключил кондиционер и чуть приоткрыл окно. Хорошо размеченная, но не освещенная дорога плавно и тихо стелилась под колеса. Яркие фары встречных и попутных автомобилей дальним светом иногда резали глаза, но Петр Иванович уже привык смотреть только на разметку и, постоянно переключая свой свет с ближнего на дальний, спокойно катился в сторону Киева.

Поневоле он мысленно возвращался к преступлению в номере гостиницы, раз за разом прокручивая все произошедшее. «Действительно в меня бес вселяется или вселился уже. Зачем я добил этого человека? Это же убийство. Так драка могла квалифицироваться, как самооборона, тем более, что он вломился ко мне. А теперь это просто убийство. Второе уже. Даже не важно, как это может выглядеть в суде. Я начал убивать людей хладнокровно и быстро, причем совесть моя при этом спокойна. Кажется, в этот раз я даже шутил, и вроде это вообще был не я. Похоже на кино или, точнее на комикс состоящий из отдельных кадров. Три картинки и все закончилось. Мне нравится убивать? Пожалуй нет, хотя теперь я в этом не уверен. Странно принимать участие, но смотреть на это со стороны. Хотя, почему странно? Такое раздвоение у меня уже случалось раньше».

Действительно, нечто подобное Петр Иванович пережил много лет назад на защите своего дипломного проекта. Отслужив в армии, он сперва поступил в технический ВУЗ и закончил его с отличием, и только в начале нулевых, приобщившись к издательскому делу, он получил диплом профессионального журналиста. Так вот, защита дипломного проекта, стенда для испытания авиационного шасси, в те годы представляла собой выступление перед приемной комиссией по плакатам, которые в большом количестве были развешены на доске и стенах учебной аудитории. Речь, разумеется, заучивалась студентом, практически, наизусть, а само выступление, с применением уменьшенных вариантов плакатов, многократно репетировалось дома перед членами семьи. Раздвоение сознания случилось у Петра Ивановича именно в момент защиты. Обходя по периметру аудиторию, он пропустил один из плакатов и, продолжая говорить по отрепетированному сценарию, параллельно думал о пропущенном фрагменте и о том, как удобней, незаметно для комиссии, вставить его далее по тексту. Он ртом говорил одно, требующее концентрации, а мозг его думал о другом, причем вся картина была видно ему как бы со стороны. Единственный неприятный момент — легкая головная боль. Нечто подобное он пережил и в Одессе.