Николай Леонов - Смерть в прямом эфире Страница 7

Сыщик узнал Нину Давыдову сразу, хорошо описал Гойда, да она и выделялась среди товарок сравнительной молодостью и претензией в одежде на элегантность. Гуров прошелся по просторному залу, заметил несколько виденных по телевизору лиц, выждал, когда у стойки напротив Нины остался лишь один человек, подошел и поздоровался:

— Здравствуйте, Нина, мне, пожалуйста, чашку кофе.

Она невнятно ответила, взглянула на часы, что помогло Гурову задать вопрос:

— Простите, Нина, у вас бывает перерыв?

— Я живой человек, — не сердито, но и без приязни ответила девушка. — А вам-то какое дело?

— Я из МУРа, мне надо с вами поговорить, — тихо сказал Гуров. Он умышленно назвал МУР — каждый москвич о нем читал, смотрел кино или просто слышал. А что такое Главное управление уголовного розыска министерства, знают лишь профессионалы.

Нина вздрогнула, без нужды переставила чашку, поправила волосы и зло ответила:

— Ваш товарищ уже допрашивал меня. Больше я ничего не знаю.

Явная нервозность девушки доказывала, что следователь был прав. Нина Петровна Давыдова что-то скрывала и делала это очень неумело. Гуров нарочно как бы предупреждал девушку, что ей предстоит неприятный разговор. Гойда сказал, что методом натиска, давления от Давыдовой ничего не добьешься. Она замолчит, возможно, расплачется, а теперь, когда она уже официально допрошена, могла и проконсультироваться со знающим человеком, и потребует предъявить обвинение и вызвать адвоката. По совету Марии сыщик избрал иной путь — не вынуждать Нину, а уговаривать. Он решил создать для девушки наиболее благоприятные условия: не привозить ее в служебный кабинет, разговаривать на ее территории и предупредить заранее, дать ей время собраться и успокоиться.

И, словно пытаясь доказать тщету его намерений, Нина быстро повторила:

— Я сказала все. Больше я ничего не знаю! — Выставила на стойку табличку "Перерыв" и ушла.

Гуров знал, день предстоит длинный, трудный, взял свой кофе и сел за столик. Мария долго размышляла, как одеть сыщика, отыскала его старые брюки, тщательно отутюжила, вытащила из-под шкафа поношенные кроссовки, почистила серый однотонный свитер, приказала побриться, но одеколон не употреблять. В результате Гуров выглядел человеком среднего достатка, седые виски не облагораживали его, а доказывали, что жизнь у мужика далеко не сахар. Непривычно одетый, Гуров невольно потерял свою выправку. Только глаза на тусклом фоне стали ярче, еще заголубели.

Прощаясь утром, Мария сказала:

— Можно надеть очки, но, боюсь, получится уже двадцать два. Не вздумай ее разглядывать или делать комплименты, смотри прямо перед собой и размышляй о грустном. Вспомни что-то конкретное из своей жизни и непрерывно думай об этом. И самодовольная улыбка с твоей физиономии исчезнет.

Сыщику не пришлось долго копаться в своей памяти. Он вспомнил, как убили его подчиненного, и он пришел к покойному домой и разговаривал с его матерью. Вспомнил шаль, в которую куталась худенькая женщина, ее тонкие руки со вздувшимися венами. Как она цеплялась за свою шаль и терпеливо ждала, когда же оставшийся в живых начальник ее мальчика уйдет, оставит ее одну и можно будет поплакать.

Гуров так погрузился в воспоминания, что не заметил, как появилась за стойкой Нина, начала работать. А вернули сыщика к реальности толчок в плечо и голос остановившегося рядом парня:

— Слушай, мужик, не бери в голову. Хочешь, я тебе выпить куплю?

Гуров смутился, он уже забыл, когда смущался последний раз, и после паузы ответил:

— Спасибо, у меня есть. — Он поднял голову, глянул на парня. — Только мне нельзя, — ткнул пальцем в печень.

— Зашитый? Тогда понятно. Вот жизнь блядская, — парень хлопнул Гурова по плечу и ушел.

Сыщик почувствовал чей-то взгляд, поднял глаза и увидел Нину, которая обслуживала веселую компанию, а смотрела на Гурова. Он покосился на часы — сидит уже второй час.

Прошло еще некоторое время, он мельком взглянул на Нину и увидел, что она жестом подзывает его к себе. Он вновь заставил себя вспомнить мать Бориса Вакурова, поднялся, не торопясь подошел к стойке. Давыдова уже не так агрессивно произнесла:

— Я же вам русским языком объяснила, мне сказать больше нечего.

— А мне генерал приказал с вами переговорить. Я офицер и обязан, — ответил Гуров.

— Так вызывайте к себе, ведите к своему генералу, я ему объясню.

— У нас ничего хорошего нет, а здесь уютно. Я подожду.

— У меня смена черт-те когда кончается, домой надо. Обед на завтра... — она махнула рукой. — Некогда мне с тобой ля-ля разводить.

— Я понимаю, — сыщик помолчал. — Я писать ничего не буду.

— Может, тебе налить? — неожиданно спросила Нина.

— Я непьющий... если за компанию...

— Хочешь, чтобы меня с работы поперли?

— Так ведь и я на работе, — Гуров пожал плечами.

— Черт с тобой! Сейчас людей поубудет, сядь в дальнем углу, кофе возьми. Ты ел чего?

— Спасибо, я завтракал, — ответил Гуров и отвернулся.

— Что-то по тебе не видно. Зарплату хоть платят? — спросила Нина.

— Случается, — соврал Гуров и от стыда снова отвернулся.

Давыдова расценила это по-своему и сердито сказала:

— Ладно-ладно, ты мне здесь слюни не распускай. В Москве каждый день убивают. Ты что, за всех в ответе? Бери кофе и садись, я скоро приду.

— Спасибо, — Гуров взял вторую чашку кофе, полез за деньгами, но Нина его остановила:

— Иди уж, успеется.

— Спасибо, — повторил сыщик и отправился в указанный угол.

Гуров оценил переход на "ты" и перемену в ее настроении и подумал, что вид у него, значит, жалкий. Если информация у Нины "горячая", то он, полковник Гуров, спрячет ее до поры. Подставлять такую женщину — грех. А в том, что он информацию добудет, сыщик уже не сомневался.

Он еще не допил кофе, как подошла Нина, принесла бутерброды, две бутылки минеральной, в одной из бутылок оказалась водка. Девушка плеснула в бумажные стаканчики, сказала:

— Жизнь пошла поперек, — выпила и стала есть.

Гуров тоже выпил и искренне поддержал:

— Не жизнь, а грязное существование. И почему приличный человек должен врать, изображать невесть чего, убирать чужое дерьмо. Никому не известно.

— Я по вашему делу все рассказала, и ты мне вопросов не задавай, — Нина налила по второй. — Ты здоровый, красивый мужик и несчастненьким не прикидывайся. Тебя приодеть, отбоя от нас не будет.

— Я не жалуюсь, — Гуров улыбнулся.

— Женатый?

— Обязательно.

— Жена красивая, любит?

— Красивая и любит, — ответил Гуров. Мария предупреждала, что такой вопрос будет непременно и ответить на него следует именно так.

— И ты жену любишь?

— Люблю, — признался Гуров.

— И давно женаты?

— Порядочно, я же не мальчик.

— Это надо! — Нина налила по третьей. — Мужик признается, что женат, любит и у него в семье порядок. Я что же, тебе совсем не нравлюсь?

— Почему? Вы девушка интересная, и фигура у вас отличная, — искренне ответил Гуров и от удовольствия, что может сказать правду, вновь улыбнулся. Хотя Мария запретила, скользнул взглядом по высокой груди собеседницы и одобрительно кивнул.

— Так какого черта ты о своей любви к жене рассказываешь? — возмутилась Нина.

Гуров неожиданно вспомнил одну из любимых фраз Станислава и ответил:

— Что выросло, то выросло.

Нина хитро прищурилась, спросила:

— И ты никогда-никогда налево не завернул?

— Я не люблю такие разговоры, — и Гуров не заметил, как вновь ссутулился, почувствовал, что говорит ненужные слова.

Сыщик был не прав. Нина прониклась к нему симпатией, удивлялась, что среди ментов встречаются подобные мужики. Гуров ни с того ни с сего сказал:

— У меня ни времени, ни свободных чувств нету. Так что я не высоконравственный, а просто несвободный. У каждой медали две стороны. Вот так, девушка.

Нина смотрела на сыщика и не узнавала. Гуров вновь выпрямился, голос набрал силу:

— Вы, Нина Петровна, убийцу покрываете, — вздохнул Гуров, недовольно поморщился. — По Москве не раскрыто ни одно громкое заказное убийство. Я убежден, в пятидесяти процентах случаев свидетели имеются. Они боятся, и правильно делают. Человеку свойственно оберегать свою жизнь, и я вас не осуждаю. Но, если мы с вами порочную цепь не разорвем, ее никто не разорвет. Вы мне говорите, я ваше имя забываю. Вот сейчас выслушаю, допью и забуду. Даю слово чести. Для прокуратуры и суда я других свидетелей найду. Но мне необходима точка опоры.

Нина смотрела ему в глаза, чувствовала, как по телу бегут мурашки, а ноги отнялись, уйти она не может.

— Итак, лет тридцати, среднего роста, плотного телосложения, в мужике чувствуется сила. Вы увидели его за час до смерти Леонида...

— Накануне... Дважды, — прошептала Нина. — Удивилась, что он тут делает? Забыла. А назавтра...