Сергей Майоров - Группа риска Страница 54

Машина Бараева стояла во втором ряду, совсем недалеко от входа. Задние колеса были полуспущены, а на левом боку виднелась свежая царапина, оставленная, судя по всему, бампером стоявшего на соседнем месте микроавтобуса.

Дима сунул руки в карманы брюк и плюнул,

— Черт, пропал выходной. Похоже, он давно уже ей не пользовался… Пошли?

Они вернулись обратно в будку. Костя закурил, подошел вплотную к сторожу и долго смотрел ему в лицо, покачиваясь с пятки на носок.

— И сколько она стоит? — наконец, спросил он.

— Дней пять, — глядя в сторону, ответил сторож. — Ее Петрович поставил, без квитанции, на одну ночь, а он до сих пор не забирает. Начальнику уже говорили…

— А чего ж ты нам-то сразу не сказал?

— Да я ж не знал… — сторож мельком взглянул в лицо Ковалева и тут же опять принялся изучать пейзаж за окном. — Может, у человека проблемы какие, а с удостоверениями сейчас многие ходят. Чего мне-то соваться? Я ж не знаю, кто вы и откуда…

— А мы тебе представлялись.

— Да не разглядел я, мало ли, что там написано.

— Надо смотреть было. Паспорт свой давай.

Сторож, помявшись, выдал требуемый документ, и Костя переписал в свою записную книжку его данные.

— Значит, говоришь, ты этого парня и не видел? Того, который машину ставил?

— Нет, не приходил он.

— И данных его никаких у вас не осталось?

— Нет… Петрович, конечно, посмотрел у него документы — не будет же он угнанную машину ставить, так что с этим там все в порядке было, точно.

— Точно, говоришь? — Костя придвинулся к сторожу еще ближе. — Козел твоя фамилия. Не дай Бог, бл…ть, узнаю, что соврал ты нам — конец тебе, понял? Жалуйся потом, куда хочешь — мне по х… Понял?

— Понял, — подтвердил сторож, судорожно сглотнув и разглядывая теперь уже не окно, а собственные ботинки. — Я…

Костя завершил его фразу своей, нецензурной, но рифмичной, посверлил еще немного взглядом и развернулся к Петрову:

— Пошли, Димыч.

На улице он выбросил окурок, длинно и витиевато выругался и пнул ногой подвернувшуюся пивную банку.

— Ладно, не переживай. Не один он такой. И не последний.

— Это меня и радует. Сколько уже времени? Двенадцать есть?

— Почти половина первого.

— Черт, поздновато уже в хату ломиться… Ладно, придумаем чего-нибудь.

Остаток пути до дома они проделали молча. Поднявшись на крыльцо, Костя обернулся и еще раз, теперь уже беззвучно, но не менее выразительно, выругался, глядя в сторону темного массива автостоянки.

Савельев уже ждал их, прислонившись спиной к разрисованной стене и смоля «Беломор». Выражение лица у него было абсолютно спокойным и даже скучающим, но Костя с первого взгляда понял, что его поход по квартирам оказался не менее результативным, чем их — на стоянку.

— Здесь? — спросил Ковалев, останавливаясь и поправляя шнурок на ботинке.

— Здесь. Дней пять назад появился. И Ржавый тоже здесь, сейчас оба должны в квартире быть. Ржавый час назад пришел, позвонил, и ему кто-то изнутри открыл.

— Чего делать будем?

Гена пожал плечами:

— Пошли? Он мне откроет. Если, конечно, сам не при «делах».

— А если при «делах»? У них и «ствол» может быть.

— Тогда и через дверь шмальнуть может. Пошли?

— Пошли.

На восьмой этаж лифт поднимался долго, за это время Костя успел изучить все рисунки и надписи, которыми были украшены стены темной, пропахшей мочой коробки. Когда лифт остановился, Савельев достал пистолет и передернул затвор, а Ковалев расстегнул куртку, чтобы легче было, при необходимости, выхватить свой «ПМ», заткнутый сзади за брючный ремень.

Дверь в квартиру была одинарная, стандартная и давно не крашеная. Савельев встал справа, дождался, пока Ковалев и Петров займут свои места налево от нее, и нажал кнопку звонка.

Звучавшая в квартире музыка резко оборвалась, и потянулись бесконечные секунды ожидания.

Костя облизал губы. Дима разминал пальцы правой руки, медленно сжимая и разжимая их и неотрывно глядя на дверную ручку. Савельев вздохнул, посмотрел в потолок и позвонил еще раз.

Тишина.

Савельев еще несколько раз нажал кнопку звонка, а потом пнул в дверь ногой и несколько раз дернул ручку.

— Саня, открывай! Это я, Савельев. Разговор есть. Ты слышишь, нет? Открывай, я знаю, что ты дома. Ну!

Видимо, последний аргумент оказал решающее действие, и всего через минуту из коридора донеслись осторожные шаги.

— Геннадий Иваныч, это вы?

— Я, Саня, я.

— А что случилось? Я уже спать лег.

— Разговор есть. Открывай.

— А что случилось? Давайте, я к вам завтра подойду. А то я уже сплю…

— Саня, хватит выпендриваться! Открой, а то я дверь сломаю. Как в прошлый раз. Ну, давай!

— А завтра нельзя?

Вместо ответа Савельев опять ударил ногой по двери, несильно, но с достаточным звуковым эффектом.

— Сейчас открою, подождите! Только одеться надо…

— Давай быстрее.

Когда шаги затихли, Савельев повернулся к Ковалеву и бесшумно, одними губами, сказал: «Он здесь». Костя кивнул, слегка расставляя ноги и проверяя, не скользят ли подошвы по грязному бетону.

Одевался Ржавый целую вечность. Савельев начал примериваться, чтобы опять, ногой в дверь, напомнить о своем присутствии, но в коридоре раздались шаркающие шаги, а потом лязгнул, отодвигаясь, ригель замка.

Костя в последний раз промокнул ладонь о брюки.

Дверь начала открываться.

Савельев толкнул ее плечом и ввалился в квартиру, толкая Ржавого впереди себя.

Ржавый хотел что-то сказать, но, увидев лица Кости и Петрова, все понял и замолчал.

— Да нету его, — сказал он, когда Костя стоял уже посреди единственной комнаты, а Дима успел проскочить в кухню. — Спросили б, я и так бы сказал.

— Что, ушел? — спросил Савельев, оттесняя Ржавого из коридора на кухню.

— Да, часа два назад. Сказал, что к бабе какой-то поехал.

— Не свисти. — Опер почти прижал Ржавого к стенке и заговорил громким угрожающим шепотом: — Послушай, Саня, мы друг друга давно знаем. Кореш твой в нехорошее дело влип. Очень нехорошее. Не бери на себя лишнего. Он где — в шкафу?

Ржавый, возвышаясь над собеседником почти на голову, молчал и растерянно моргал.

— Ну? Там он или нет, я спрашиваю?

Ржавый медленно, не отводя глаз, кивнул.

— Понял. У него с собой есть что-нибудь?..

— Нет, — тихо ответил Ржавый.

— Понял. Посиди пока.

Савельев и Петров выскочили из кухни в комнату. Ковалев посмотрел на них.

— Там?

— Ага.

Дима держал пистолет в руке, стволом вверх. Костя вздохнул и громко, отчетливо выговаривая каждое слово, произнес:

— Марат, все закончилось. Вылезай. Без глупостей. У тебя не самое плохое положение, а шансов удрать сейчас — никаких. Вылезай.

В шкафу что-то тихо пошевелилось, и Костя напрягся, ожидая, когда откроется дверца, и готовый среагировать ва любую неожиданность, но ничего не произошло. Бараев-младший сдаваться не собирался.

— Послушай, Марат, мы ведь тебя можем сейчас пристрелить, и все. Вылезай. Ты слышишь меня? Не делай себе хуже. Там подземного хода нет, так что все равно никуда не денешься. Давай!

Дверца шкафа со скрипом отворилась, и Марат медленно, опасливо держа руки ладонями вперед, вылез и замер, морщась от яркого света.

Костя шагнул к нему, развернул спиной к себе и быстро обыскал.

— Да нету у меня ничего, — сказал Марат, опасливо поглядывая на Петрова.

— Это хорошо, что ничего нет, — Костя выдернул из-за пояса наручники и защелкнул браслеты на запястьях Марата. Отошел в сторону.

Пауза получилась довольно долгой.

Дима сунул пистолет обратно в наплечную кобуру. Марат настороженно проследил за его движением, пошевелил скованными руками, привыкая к их новому положению, и сказал:

— Я давно вас ждал. Через пару дней, наверное, сам сдаваться бы пришел. Надоело все…

Ржавый вышел из кухни и стоял теперь в коридоре, нервно куря сигарету.

— Собирайся, тоже с нами поедешь, — повернулся к нему Савельев.

— А мне-то зачем? Я же ничего не делал!

— За компанию. Собирайся, не тяни время…

Всю дорогу до 15-го отделения Марат молчал и неотрывно смотрел в окно, временами начиная болезненно моргать. Сидевший на переднем сиденье Костя искоса поглядывал на него и думал о том, что особых проблем с ним не возникнет. Когда тяжело нагруженную машину трясло на ухабах, Дима начинал привычно ругаться и обещал всех высадить и отправить пешком. Савельев молча курил «Беломор» и думал о чем-то своем, а Ржавый, откинув голову и приоткрыв рот, безмятежно задремал. Костя чувствовал усталость, перебившую даже азарт, обычно всегда появлявшийся в таких ситуациях. Он пытался мысленно представить разговор, который состоится с Маратом, и сформулировать вопросы, которые предстояло задать в первую очередь, но мысли путались и перескакивали на другое, никак с этой ситуацией не связанное, а четкого плана не получалось.