Александра Маринина - Смерть ради смерти Страница 52

Она убрала карту одной рукой, другой по-прежнему крепко сжимая пистолет. Лицо Вадима почти не изменилось, только стало строже и как бы суше, серые глаза перестали излучать тепло и стали холодными и жесткими. Он ни одним словом не прервал ее тягостный рассказ даже тогда, когда в печальную повесть с раздражающей регулярностью вторгался очередной телефонный звонок.

– Так что, Вадим Бойцов, не женатый и не судимый, дадите вы мне какой-нибудь ответ на мои вопросы? Во имя чего все это? Зачем все это? Кому заплачена такая страшная цена? И кто уговорил Войтовича молчать?

Он молчал. Настя решительно встала и сделала дулом пистолета выразительное движение вверх.

– В таком случае убирайтесь отсюда. Переодевайтесь и уходите. Я не могу ни о чем разговаривать с человеком, которому нечего сказать после всего, что он увидел и услышал здесь. Спасибо вам за информацию о ходатайстве. И спасибо за то, что не дали меня убить. Но моя благодарность к вам не перевешивает того отвращения, которое во мне вызывает ваше равнодушие. Вас интересует безопасность нашего государства? А меня не интересует государство, которому наплевать на людей. И мне, в свою очередь, наплевать на безопасность такого государства. Я готова согласиться с тем, чтобы такого государства не было совсем, потому что такому государству мешает его собственное население, как хаму-продавцу мешают покупатели, а плохому врачу мешают спокойно жить пациенты с их глупыми болезнями и нудными жалобами. Если вы, Бойцов, выступаете от имени ТАКОГО государства, то я ненавижу и его, и вас, и всех ваших коллег. И я буду делать все, что сочту нужным, чтобы прекратить тот кошмар, который воцарился в Восточном округе. На крыше Института стоит полсотни антенн, и я не знаю, какая из них мне нужна. Но если я не добьюсь правды, я взорву Институт. Подложу бомбу и взорву, но я прекращу этот ужас. И пусть меня посадят.

5

Бойцов слушал ее тихий монотонный голос и не мог поверить своим ушам. Когда люди говорят такие слова, они распаляются, волнуются, ведь они говорят о самом главном принципе своей жизни, о своем кредо, о том, что идет из самого сердца. Он немало слышал таких монологов и признаний и знал, как они обычно звучат. Каменская же говорила так, словно дошла до последней черты отчаяния, за которой нет уже ничего, даже страха за свою жизнь, даже присущего любому психически здоровому человеку инстинкта самосохранения.

Он безмолвно переоделся в свою одежду, натянул куртку и молча вышел из квартиры. На пороге он замер, борясь с сильным желанием обернуться и посмотреть ей в глаза. Но он знал: дуло пистолета как магнитом притянет его глаза и уже не отпустит, он просто не найдет в себе сил смотреть в ее лицо. У Вадима Бойцова инстинкт самосохранения был развит хорошо. Когда у стоящего рядом противника в руках оружие, это становится главным фактором и вытесняет все остальное.

Он вышел из квартиры Анастасии Каменской, так и не обернувшись.

Глава 13

1

В отличие от Насти Каменской следователь Ольшанский выходные дни любил. По выходным он просыпался от вкусных запахов, доносящихся из кухни, и от звяканья посуды. Ему казалось, что нет ничего на свете чудеснее этих звуков и запахов, неизменно сопровождающих день, проведенный с женой и дочерьми. По будним дням он вставал раньше Нины, потому что она работала в больнице рядом с домом, а ему приходилось добираться до городской прокуратуры больше часа.

Константин Михайлович сладко потянулся, переложил голову на подушку жены и вдохнул в себя еле слышный знакомый запах ее волос. Вставать ему не хотелось.

– Папа! – в комнату заглянула младшая дочка в байковой голубой пижамке с цветочками. – Мама говорит, чтобы ты вставал, а то блины остынут.

– По какому случаю блины? – лениво поинтересовался Ольшанский, приподнимаясь в постели.

– Так Масленица же кончается, сегодня последний день, ты что, забыл? – возмутилась девочка. – Мама говорит, надо сегодня съесть побольше, а то потом Великий пост начнется, до самой Пасхи.

Константин Михайлович от души расхохотался. Как же радостно и в то же время забавно наблюдать за поколением, выросшим вне воинствующего атеизма. Конечно, его дочери не были религиозными, а библейские сказания изучали не по первоисточнику, а по книгам Зенона Косидовского, но зато православные праздники знали и относились к ним со всей серьезностью. А вот люди его поколения никогда точно не знали, на какое число приходится в этом году Пасха, пост не соблюдали, а про Масленицу вообще забывали напрочь.

– А ты собираешься поститься? – очень серьезно спросил он. – Имей в виду, это трудно, особенно с непривычки. О твоих любимых пирожных придется забыть. Выдержишь?

– Но в пирожных же нет мяса, – возразила девчушка. – Мама сказала, что нельзя есть только то, что происходит от живых организмов. Мясо и рыбу нельзя, а все остальное можно.

– Интересное дело! А крем в пирожных, по-твоему, из чего сделан? Из молока и сливочного масла, а их дает корова, очень даже живой организм.

– Да ну тебя, папка, – засмеялась та, – ты специально меня путаешь. Вставай, а то мама будет ругаться. Блины знаешь какие получились? Загляденье. И вкусные – пальчики оближешь.

Она убежала обратно на кухню, а Константин Михайлович не спеша откинул одеяло и стал натягивать на себя домашний спортивный костюм. К завтраку он вышел чисто выбритый, улыбающийся. Без очков в сломанной и наспех склеенной старомодной оправе его лицо выглядело удивительно красивым.

– Какие планы на сегодня? – поинтересовалась супруга, наливая мужу свежезаваренный чай и пододвигая поближе к нему необъятное блюдо с блинами, банку со сметаной и креманки с тремя сортами варенья.

– Как бог пошлет, – уклончиво ответил Ольшанский. Многолетний опыт работы следователем подсказывал, что даже в выходные дни лучше ничего не планировать заранее, в противном случае обязательно случится какая-нибудь неприятность, требующая, чтобы он бросил домашние дела и мчался на работу.

– Тебе с утра пораньше звонил Гордеев, я сказала, что ты еще спишь. Он просил перезвонить ему, как встанешь, – сообщила Нина.

– Домой?

– На работу. Похоже, бог тебе уже послал. Ляля, – обратилась она к старшей дочери, – принеси отцу телефон.

Константин Михайлович с благодарностью посмотрел на жену. Ни разу за двадцать лет супружества она не выказала недовольства по поводу того, что работа занимает у мужа слишком много времени и он почти не бывает с семьей. И не потому, что Нина Ольшанская была сдержанной и хорошо воспитанной леди, а потому, что считала такое положение вещей естественным. Выходя замуж за молодого стажера-следователя, она хорошо представляла себе все трудности, которые ее ожидают, и шла на это с открытыми глазами. Ее отец и мать были хирургами, и к ненормированному рабочему дню и внезапным вызовам по выходным и праздничным дням она привыкла с детства. Точно так же с детства ей были привиты понятия «любимая профессия» и «профессиональный долг».

У самого Ольшанского родители были совсем другими людьми, его детство прошло в атмосфере постоянной ругани, взаимных упреков и скандалов. И за последние двадцать лет не проходило и дня, чтобы Константин Михайлович по тому или иному поводу не возблагодарил судьбу за то, что ему так сказочно повезло с женой. Кроме того, Нина была прекрасной хозяйкой, гостеприимной и хлебосольной, постоянно приглашала в дом друзей и сослуживцев мужа, и он испытывал особое, ни с чем не сравнимое удовольствие, выслушивая откровенно завистливые комплименты в адрес своей жены.

– Надолго? – только и спросила Нина, когда Константин Михайлович положил трубку.

– Надеюсь, что нет. У сотрудницы Гордеева какие-то осложнения, нужно собраться, посоветоваться.

– Только собраться и посоветоваться?

– Да. А что?

– Если ты не обманываешь, Ольшанский, то пригласи их к нам. Сядете в большой комнате и будете советоваться, сколько душе угодно, мы с девочками мешать вам не будем. А потом все вместе Масленицу проводим, у меня на сегодня большая кулинарная программа, жалко же, если все пропадет.

– Ты думаешь? – с сомнением произнес он.

– Конечно. Позвони Гордееву, предложи такой вариант. А, Костик? – умоляюще попросила Нина.

– Попробую, – вздохнул он, снова набирая номер. – Виктор Алексеевич, это опять я. А что, если мы соберемся у меня? Супруга обещает что-то совершенно необыкновенное на обед. Почему неудобно? Это она сама предложила. У нас гостей давно не было, а она, как настоящий профессионал, не может долго находиться в простое, говорит, что навык теряет. Ах, вот что… – Он прикрыл микрофон ладонью и повернулся к жене: – Его сотрудница боится выходить из дома одна. Там, видно, что-то серьезное.

– Ольшанский, тебя сбить с толку даже ребенок сумеет, – с упреком сказала Нина. – Поезжай и привези ее сюда, если она боится, а Гордеев твой такой бестолковый и сам не может догадаться. Потрать два часа на дорогу, зато потом весь день будешь дома.