Фридрих Незнанский - Самоубийство по заказу Страница 58

– Филя, а тот твой сисадмин из интернет-кафе не мог им «продать» тебя?

– Вряд ли, не в его интересах. У нас разговор с ним был крутой. Я для солидности попросил Демидыча меня сопровождать, ну, ты понимаешь…

Турецкий понимал, что уже один вид Володи Демидова может внушить почтение, после чего стороны быстро приходят к согласию.

– К тому же пленку мы вернули, а больше я там и не был. На что и на кого ему жаловаться? Он же не знает, кто конкретно нас интересовал…

Турецкий тот свой мобильник, который использовал в основном в Москве, выключил, улетая, и потому никто из чужих не мог достать его – обычная предосторожность. Он, кстати, так и остался лежать в бардачке машины. А тот, по которому он сейчас разговаривал, был известен немногим, главным образом в «Глории» – для немедленной связи. Поэтому вполне вероятно, что Алевтина пробовала дозвониться, но у нее, естественно, ничего не получилось. Исчез Турецкий! Вот военная прокуратура, и в первую очередь Игорь Паромщиков, заволновалась. Как бы он не опередил их? Все ведь может быть.

Ирина вот тоже знает этот номер, но ни разу не позвонила. Может, из упрямства, из-за того, что опять с бабой, по ее мнению, связался, в командировку «намылился»? Или потому, что никто домой ему не звонил? А ведь он сам, как прилетел, так сразу и отзвонил ей, чтоб зря не волновалась…

– Ладно, Филя, я с Костей свяжусь и, если что, перезвоню тебе.

– Возвращаешься когда?

– Да вот, сперва в больницу, там после двух пустят, а потом видно будет…

Услышав такой ответ, Майя заметно преисполнилась понимания особой важности данного заявления.

– Саша, посмотрите на меня, мне не стыдно будет появиться в таком виде и вместе с вами в больнице? И как отреагирует Лана? А что люди скажут? Они ведь меня знают… Я, к сожалению, заметная здесь фигура. Это я вчера немного волю себе дала, а так…

Майя понурилась, а Турецкий поспешил ее успокоить.

– Пойдемте, немного подышим воздухом?

И они вышли на балкон. Он – для окончательного решения, а она – с надеждой на то, что никто пока никуда не опаздывает…

А спустя всего лишь двадцать минут он уже выходил из дома, провожаемый одной Майей. Грязнов и Катя снова уединились. И Славкина помощь Турецкому, который в данный момент решил форсировать события, была не нужна. А для Майи, очень рассчитывавшей на то, что Саша задержится ненадолго, ну, хотя бы еще на денек, решающим аргументом для возражения стало то, что завтра – уже пятница. И за этот день Александр собирался успеть сделать многое. Потому что потом два дня никто ничем заниматься не будет, и надо торопиться. И с телом покойного может случиться все, что угодно. Кремируют, поездом отправят, черт их потом разберет! А это – единственная стоящая улика. И ребята в «Глории» без него ничего не смогут предпринять.

Такая вот фигня получалась, все на нем одном оказалось завязано.

Это было ей горько, хотя она прекрасно понимала суровую необходимость срочного отлета в Москву. Но зато Майе было оказано высочайшее доверие. Ей поручались самый близкий друг Александра Борисовича и ее же собственная подруга, по поводу которой уже имелись у обеих сторон – то есть, надо было понимать, у Саши и у Майи, – определенные виды. И им, этим видам, нельзя было позволить пропасть втуне. Слабое, конечно, утешение, но… когда других нет под рукой?…

Майя, скрепя сердце, согласилась на такую для себя роль. Ибо вместе с ней появлялась и надежда. На что? Она сейчас боялась себе признаться, что если бы вчера оказалась более настойчивой и Саша… остался у нее, он бы… Нет, она бы сделала все, употребила бы любые усилия, чтобы он остался с ней. Навсегда. И тайно утешала себя тем, что он и сам уже почти готов был…

А его очень расстроило то, что эта сильная, красивая женщина, прощаясь с ним, расплакалась – «Сашенька…»

«Эх, Турецкий! И что ж ты творишь, сукин сын?», – вот он вылез «любезный» оппонент. Ответить бы ему, что я, мол, не виноват. А кто виноват? Опять обстоятельства?…

Майя дала адрес Ланы и позвонила ей, сказав, что Александр Борисович едет за ней. И послала машине прощальный поцелуй. Саша сказал, что если с билетом до Москвы ничего не получится, он немедленно вернется. Но она была почти уверена, что получится. У него все получится…

Полина Захаровна пришла в себя. И врачи, зная о причине ее приступа, а также о том, кто специально из Москвы прилетел к несчастной матери, немедленно дали Турецкому и Лане возможность уединиться с больной.

Пришлось ему еще раз выслушать мучительно неторопливый рассказ о том, как мать в последний раз видела своего несчастного сыночка, чем ее обидел его начальник… Тяжелый рассказ. Но Александр Борисович не расслабился и его тоже записал на пленку. А результатом посещения стало написанное рукой Ланы и подписанное собственноручно Полиной Захаровной Хлебородовой письмо-заявление в адрес Генеральной прокуратуры о том, что она требует нового расследования дела о гибели своего сына. Ее второе письмо стало заявлением в московское агентство «Глория», которое уже занималось этим вопросом, с просьбой учесть и ее обращение в Генеральную прокуратуру. А свои показания, сообщала в этом письме, она записала на магнитофон, находясь в больнице. И лечащий врач это удостоверила своей подписью…

Отвозя Лану к ней домой, чтобы затем мчаться в аэропорт, Турецкий не удержался и начал расспрашивать девушку о ее старшей, так сказать, подруге. Его интересовало, что думают о Майе ее сотрудники, друзья, недруги, если таковые имеются, что она за человек – по мнению Ланы. Потому что у него самого однозначного «портрета» этой прекрасной женщины все же не сложилось. То, что она личность, – это без вопросов, но вместе с тем, как ему показалось, он увидел в некоторых ее проявлениях и просто слабую, наглухо закрытую в себе женщину, мечтающую о крепком плече рядом, на которое можно было бы без страха и упрека опереться. Но как раз в этом случае он ничем не смог бы ей помочь по той причине, что тогда ему пришлось бы, всего-навсего в корне изменить свою собственную жизнь. И немедленно развестись с женой. Потому что измены себе, по его твердому убеждению, Майя никогда бы и никому не простила. Интересно, что скажет Лана?

Начало было сухим. Может быть, по той причине, что девушка оставалась еще мыслями в больнице. Она поэтому, наверное, и заговорила о том, что Майя Борисовна для всех – пример принципиальности, высокой нравственности, человеческой чистоты, порядочности, дружелюбия. Она всегда в отношении других ведет себя ровно и честно. Чистая, искренняя, кристально прозрачная женщина. И все в нее влюблены. И она, зная это, никого не выделяет, никому не отдает предпочтения, чтобы нечаянно кого-то не обидеть.

Словом, классический, литературный пример, образец женщины, сказал себе Турецкий, которой на земле не существует. Но вот же она есть, оказывается! Ведь Лана же уверяет! Хотя именно такая влюбленность чаще всего и зашоривает взгляд, создавая идеальный образ предмета твоей любви. Ну, и уважения.

Но Александр за эти сутки успел разглядеть в Майе иное. Он бы назвал это чувство, которое иногда прорывалось у нее, но которое она почти все время, за несколькими редкими исключениями, умело сдерживала, давила в себе, – тоской по любви. Да, как ни странно, именно глубокой, затаенной тоской. Отсюда, вероятно, и резкие, яркие вспышки темперамента, когда ее физическое естество перебарывало-таки запреты ума и почти отрешенное мраморное спокойствие. И это он сумел разглядеть в ней, отнеся поначалу даже за счет некоторой двойственности характера, который требовал и отчаянной любви к себе, и отрешенного поклонения. А слезы в самом конце, когда прощались, только теперь стали понятны ему. Это ее абсолютная искренность с ним, пробившаяся, наконец, через мрамор брони, показала, насколько она устала, на самом деле, быть образцом для поклонения…

А в этот раз скорее всего сработала невероятность самой ситуации – московская подруга, ее неожиданный кавалер, письмо, гибель человека и этот нахальный Турецкий в придачу ко всему, – то есть весь комплекс противоречивых впечатлений, в которые она оказалась втянутой не по своей инициативе. А ведь именно волевые люди, сильные характеры, подобные ситуации переживают гораздо острее, нежели покорно плывущие по течению. Она позволила себе совсем немного расслабиться – и вот… Но легкомысленного отношения к себе она, разумеется, никогда не потерпит. Как жаль, что их дороги, скорее всего, больше не пересекутся…

Меркулову Александр Борисович позвонил уже из аэропорта, после того как в кассе ему выдали авиационный билет на самолет, уже вылетевший из Благовещенска. Он должен был через час совершить промежуточную посадку в Чите.

Костя удивился, как много успел сделать Саня по сути всего за одни сутки. И в качестве доброго ответа доложил, что и сам тоже постарался. Договорился-таки об отдыхе их жен. В ближайшее воскресенье они вылетают в Чехию, в Карловы Вары, где самим директором знаменитого на весь мир бальнеологического курорта на минеральных источниках – с кем только Костя не знаком, это всегда оставалось секретом для Турецкого, – было ему обещано лично обеспечить их лучшими местами в гостинице. Ну, насчет последнего стоило все-таки подумать, там «лучшие» номера, поди, за тысячи евро переваливают. И Костина щедрость не знает предела. Но если попросту, то было бы неплохо, если бы Ирка попила пару-тройку недель целебной водички. Вот заодно и проводить надо…