Алексей Макеев - Красная карточка Страница 5

– Ну а на поле? – тут же подхватил Крячко. – Он же грубиян, ваш Жмыхов. Сколько у него желтых карточек в этом сезоне?

Крапивин посмотрел на него сумрачным взглядом, недовольно засопел.

– Жмыхов – жесткий защитник, – заявил он. – В современном футболе без жесткости нельзя. Ну а грань между фолом и жесткой игрой зыбкая, как вы понимаете…

– И все-таки, сколько он «горчичников» схлопотал? – не отставал Крячко. – Штук пять?

– Шесть, – сквозь зубы сказал тренер. – Или семь. Точно не помню. Какое это имеет отношение к делу?

– Кто знает? – сказал Гуров. – А вдруг кто-то из соперников решил таким образом рассчитаться со Жмыховым за его грубость на поле?

– Ерунда! – отрезал Крапивин. – В каждом матче кого-нибудь ломают. Если все травмированные начнут бомбы подкладывать…

– Так мы не обо всех говорим, – возразил Гуров. – Мы о конкретном случае. Который, как говорится, имел место. Нужно рассмотреть все варианты. Может быть, в адрес Жмыхова поступали конкретные угрозы?

– Не знаю. Не слышал про такое, – буркнул Крапивин и оглянулся.

На поле еще оставался один игрок. Молодой светловолосый парнишка самозабвенно жонглировал мячом, позабыв, кажется, обо всем на свете, в то время как вся команда уже скрылась в подсобных помещениях базы.

– Эй, Паницкий! – крикнул тренер. – Бросай все и шагай сюда! Разговор к тебе имеется. Кудесник мяча, понимаешь…

Обернувшись к Гурову, Крапивин пояснил:

– Парнишка старательный. И желание есть, и азарт, и скорость вроде неплохая, а на поле выйдет – теряется… Он в тот день Жмыхова последним видел. Вот с ним и поговорите.

Паницкий подошел, вежливо поздоровался, преданным взглядом уставился на тренера.

– Ты Жмыхова после игры последним видел, – сказал Крапивин. – Вот и расскажи товарищам из милиции, чего там такое было.

– А-а… Да ничего особенного не было, – с облегчением сказал Паницкий, поправляя мокрую челку. – Жмыхов первый со стадиона ушел. А я как раз за ним вышел. Не специально – так получилось. Я на метро спешил, а он на стоянку пошел, в машину садиться…

– А он тебя подвезти не мог? – спросил Крячко. – Чисто по-товарищески. На своей машине-то что ему стоило?

– Не знаю, – растерялся парнишка. – Я про это и не думал. Я всегда сам…

– Не принято это у нас, – сдержанно вставил Крапивин. – Это, знаете, как если бы в армии первогодок у «деда» закурить попросил…

– Ага! Вот это нам понятно! – обрадовался Крячко. – Это хороший штрих к портрету Жмыхова. Жесткий не только с чужими, но и со своими.

– Обычная субординация, – с досадой сказал Крапивин. – Можно подумать, у вас по-другому. Молодой есть молодой. Хоть в футболе, хоть в милиции… Нынешние молодые, конечно, с гонором. Еще ничего не сделал, а уже машину ему подай, квартиру в центре…

Крапивин невольно увлекся, видимо, тема была для него достаточно болезненной. Лицо Паницкого выглядело смущенным. Выходило, будто это он требует себе квартиру в центре.

– Да нет, я ничего, – пробормотал он. – У меня все нормально…

– Ладно, давайте вернемся к тому моменту, как ты вышел следом за Жмыховым со стадиона, – решительно сказал Гуров. – Не заметил, волновался он? Может быть, по сторонам оглядывался или спешил как-то сильно?

– Да нет, он спокойный был, – ответил юноша. – Он всегда спокойный, уверенный в себе. Одевается всегда классно, тачка у него классная…

«Этот тоже увлекся, – подумал с неудовольствием Гуров, глядя в горящие глаза парня. – Тачка, квартира… У них в голове что-нибудь, кроме материального вопроса, имеется? Нет, неудивительно, что эта команда в самом низу таблицы».

– Я думал, футболисты только про футбол и думают, – вслух сказал он. – Финтам каким-нибудь завидуют, мастерству. Как это у вас называется – дриблингу?

– А Жмыхов и футболист классный, – спохватился Паницкий. – Его на поле никто обойти не может. Алонсо вот подергался-подергался и спекся. Унесли на носилках. У меня так не получается пока, – вздохнул он. – Но я стараюсь.

– Не сомневаюсь, – со странной интонацией произнес Гуров. – Так что там дальше было? Ты со Жмыховым не разговаривал в тот момент?

– Нет, я в стороне был. Только видел, как к нему какой-то пацан подошел. По виду третьеклассник. Вроде автограф попросил. Жмыхов сначала у него листок взял, хотел расписаться, а потом чего-то рассердился и выкинул эту бумажку. На асфальт бросил. А пацан этот ушел.

Гуров и Крячко переглянулись.

– Что-то я не пойму, – насторожился Гуров. – Это у вас тоже заведено – на поклонников сердиться? Надо же – у него автограф просят, а он нос воротит! Звездная болезнь, а?

Крапивин, которому этот случай тоже, видимо, не очень нравился, попробовал найти объяснение.

– По-разному бывает, – сказал он. – Бывает, подойдет такой поклонник автограф просить, а сам даже фамилии футболиста не знает. Конечно, ребятам обидно. А тут тем более матч проиграли…

– Нервы ни к черту, – подсказал Крячко. – Алонсо на носилках унесли, а все равно без толку. И все-таки некрасиво получается. Здоровый мужик пацана обидел. И сам обиделся. Просто институт благородных девиц какой-то…

– Да нет, мальчишка вроде даже и не обиделся, – наморщил лоб, вспоминая, Паницкий. – Я видел – он веселый побежал куда-то, а Жмыхов все еще стоял с листком бумаги в руке. А потом бросил его под ноги и пошел.

– Так, может, мальчишка ему записку передал, а не автограф просил? – подсказал Гуров. – Подумай!

Паницкий подумал.

– Может, и записку, – наконец сказал он. – Я еще удивился, потому что у наших ребят вообще редко автографы просят.

При этих словах он виновато оглянулся на тренера, но тот сделал абсолютно каменное лицо, будто ничего не слышал.

– Ладно, не хочу навязывать тебе свое мнение, – продолжил Гуров, – но если взглянуть на ситуацию в этом разрезе, то получается примерно следующее – к Жмыхову после матча подходит неизвестный мальчик, передает ему записку. Тот читает и сердится. Так сердится, что бросает записку на асфальт. Я сильно исказил факты?

– Да нет, похоже, так оно и было, – ответил Паницкий. – Я просто не врубился. А сейчас понял. Письмо ему вручили. Точно! На конверт здорово похоже было. Такой длинный белый конверт.

– Ага, – сказал Гуров. – Ну что же, будем иметь это в виду как одну из версий. А теперь вы мне ответьте как тренер, что во время матча случилось? Юноша говорит, что Жмыхов некоего Алонсо так приложил, что того пришлось унести с поля?

– Бывает, – неохотно ответил Крапивин. – Момент спорный. Я сам его не видел, ничего конкретного сказать не могу.

– А и не надо, – вмешался Крячко. – У вас рабочая запись матча должна иметься. Вот вы ее нам и дайте на время. Мы сами посмотрим.

– Без разрешения главного тренера не могу, – отрезал Крапивин. – Это закрытая информация.

– Запись матча? – изумился Крячко. – Да бросьте! Или вы боитесь, что мы будем смеяться?

– В самом деле, – поспешил сказать Гуров, видя, как начинает закипать Крапивин. – Дайте нам эту кассету. Мы сегодня же ее вернем. Перепишем и вернем. Или вы предпочитаете, чтобы вас по этому поводу вызвали еще раз в прокуратуру?

Крапивин мрачно посмотрел на него, махнул рукой и пошел в сторону ближайшего здания. Оперативники терпеливо зашагали вслед за ним, а уже за ними с выражением почтительного любопытства на лице потянулся молодой Паницкий.

Крапивин больше не стал валять дурака и придумывать отговорки. Он молча отыскал в каком-то шкафу кассету с записью матча и вручил ее Гурову. Казалось, он был готов дать ему еще и денег, лишь бы избавиться от докучливых гостей. Но Гурову и самому уже хотелось уйти. Мысль о записке, полученной Жмыховым после матча, не давала ему покоя. Он чувствовал, что эта история имеет самое непосредственное отношение к дальнейшим событиям, и начало ее лежит где-то за пределами владений клуба «Литий».

Глава 3

– Не стану скрывать, уважаемый Петр Иванович, вся эта история произвела на Григория Константиновича очень неприятное впечатление. Чтобы охарактеризовать его состояние после того, как он узнал о несчастье, то достаточно одного слова – он взбешен. Почему я об этом вам говорю? Просто хочется как-то помочь вам, дать, так сказать, толчок к размышлению. А думать надо быстро, потому что Григорий Константинович намеревался сам заскочить к вам, как только выдастся свободная минута. Вы его знаете, он захочет знать, какое решение приняло руководство клуба. Хотя, возможно, у вас уже есть решение?

Человек, произнесший эту тираду, манерно сцепил бледные пальцы и выжидательно уставился на Петра Ивановича Груздина, президента футбольного клуба «Литий», грузного мужчины лет сорока пяти с кучерявыми, уже седеющими волосами и потным красным лицом любителя пива. В прошлом он был неплохим футболистом, да и когда повесил бутсы на гвоздь, дела у него шли совсем неплохо – до тех пор, пока Груздин не связал свою судьбу с «Литием», командой, за которой постоянно тянулся шлейф всевозможных скандалов. Формально он возглавлял правление клуба, но всеми делами ворочали совсем другие люди, которые периодически менялись, перепродавали клуб со всеми потрохами и прокручивали через бухгалтерию фантастические и не вполне объяснимые суммы. Работать в таких обстоятельствах было все равно что сидеть на пороховой бочке. Правда, платили Груздину очень неплохо. За такие деньги можно было много чего выслушать, тем более что человек с бледными пальцами представлял здесь самого Григория Константиновича Козина, очень богатого человека, бизнесмена и фактически нынешнего хозяина клуба. Светиться в этом качестве Козин, однако, не желал, наградив себя негромкой должностишкой в правлении, но хозяйство держал железной рукой. Нельзя сказать, что его деятельность шла на пользу футболу, но конкретно футбол Козина не интересовал вообще. По-настоящему его интересовали только деньги. Он проворачивал комбинации с продажей игроков, с результатами матчей, с разнообразной недвижимостью, принадлежавшей клубу, с рекламодателями – и все у него получалось. Вот только футбольная команда опускалась в турнирной таблице все ниже и ниже. Так что деньги деньгами, а за клуб Груздину было обидно.