Луиз Пенни - Самый жестокий месяц Страница 53

– Что вообще привело вас сюда? – спросил Гамаш у Жанны Шове.

– Я получила по почте брошюру. Три Сосны показались мне замечательными, к тому же мне требовался отдых. Кажется, я вам это уже говорила.

– Быть телепатом – это, наверное, утомительно? – вмешался вдруг в разговор Бовуар.

– Утомительно работать продавцом в автосалоне. Мне требовался отдых, и это место показалось мне идеальным.

Может, сказать им остальное? О надписи на обложке брошюры? Такую же брошюру Жанна видела в вестибюле гостиницы, но на ней никакой надписи не было. Неужели кто-то потратил время на эту странную надпись на ее экземпляре брошюры, чтобы заманить ее в Три Сосны?

– А вы сами откуда? – спросил Гамаш.

– Из Монреаля. Там родилась, там и училась.

Гамаш протянул ей альбом:

– Вам это знакомо?

– Школьный ежегодник. У меня тоже есть такой, из моей школы. Сто лет в него не заглядывала. Наверное, уже потеряла.

– Мне послышалось или вы сказали, что ничего не теряете? – подколол ее Бовуар.

– Ничего такого, чего я не хочу терять, – улыбнулась она, возвращая Гамашу альбом.

– В какой школе вы учились? – спросил Гамаш.

– В школе Гарета Джеймса в Вердене. А что?

– Да так, кое-какие соображения. – Арман Гамаш неторопливо раскрутил коньяк в своем бокале. – Люди редко убивают людей, которых они не знают. В этом деле есть что-то такое…

Он не стал развивать свою мысль, не чувствуя в этом необходимости. Несколько секунд спустя Жанна заговорила.

– Оно говорит о близком знакомстве жертвы и убийцы, – тихо сказала она. – Нет, в нем есть еще кое-что. Избыточность персонажей.

Гамаш кивнул, продолжая смотреть в янтарную жидкость:

– В Страстную пятницу прошлое догнало Мадлен Фавро в старом доме Хадли. Вы вызвали к жизни что-то из этого прошлого.

– Это несправедливо. Меня пригласили на тот сеанс. Идея была не моя.

– Вы могли бы и отказаться, – сказал он. – Вы только что сказали, что знаете суть происходящего, ощущаете, предвидите. Неужели вы не чувствовали опасности?

Снаружи завывал ветер, а Жанна Шове вспоминала тот вечер в бистро. Кто-то предложил еще один спиритический сеанс. Кто-то предложил провести его в старом доме Хадли. И что-то изменилось. Это она почувствовала. В их веселый кружок прокрался страх.

Она тогда посмотрела украдкой на Мадлен, красивую, смеющуюся Мадлен, у которой был усталый и нервный вид. Мадлен даже не узнала ее.

Жанна обратила внимание на то, что сама идея провести спиритический сеанс в старом доме Хадли вызвала у Мад плохо скрываемое неприятие. И этого было достаточно. Жанна почувствовала, что, если вдруг на них с вершины холма понесется грузовик, Мадлен неизбежно станет жертвой.

Ей и в голову не пришло отказаться от второго сеанса.

Глава тридцать третья

– Ты разве не в мастерской должна быть? – спросил Питер.

Он налил еще кофе и направился к длинному сосновому столу в кухне. Он обещал себе, что будет молчать. И уж конечно, не станет напоминать Кларе, что время уходит. Ей совсем не хотелось слышать о том, что Дени Фортен приезжает уже через несколько дней. Чтобы увидеть ее все еще незаконченную картину.

– Он приедет меньше чем через неделю, – услышал Питер свой голос.

Он был словно одержимый.

Клара читала утреннюю газету. Первая страница была посвящена вчерашней жуткой грозе, которая повалила множество деревьев, перекрыла дороги и стала причиной нарушения энергоснабжения по всему Квебеку. А потом кончилась.

Рассвет был облачный, дождик все еще накрапывал. Снег и град к утру растаяли, и единственным свидетельством прошедшей грозы были обломанные ветки и полегшие цветы.

– Я уверен, ты сможешь. – Питер сел рядом с Кларой. Вид у нее был изможденный. – Но может, тебе нужно немного отдохнуть. Выкинь на время из головы эту картину.

– Ты рехнулся? – Она посмотрела на него. Ее темно-голубые глаза были воспалены, и он подумал, уж не плакала ли она. – Это мой шанс. У меня не остается времени.

– Но если ты сейчас пойдешь в мастерскую, то лишь еще больше напортачишь.

– Еще больше?

– Я не это хотел сказать. Извини.

– Боже, что мне делать?

Клара потерла руками свои усталые глаза. Она не спала бо`льшую часть ночи. Поначалу лежала в кровати, старалась уснуть. Когда из этого ничего не получилось, она погрузилась в размышления о картине. Она больше не знала, что с ней делать.

Неужели смерть Мадлен так расстроила ее, что она потеряла способность ясно мыслить? Это была удобная и утешительная мысль.

Питер взял ее маленькие руки в свои и обратил внимание, что они в синей краске. Она что, не мыла их со вчерашнего дня или уже успела поработать сегодня утром? Он инстинктивно попытался размазать краску большим пальцем. Она была утренняя.

– Слушай, почему бы нам не устроить маленький званый обед? Можно было бы пригласить Гамаша и еще несколько человек. Он наверняка любит домашнюю готовку.

Произнеся это, он замолчал, пораженный жестокостью каждого отдельного своего слова и всех, вместе взятых. Сейчас Кларе меньше всего были нужны гости. Ей нельзя отвлекаться, ей нужно работой победить этот страх, ее сейчас нельзя трогать – пусть сидит у себя в мастерской. Приглашение гостей в такое время было бы настоящей катастрофой.

«Он что, спятил? – подумала Клара. – С картиной черт знает что, а Питер предлагает собрать гостей». Но даже если бы она утратила свой талант, свою музу, свое вдохновение, свое мужество, то одно она все же сумела бы сохранить – уверенность в том, что Питер хочет для нее только лучшего.

– Прекрасная мысль.

Клара попыталась улыбнуться. Ей было известно, что паника ни к чему хорошему не приводит. Она посмотрела на каминные часы. Половина восьмого. Прихватив с собой кофе, Клара позвала Люси, их золотистого ретривера, надела куртку, резиновые сапожки и шапку и вышла.

Воздух был свежий и чистый. А если не чистый, то хотя бы естественный. Пахло свежей листвой, деревьями, землей. И водой. И дымком. Запах у дня был прекрасный, но вид – как после сражения. Все молодые тюльпаны и нарциссы полегли. Клара наклонилась и подняла один из них, надеясь, что он откликнется на помощь. Но стоило его отпустить, как он снова упал.

Клара никогда особо не любила работать в саду. Вся ее творческая энергия уходила в искусство. К счастью, Мирна обожала ухаживать за садом, и, к еще большему счастью, своего сада у Мирны не было.

В обмен на еду и фильмы Мирна превратила скромный сад Клары и Питера в произведение садового искусства с клумбами роз и пионов, дельфиниумов и наперстянки. Но в конце апреля расцветать осмеливались только весенние луковицы – и вот что с ними теперь случилось.

Армана Гамаша разбудил слабый стук в дверь. Он посмотрел на часы, стоящие на прикроватной тумбочке, – они показывали десять минут седьмого. В его уютный номер проникал тусклый утренний свет. Он прислушался, и стук раздался снова. Гамаш вылез из-под одеяла, надел халат и открыл дверь. За нею стоял Габри, его густые темные волосы с одной стороны стояли торчком. Он был небрит, одет в потертый халат и мягкие тапочки. У Гамаша возникло впечатление, что чем изящнее и утонченнее выглядел Оливье, тем более растрепанным становился Габри. Все в мире должно быть сбалансировано.

«Видимо, сегодня Оливье будет выглядеть особенно великолепно», – подумал Гамаш.

– Désolé[62], – прошептал Габри.

Он поднял руку, и Гамаш увидел в ней газету. Сердце у него упало.

– Только что принесли. Я подумал, что вам лучше ее увидеть, прежде чем ее увидит кто-либо еще.

– Кто-либо еще?

– Пока что ее видели только мы с Оливье. Больше никто.

– Вы очень добры, Габри. Merci.

– Я сварю кофе. Спускайтесь, когда будете готовы. Слава богу, хоть гроза закончилась.

– Вы так думаете? – улыбнулся Гамаш.

Он закрыл дверь, положил газету на кровать, принял душ и побрился. Взбодрившись, он посмотрел на газету – черные и серые всплески на белой бумаге. Гамаш принялся листать газету, спеша сделать это, прежде чем мужество оставит его.

И вот оно пожалуйста. Хуже, чем он предполагал.

Гамаш сжал челюсти так, что клацнули зубы. Он смотрел на фотографию и тяжело дышал. Его дочь Анни с мужчиной. Целуются.

«Анн Мари Гамаш со своим любовником мэтром Полем Мироном в офисе прокурора».

Гамаш закрыл глаза. Снова открыл, но фотография не исчезла.

Он прочел заметку один раз, другой. Заставлял себя читать медленно. Пережевывать, проглатывать и переваривать омерзительные слова. Потом посидел некоторое время, размышляя.

Через несколько минут он позвонил Рейн-Мари. Она еще спала.

– Bonjour, Armand. Который теперь час?

– Почти семь. Хорошо спала?