Фридрих Незнанский - Гении исчезают по пятницам Страница 48

«Погодите, пожалуйста, — взмолился неизвестный, — я еще с первыми семью не закончил!»

В очередной выходной Сибиряковой Голованов был уже готов к поездке в «Алтуфьево». Сева пытался не строить каких-то версий по этому поводу, хотя в голову настойчиво просились мысли о том, что Сибирякова подбирает себе очередную жертву. А может, уже и подобрала, ведь ездила же она в «Алтуфьево» как минимум три раза на одно и то же место! Разве что там целый научно-исследовательский институт и докторша примеривалась к алтуфьевским кандидатам и докторам наук. Интересно, как она их отбирает? По внешним данным? По ширине лба? По уровню выступа надбровных дуг?

Тьфу ты, ну что за бред, в самом деле! Ведь говорила же ее соседка, что она в «Алтуфьеве» на лавочке во дворе сидит. Так откуда там возьмется НИИ? Хотя по нынешним временам кто угодно и в каком угодно подвале может оказаться.

Голованов поперемещал бинокль на другие окна, но, не найдя ничего примечательного, вернулся к объекту наблюдения.

Уже вечерело, солнце садилось, тихонько шелестела листва деревьев, и молодые мамаши волокли своих младенцев домой. В нелучшем расположении духа Голованов откинулся на спинку скамьи и закрыл глаза. Спать хотелось все сильнее, он клевал носом и совсем уж было задремал, но тут вдруг кто-то положил ему руку на плечо и внушительно сказал:

— Здесь спать нельзя.

— Да, конечно, — механически сказал Голованов и открыл глаза.

Голованов увидел перед собой полного, даже толстого молодого мужчину, с книгой под мышкой. Он посмотрел на Голованова и укоризненно покачал головой.

— Что? — спросил Голованов, почувствовав себя неудобно. Все-таки не каждый день тебя застают подглядывающим пусть и не в замочную скважину, но…

— Да, — сказал толстяк с какой-то неестественной модуляцией в голосе. — Знаете, вообще-то я вас понимаю.

— Вы о чем?

— Об этом. — Толстяк обвел мироздание красноречивым жестом. — Я сам тоже иной раз пытаюсь, но… Вдруг просыпаюсь и чувствую себя словно в замедленном кино. Медленно, очень медленно мысли мои приходят в порядок. Тогда я сосредоточиваюсь и не спеша, взвешивая каждое слово, пишу, допустим, две вводные страницы; они могут стать введением к чему угодно — к путевым заметкам или к политическому обзору, как мне заблагорассудится. Это превосходное начало и к тому, и к другому…

Может, сектант какой-нибудь, подумал Голованов. Саентолог?! Вычислили и решили достать по-другому? И они с Сибиряковой заодно? Она тоже хаббардистка и они ее охраняют?!

— Потом я начинаю искать подходящее содержание, — веско говорил толстяк, — кого-нибудь или что-нибудь такое, о чем стоило бы написать, и ничего не могу найти. От этого бесполезного усилия мои мысли снова начинают путаться, я чувствую, как мозг отказывается работать, голова все пустеет и пустеет, пустеет и пустеет, пустеет и пустеет…

— Эй, — потряс его за плечо Голованов, бросая одновременно тревожные взгляды в сторону подъезда: не пропустить бы подопечную. Или этот придурок специально отвлекает?..

— Да-да! — словно очнувшись от транса, с благодарностью сказал толстяк. — На чем я остановился? Значит, она пустеет. И вот уже я снова совсем не чувствую ее на плечах. Эту зияющую пустоту в голове я ощущаю всем своим существом, мне кажется, что весь я пуст с головы до ног. Я пуст! — торжественно провозгласил он и… поклонился.

С ума сойти, подумал Голованов.

— Старый добрый Кнут, — сказал толстяк.

— Чего? Какой еще хлыст?!

— Не хлыст, а Кнут, Кнут Гамсун, норвежский писатель.

Это точно подстава, подумал Голованов, иначе откуда тут взяться норвежскому писателю на детской площадке, она засекла слежку и хочет меня отвлечь. Голованов сделал шаг к выходу. Не тут-то было. Толстяк полностью загородил проход. Мог бы, пожалуй, загородить и два прохода.

— Он нобелевский лауреат, между прочим!

Черт, мысленно взвыл Голованов, ну почему это происходит со мной?! Пришлось двинуть плечом, потом сделать еще пару энергичных движений руками, и толстяк, покинув беседку, принял горизонтальное положение в песочнице.

— Вы что? — закричал он вдруг вполне нормальным человеческим голосом. — А если бы я лицо повредил? Тогда что же, прощай экзамены?!

— Какие еще экзамены?

— Вступительные! Я же на третий тур в ГИТИС и в Щукинское прошел.

Голованов понял, что немного поторопился с выводами, но тут он краем глаза увидел, как открылась дверь подъезда шестнадцатиэтажки, и живо нырнул назад в беседку. Толстяк — следом.

— Тебе чего надо, артист?! — зашипел Сева, наблюдая, как Сибирякова выходит на улицу. Ну что, снова будет ловить маршрутку или ноги разомнет?

— А Гамсун — нобелевский лауреат, между прочим. Эта его штука, которую я читал, — «Голод» называется! — с гордостью объяснил толстяк.

— Отвали, а! — прошипел Голованов.

Нет, вроде докторша не стала тачку ловить, пешком потопала. Это хорошо.

— Скажите, только честно, — умоляюще прошептал толстяк, — как я читал, а?

Голованов, чтобы отвязаться, показал ему большой палец на левой руке и средний — на правой.

Дальше в маршруте Сибиряковой было все, как, по словам участкового, рассказывала соседка. Метро «Проспект Вернадского», две пересадки, «Алтуфьево». Голованов держался то в другом конце вагона, то совсем близко и был уверен, что он не раскрыт. Впечатление опытного профессионала Сибирякова не производила. Однако кто знает? Может, она настолько изощренна в этих играх…

Сразу свернув с Алтуфьевского шоссе и просачиваясь сквозь кварталы, Сибирякова последовательно пересекла Новгородскую, Хотьковскую и Абрамцевскую улицы. До Угличской не дошла. Вот в этом-то дворе у нее и была облюбована лавочка. Однако лавочка оказалась занята. Голованов понял это по несколько растерянному виду докторши. Она поискала, где бы укрыться, и остановила свой выбор на развесистом клене. Голованов глазам своим не поверил — девчонка ухватилась за ствол и забралась на дерево. Правда, оказалась в разветвлении толстых веток, почти не закрытая листвой. Голованов ухмыльнулся: ну и маскировочка, хуже не придумаешь. Ладно, это ее дело.

Судя по выбранной позиции, девушка наблюдала за площадкой, вокруг которой буквой «п» стояли гаражи. Но там никого не было.

Голованов сперва завязывал и развязывал шнурки по нескольку раз, но, видя, что ничего не меняется, отступил и обошел Сибирякову кругом. Для этого пришлось обежать детский сад и замусоренную баскетбольную площадку, но Сибирякова, конечно, никуда не делась, пряталась на своем клене. Теперь Сева оказался почти по другую сторону от гаражей по отношению к Сибиряковой. Он присел на скамейку возле подъезда и завязал односторонний разговор с пенсионером в фетровой шляпе, односторонний — потому что пенсионер, на Севино счастье, спал. Но Сибирякова этого видеть не могла, и Голованов шевелил губами и оживленно жестикулировал. Боковым зрением он фиксировал клен и площадку перед гаражами. Ну и где же ее «хахаль», хотелось бы знать?

Через несколько минут Голованов увидел, что из гаража-ракушки какой-то господин выкатывает старенький светлый «форд».

Сибирякова вытянула свою тонкую шею и почти свесилась с дерева. Конспираторша. Значит, вот кто ее интересовал. Мрачноватый, под сороковник, господин с военной выправкой. Этот нюанс Сева, сам бывший офицер, чувствовал как мало кто другой. Голованов сфотографировал мужика и машину и стал наблюдать реакцию Сибиряковой. Действительно, не было никаких сомнений в том, что она следила за этим типом, причем следила не слишком умело, не исключено, что ее уже и раскрыли. Хотя кто знает…

Голованов позвонил Максу в «Глорию», попросил пробить номер машины.

Через двадцать минут (в течение которых Сибирякова по-прежнему торчала на своем дереве, а к автовладельцу подошел такой же смурной приятель, и они закурили), Голованов узнал, что владельцем «форда» является некий Валентин Торопов, 1965 года рождения. Его внешние данные, которые Макс смог разглядеть на фотографии с водительских прав в противоречие с тем, что видел вживую Голованов, не входили.

Следующий день слежки, которую Голованов теперь вел за Тороповым (полностью перепоручив Сибирякову заботам Щербака как крупному специалисту по моргам и ипподромам), внес дополнительную информацию. Большую часть времени Торопов провел в компании своего приятеля, которого звали Геннадий Гудков. Утром они посетили тренажерный зал, днем сидели дома у Торопова и только один раз вышли во двор — поковыряться в «форде» и сделать на нем пару кругов вокруг квартала.

Вечером Торопов и Гудков, одевшись поприличней, играли на бильярде в клубе, расположенном на Алтуфьевском шоссе прямо рядом с метро.

А уже к вечеру компьютерный монстр Макс, снабженный теперь благодаря Севе качественными фотографиями Торопова и Гудкова, смог выяснить, что они оба — бывшие военнослужащие, а ныне — частные предприниматели, не судимые и не связанные с действующими организованными преступными группировками. Вот так-то, господа оперативные работники!