Николай Леонов - Стервятники Страница 7

— Спасибо, но мы бы справились с хамами и сами, мы не такие беспомощные, как выглядим. Может, не откажетесь сесть к нам, выпить рюмку.

— Можно, — согласился Тулин, — я сегодня только откинулся из крытой, в Москве порядком не был, мне все чудно.

Они сели за столик Агеева, перезнакомились, выпили, через некоторое время Толик спросил:

— Извините за нескромность, но раз вы сами об этом сказали, то простите за любопытство: за что сидели и долго?

— Вежливый, — ухмыльнулся Тулин. — Небось предки богатенькие, сам в институте?

— Отец с матерью зарабатывают нормально. А я только весной среднюю школу заканчиваю, поступлю в институт, имеющий военную кафедру, в армии неохота служить.

— Все не рвутся, но кому-то приходится. Я вот Афган прошел, от Чечни увернулся. Сегодня у нас март, а заскочил в столицу на старый Новый год, так надо такому случиться, вышел от друга в ларек за пузырьком, меня чуть на тротуаре иномарка не сбила, я кулаком по стеклу, не разбил даже, треснуло только. Выползают из машины два квадрата, хотят прибить. Я с похмелья был, злой и вложил им от души.

— Я видел, — вставил Толик.

— Это я так, шутливо. — Толик указал на бар, махнул рукой. — А зимой я вложился. А после оказалось, иномарка какого-то депутата везла, изувечил я охранников. И началось. Машина на меня на тротуаре наехала, так пять свидетелей нашли, мол, случилось все на проезжей части. Затем установили задним числом, что пьяный был, на машину напал, в которой находился народный избранник. Возбудили уголовное дело за нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших расстройство здоровья. Анатолий, ты бы видел эти буфеты! Я же не виноват, что у них при такой солидной комплекции здоровья на копейку. Два месяца в Бутырке под следствием, хорошо парни-афганцы подсобили, шепнули тому депутату, мол, если Жорка срок получит, мы твои депутатские сроки сократим, перенесем заседание на кладбище. Суд — цирк да и только. Я в клетке сижу, "буфеты" показания дают. Судья красотка попалась, вострая такая, спрашивает у них, как это получается, вы в охране работаете, на "мерсе" раскатываете, а сами себя защитить не в силах. Затем красотка принялась за меня. Вы боевой офицер, вам должно быть стыдно увечить мирных граждан. Я отвечаю, вы взгляните на них, госпожа судья, я просто испугался. Зал от хохота содрогнулся, судья улыбнулась. Что поделать, если у меня рожа такая непугливая. Судья заявила, гражданин, вы со страха можете кого-нибудь убить. Мы посовещались на месте и решили, чтобы обезопасить окружающих и сделать вас смелее, получите два года условно и выметайтесь. Над головой условное осуждение, а я снова в драку лезу, очухался, пошел до машины провожать.

— Тяжелая у вас рука, уважаемый, — сказал Толик, раздумывая, как бы такого бойца в отряд привлечь. Схватка с Капитаном и его парнями неминуема.

Боевой офицер — находка, но с пацанами он связываться не захочет.

Тулин понял, о чем размышляет сосед и помог ему, сказав:

— Чую, сегодня в Москве в одиночку да без работы, денег и жилья трудно придется. Я к корешу приехал, а он с женой на Север умотал. Поеду в Подольск, там у меня друзья по Афгану живут, помогут.

— Можно и в Подольск, но лучше остаться. Мы хоть и молодые, но на первых порах квартиру устроим, рублем и девочкой обеспечим, там видно будет, — сказал Толик.

— Спасибо, конечно, только что видно будет? — Тулин плеснул себе водки. — На дело я не пойду, мне тюрьма не понравилась. В ней сыро, холодно, голодно, решетки кругом. Вы молодые, наверняка куски рвете, мне такое не годится. Я руку протяну, если куш можно взять. А такое дело требует времени и подготовки.

— Вы человек взрослый, вас никто никуда не тянет, — ответил Толик. Переночуйте, помойтесь, переспите ночь с отличной девчонкой, утром опохмелитесь, на ясную голову и решайте.

Тулин изобразил задумчивость, затем, как бы решившись, сказал:

— Уговорил. Только не держи меня за придурка, — раз ты мне такую жизнь предлагаешь, значит, имеешь корысть.

— Имею. — Агеев улыбнулся, подозвал своего парня, приказал: — Отвези человека к Анне, пусть примет по высшему разряду, а завтра утром ждет меня в гости.

Гуров поднялся в семь, около часа мучил себя силовой гимнастикой и шептал нехорошие слова в адрес людей, которые якобы без утренней зарядки жить не могут. Затем он принял контрастный душ, побрился "Жиллетом", электробритву не признавал, прыснул на физиономию и руки французским одеколоном, который ему подарила Мария.

Ненормальный я человек, рассуждал он, болтаясь по пустой квартире. Мария рядом, я порой сильно раздражаюсь, чувствую себя стесненно, нет ее, тоскую, словно пацан без мамы. На Западе чуть не каждый имеет психоаналитика.

Во-первых, моей зарплаты на него не хватит, во-вторых, я не люблю, да и не умею исповедоваться... Он выпил чашку кофе, надел свежую рубашку, повязал новый галстук, опять же подарок Марии, облачился в отличный костюм, взглянул на себя в зеркало, поморщился. Вот за это тебя и не любят, подвел он черту и переключился на размышления о работе. Тут зазвонил телефон.

— Слушаю вас внимательно, — привычно произнес Гуров и недовольно поморщился. Нормально ответить по телефону не могу, все выпендриваюсь.

— Привет, командир, — услышал он ленивый голос Тулина. — Поздравь, классную девчонку подцепил, ночевал у нее. Познакомился с душевными ребятами. Современные дружные мальчики, а Толик Агеев еще и умен. Пригрели, обласкали, спрашивается, зачем ты мне нужен?

— Только головная боль, — поддержал Гуров. — Девчонку поцелуй за меня в попку. Обожаю красивых душистых девочек в попку целовать. Я ушел на службу. Ты звони. — Он положил трубку. Силен Георгий, людям нравится, себя умеет подать, цены такому помощнику нет, рассуждал сыщик, надевая плащ и выходя к машине.

Прежде чем идти по Калашному переулку к посольству, напротив которого он парковал свой "Пежо", Гуров закурил сигарету, словно кого-то поджидая.

Лишь убедившись, что пока он никого не интересует, прошел к машине, осмотрел внимательно, ощупал специальным устройством.

— Доброе утро, Лев Иванович, — сказал постовой, дежуривший у ворот посольства. — Мы не имеем привычки дремать на службе.

— Доброе утро, — ответил Гуров. — Я в вас не сомневаюсь, срабатывает природная трусость и дурные привычки.

Счастливо. — Он сел за руль и покатил в министерство.

Как ни рано пришел в кабинет Гуров, здесь уже находились и Станислав, и старые сыщики Нестеренко и Котов, которых он привлекал к работе время от времени уже не первый год. Валентин Нестеренко и Григорий Котов были уволены на пенсию, четверть века отработал и гуляй, а то слишком умный. Таких в России с семнадцатого года не любят, было время, и сажали либо отстреливали, теперь выталкивают на пенсию. Они служили в коммерческих структурах охранниками, но мучились от скуки и по первому зову являлись, уверенные: Лев Иванович что угодно заставит делать, но скучать не даст. Такие внешне различные, по привычкам и манере разные люди в жизни попадаются редко, они чаще встречаются на экранах — в комедиях, в которые режиссер подбирает актеров по принципу их противоположности.

Нестеренко — типичный русак, худой, высокий, жилистый, несколько прямолинейный, упрямый, настойчивый.

Если он взял след, то его можно только убить, сбить со следа, стряхнуть Валентина невозможно.

Котов — типичный еврей, невысокий, кривоногий, с унылым длинным носом, извечной грустью в карих глазах, всегда сомневающийся, внешне рассеянный и задумчивый. По одному делу Грише пришлось разрабатывать буфетчицу из Шереметьево-2, не желавшую давать свидетельских показаний. Котов ходил за женщиной от зари до глубокой ночи, носил за ней сумки из магазина, в дни ее работы сидел в буфете всю смену, пил кока-колу и кофе декалитрами, довел несчастную до того, что она стала приглашать его в дом, кормить. История кончилась тривиально — они поженились, родили сына и жили счастливо.

Нестеренко изображал антисемита, Котов обзывал напарника недобитым нацистом, при этом они прекрасно работали в паре и были друзьями.

Гуров поздоровался, занял свое место за столом, спросил:

— Ребята, вы в курсе задания?

— В общих чертах, — ответил Нестеренко. — Оно мне не кажется сладким, хуже того, я считаю решение подобной проблемы нашими силами нереальным.

Нужна кропотливая работа в отделениях, райуправлениях.

— Ты опытный, трезво мыслящий опер, Валентин, — сказал Гуров, взглянул на Котова. — Гриша, что молчишь?

— Сказать нечего. — Котов достал платок, высморкался. — Вы, Лев Иванович, не держите нас за мальчиков. Валя славянин, открытая душа, говорит, что думает. Вы, господин полковник, все решили, прикинули, командуйте. Наше дело — выполнять, под нож и пули не подставляться.

— Ну до чего хитрый, сил нет. И комплимент старшему выдал, и на вопрос не ответил, — возмутился Нестеренко. — Я глупый славянин, а он хитрый еврей.