Фридрих Незнанский - Направленный взрыв Страница 55

В некоторых камерах поменяли замки. Некоторые боксы и палаты переоборудовали и отремонтировали, так что в них можно было жить не хуже, чем в гостинице.

Раньше в Ильинском «спеце» содержалось более ста шестидесяти человек. Но психзаключенных вдруг стали распределять по другим заведениям, так что к девяностому году осталось не больше пятидесяти человек.

Кого отправили в Казанскую зону, кого в тот же Ташкент, кого — в спецпсихзону под Луганском.

Главврач Федор Устимович объяснял перемену перестройкой. «Во всей стране полным ходом идет перестройка, а мы чем хуже?» — говорил он оставшимся двум врачам — остальных уволили за ненадобностью — Ивану Кошкину и Федору Полетаеву.

«Мы сделаем из Ильинского рай на земле, — любил хвастаться Кузьмин, когда подвыпьет. — И все объясняется чем? А тем, что у нас появился богатый покровитель, богатый спонсор, как модно нынче говорить…» Что за спонсор, Кузьмин не уточнял, но врачи и медсестры, как и контролеры-санитары, не могли не замечать, что довольно часто в Ильинское стали наезжать не совсем обычные люди.

Не комитетчики из «пятерки», курирующие в стране медицину, а военные. Специально для одного приезжающего генерала оборудовали рядом с кабинетом Кузьмина две комнаты, обставив их импортной мебелью и мебелью народных смоленских умельцев, увешав стены акварелями и картинами, оставшимися от «сумасшедшего» творчества двух диссидентов-художников, которых волна демократии наконец-то освободила из Ильинского, признав здоровыми.

Еще на третьем этаже была оборудована лаборатория, довольно неплохо оснащенная аппаратурой, преимущественно импортного производства, по химическому анализу и синтезу химических соединений. Эта лаборатория была создана для главврача, Федора Устимовича, и в лабораторию Кузьмин никого не пускал, за исключением Вани Кошкина — крепко пьющего, чрезвычайно жестокого врача-психиатра, который проводил свои эксперименты над заключенными психами, тренируя на них свои гипнотические способности.

Иван Кошкин около недели гипнотизировал через стену ординаторской одного умственно отсталого и вполне безвредного психа, бывшего дворника, безобидного вора-клептомана Гошу. И результаты были поразительными. Лишь только врач Кошкин садился напротив стены и начинал сверлить ее своими черными глазами, как клептоман Гоша начинал отчаянно стучать в стену, умоляя, чтобы он перестал его гипнотизировать.

А Кошкин страшно радовался своим феноменальным способностям. Это что-то совершенно новое в парапсихологии: гипноз сквозь препятствие. Своим странным даром Кошкин и занимался большую часть времени, когда бывал на работе. Жил он, как и остальные врачи и медперсонал с охраной, рядом с бывшим монастырем, в небольших двухэтажных домиках.

Кошкин и Полетаев с удивлением наблюдали, что один генерал по фамилии Ваганов неустанно проявляет чрезмерную заботу о содержащихся в спецзоне: о питании, санитарном состоянии. Одним словом, этот высокопоставленный генерал вникал во все тонкости. А странным было то, что он был не только не из МВД, но даже не был связан с Пятым управлением. Правда, врачи и обслуживающий персонал находили объяснение, пусть и не слишком правдоподобное, заботе генерала.

Неподалеку от Ильинского располагался полузаброшенный военный аэродром, который, начиная с 1989 года, стал оживать. На аэродроме появились «миги», которые по утрам всех будили своими тренировочными полетами. А после девяностого года стал активно строиться ранее небольшой, а теперь весьма обширный и многоэтажный военный городок.

Неподалеку от аэродрома строили что-то вроде летного училища, или училища для спецназовцев, или еще какое-то учебное заведение для военнослужащих.

Во всяком случае, в ДОСах жили офицеры младшего и среднего командного состава вместе с женами и детьми. Офицеры целыми днями занимались повышением боевой и политической подготовки, устраивая раз в три месяца показательные стрельбища, а раз в полгода проводились учения при участии БМП, БТР-70 и прочей военной техники.

На учениях непременно присутствовал генерал-майор Ваганов вместе со свитой, а свита у него, как ни странно, состояла тоже из генерал-майоров. Так что минимум раз в три месяца Ваганов заглядывал в Ильинское. И эту спецпсихзону в Ильинском Ваганов ласково и шутя называл своей дачей, любимой смоленской резиденцией…

За колючей проволокой Ильинского в последний год стало происходить нечто странное и необъяснимое.

Появился новый заключенный — некто Василий Найденов, далеко не дурак и не псих. Видимо, считали Полетаев и Кошкин, он здесь скрывался от правосудия. Кажется, Найденов был связан с зарубежными разведками, но демократия и здесь помогла; как Горбачев вызволил Сахарова из Горького, так и Найденова не осудили за уголовные или политические преступления, а милостиво признали невменяемым…

Комната, где проживал Найденов, располагалась под самым куполом бывшего храма. И эта тюремная камера была высшего европейского образца: телевизор, холодильник, два компьютера, стеллаж с книгами по физике и математике. Пушистые ковры на полу и стене, два черных кожаных кресла.

Найденову, бывшему конструктору из коломенского КБ, здесь, в спецпсихушке, были созданы все условия для работы, каких, пожалуй, и Сахаров не имел в своей ссылке.

Над чем этот молодой талантливый парень работает, для всех оставалось секретом.

Вслед за Найденовым стали появляться еще более странные люди, переведенные из Казани или из-под Свердловска, как значилось в сопровождающих листах, и с полной потерей памяти.

Были переведены из спецзоны под Камышином в Ильинское двое потерявших память: один получил кличку Пальцерез — за любовь отрезать себе пальцы на руке, а другому приклеили кликуху Заяц. С обоими долго занимался главврач, но, видимо, не добился существенных результатов — Пальцерез и Заяц, а вместе с ними еще двое ненормальных были куда-то переведены. И вдруг Пальцерез снова объявился в Ильинском…

Появился и еще один — Иванов Сергей Сергеевич, по непонятным причинам переведенный из солнечного Ташкента. И тоже: памяти — ноль. И загар на лице полностью отсутствует, хотя зимой, в ноябре, солнце в Ташкенте светит и греет вовсю. Обычно если переводили кого из Ташкента, то загоревших до чертиков, так как в южной жаре психи обычно не выдерживали духоты камер и большую часть времени проводили во внутреннем дворе.

Федора Ивановича Полетаева, относительно молодого врача, который работал в Ильинском всего лишь третий год, чрезвычайно заинтересовал этот феномен с практически полной амнезией.

«А чем я хуже остальных? — думал Федор. — Кто-то делает кандидатские и докторские на „поздней шизофрении“… А чем я хуже? Тем, что порядочнее?.. А вдруг мне удастся вытянуть материал на кандидатскую из этих феноменов, характер заболевания которых совершенно не прояснен в медицинских картах… А вдруг удастся сделать кандидатскую?!.»

Еще в институте Феде Полетаеву профессора со смехом говорили о некоем нашем докторе наук, который выдумал новую болезнь под названием «поздняя шизофрения»; причем этой болезнью, видимо «заразной», заболевают только люди творческих профессий: писатели, художники, композиторы… Мировой психиатрический конгресс резко осудил и поднял на смех эту самодеятельность русских «новаторов», изобретателей болезней. Но данный диагноз как нельзя лучше подходит для диссидентов, правозащитников и прочих малоугодных брежневскому и андроповскому КГБ личностей.

Нет, врач Полетаев не собирался что-либо выдумывать, он ни разу не использовал и не прописывал, хотя его не однажды настоятельно просил главврач, сульфазин — расплавленную серу, которая загонялась под кожу для создания болезненного «отвлекающего» эффекта.

И за это непослушание Полетаева очень не любили почти все, от контролеров до врачей — Кузьмина и Кошкина.

Полетаев знал, что версия с сульфазином, который якобы способствует некоторому выздоровлению, липовая. Кто-то на сульфазине сделал диссертацию, и не одну, пытаясь доказать, что когда у человека что-то болит, то у него повышается иммунитет, повышаются защитные функции организма, и… наступает выздоровление! Однако практика показывала, что никакого выздоровления никогда не наступало.

Если адская боль от сульфазина способствует повышению иммунитета, почему же его кололи писателю Фазилю Куциеву не в задницу, а непременно в ладони, так что руки распухали, словно огромные красные подушки, и он не в состоянии был держать карандаш или ручку…

Почему главврач Федор Устимович прописывал колоть сульфазин в икры ног тем, кто слишком часто ходил к нему с жалобами? После инъекции жалобщики месяц не могли самостоятельно подняться вверх по лестнице, в кабинет главврача…