Эд Макбейн - Смерть по ходу пьесы Страница 8

«Возможно».

«Ну тогда... может, вы хотите поговорить об этом?»

«Нет. Не сейчас».

«А когда?»

«Может быть, никогда».

«Ну ладно».

Естественно, после этого все разговоры заглохли — до того самого момента, когда пора было сказать: «Знаете, Берт, мне кажется, мы уже не успеваем в кино. Нет, правда. Нам ведь обоим завтра рано на работу. И ведь вы же на самом деле не любите фильмы про копов. Может быть, разойдемся по домам, а?»

«Спасибо, я прекрасно провела время».

«Это вам спасибо. Я тоже прекрасно провел вечер».

Теперь Шарин перешла к пальпированию — принялась выстукивать грудину пациента...

— Здесь больно?

— Нет.

— А здесь?

— Тоже нет.

Исключим возможность воспаления кардио...

— А это что? — внезапно спросила она.

— Что — это? — ответил вопросом Гаррод.

— Вот этот шрам на плече.

— Ну, шрам.

— Он выглядит как зажившее огнестрельное ранение.

— Ну да.

— Это оно и есть?

— Да.

— Я не видела у вас в карточке никакого упоминания о...

— Ну да, это оно и есть, что тут такого.

— Огнестрельное ранение? Как я могла пропустить такую запись?

— Может, вы не заглядывали настолько далеко.

— Когда вас подстрелили?

— Шесть-семь месяцев назад.

— До того, как начались эти боли в груди?

— Да.

Шарин посмотрела на пациента.

— Этот шрам не имеет никакого отношения к болям в груди, — сказал Гаррод. — Он вообще не болит.

— Но боли начались после того, как вас подстрелили?

— Ну да, после.

— Вы прошли обследование, и оно ничего не выявило...

— Да, но...

— ЭКГ, стресс-тест, прочие анализы ничего не дали. С мышцами тоже все в порядке...

— Вот уж что здесь ни при чем...

— Через какое время после ранения вы вернулись к работе?

— Через несколько недель, после курса лечения.

— Где вы лечились?

— В Буэнависте.

— Там хорошие специалисты.

— Да.

— Вы снова стали работать агентом подразделения по борьбе с наркотиками?

— Да.

— Боли начались после того, как вы снова вернулись к этой работе?

— Да, но...

— Кто вас лечил в Буэнависте?

— А, специалисты по физиотерапии. Привели мне плечо в порядок. Понимаете, я в хорошей форме...

— Да, я понимаю.

— Так что это не заняло много времени.

— Вы говорили с кем-нибудь об этом ранении?

— Да, конечно.

— А о психологических последствиях ранения?

— Конечно.

— А о посттравматическом синдроме?

— Вы же знаете, что в этом городе у целой кучи копов были огнестрельные ранения. Что я, какой-нибудь особенный?

— Но вы говорили с кем-нибудь в Буэнависте о...

— Да при чем тут это? Рана меня совсем не беспокоит.

Шарин снова посмотрела на своего посетителя.

— Я хотела бы, чтобы вы показались одному специалисту, — сказала она. — Сходите в регистратуру и запишитесь к нему на прием. Его зовут Саймон Вагенштейн, — продолжала Шарин, записывая имя врача на листке бумаги. — Он один из заместителей главврача.

— Почему я должен идти к какому-то другому врачу? Я уже черт знает сколько времени хожу от одного доктора к другому...

— Доктор Вагенштейн — психиатр.

— Ну уж нет! — тут же вскинулся Гаррод и сдернул свою рубашку со спинки стула. — Выписывайте меня, и дело с концом. Не хочу я идти ни к какому психиатру, пошло оно все в задницу.

— Возможно, он сумеет вам помочь.

— Да на кой черт мне идти к врачу, который лечит голову, если у меня болит в груди? Вы чего, серьезно?

Гаррод сердито натянул рубашку и принялся быстро застегиваться, не глядя на Шарин.

— Почему бы вам не обратиться с ходатайством о пенсии? — поинтересовалась она.

— Я не хочу на пенсию.

— Вы хотите остаться на службе, не так ли?

— Я хороший коп, — спокойно произнес Гаррод. — И я не стал хуже только от того, что меня подстрелили.

— Но вы можете отправиться на пенсию, как только...

— Не хочу я ни на какую пенсию.

— Тогда не стоит выдумывать воображаемые боли в груди, которые не позволяют вам вернуться...

— Они не воображаемые!

— Вы имеете право на пенсию...

— Я не хочу...

— Вы можете претендовать...

— Я хочу вернуться к работе!

— ...на федеральное пособие по инвали...

— Я не боюсь возвращаться на работу!

— Но никто не сможет обвинить вас, если вы больше не хотите рисковать...

— Как раз в этом они меня и обвиняют! — воскликнул Гаррод. — Они думают, что меня подстрелили потому, что я плохо справлялся со своей работой. Раз меня подстрелили, значит, я сделал что-то не так — понимаете? Я для них неудачник. Они не хотят больше работать вместе со мной, они боятся, что их тоже могут подстрелить, если они будут работать рядом со мной. Если я возьму пенсию по инвалидности...

Гаррод осекся, покачал головой.

— Я хороший коп, — повторил он.

— Если вы проходите еще восемь месяцев с болями в груди, причину которых никто не может выяснить, вы подпадете под действие статьи четвертой...

— Да, но если я соглашусь...

— На что?

— Если я ухвачусь за эту пенсию и уволюсь...

— И что тогда?

— Они скажут, что все ниггеры — бабы.

— А я и есть баба, — сказала Шарин.

Они стояли, глядя друг на друга. Телефонный звонок заставил их обоих вздрогнуть. Шарин сняла трубку.

— Доктор Кук слушает.

— Шарин? Это я.

Берт Клинг?

Дернуло же его позвонить именно в эту минуту!

— Подождите секунду, — сказала Шарин и прикрыла трубку рукой. — Пообещайте мне, что вы сходите на прием к доктору Вагенштейну.

— Давайте сюда эту сраную бумажку, — пробурчал Гаррод и выхватил у нее из рук листок с фамилией врача.

Репетиция возобновилась в пять, а сейчас было начало седьмого. Все четыре актера, играющие ведущие роли, вот уже час находились на сцене, прорабатывая наиболее трудные эпизоды. Начало назревать столкновение характеров.

Фредди Корбин дал главным действующим лицам своей пьесы следующие имена: Актриса, Дублерша, Детектив и Режиссер. Мишель это сразу показалось претенциозным, но потом она обнаружила, что вся эта дурацкая пьеса насквозь претенциозна.

Остальные четыре актера — двое темнокожих и двое белых — должны были играть массовку, роли без слов. Предполагалось, что они должны создавать «ощущение времени и места действия», как написал Фредди в одном из своих бесконечных указаний о том, как следует играть ту или иную сцену.

Двое мужчин-статистов играли детективов, воров, швейцаров, постоянных посетителей ресторана, библиотекарей, шоферов, официантов, политиков, уличных торговцев, продавцов, газетных репортеров и тележурналистов. Две женщины-статистки играли проституток, служащих полиции, телефонисток, секретарш, официанток, кассирш, продавщиц, сотрудниц газет и тележурналисток. Все четверо, как мужчины, так и женщины, отвечали также за быструю перестановку декораций во время кратких затемнений между сценами.

Пьеса состояла из двух актов и сорока семи сцен. Декорации в каждой сцене скорее «намекали на обстановку, чем описывали ее» — еще одна цитата из указаний Фредди. Например, стол и два стула изображали ресторан. Скамья и перила изображали подмостки конкурса красоты в Атлантик-Сити, где Актриса завоевала титул Мисс Америка, что и послужило началом ее карьеры.

Сегодня же репетировалась та самая сцена, в которой какой-то неизвестный ударил Актрису ножом...

— Так что, мы так и не узнаем, кто это на нее напал? — Вопрос Мишель был адресован в шестой ряд, где восседал их уважаемый режиссер. Ему составлял компанию продюсер спектакля Марвин Моргенштерн, ласково именуемый также мистером Морнингстаром, по аналогии с персонажем Германа Вука, или мистером Манибэгом, согласно его должности[1]. Мишель прикрыла глаза ладонью, защищаясь от света прожекторов, и вглядывалась в темный зал. Ей казалось, что это ключевой вопрос. Как, черт подери, можно требовать от актрисы, чтобы она сыграла жертву нападения, если она не знает, кто на нее напал?

— Это несущественно для данного эпизода, — отозвался Кендалл откуда-то из темноты. Мишель отчаянно захотелось, чтобы его было видно, чтобы можно было сойти со сцены и накинуться на него.

— Это существенно для меня, Эш! — воскликнула она, продолжая прикрывать глаза. Она по-прежнему не видела ничего, кроме слепящего света прожекторов и темной пустоты зрительного зала.

— Может, мы просто продолжим работать над этой сиеной? — предложил Кендалл. — А разбираться, кто что и кому сделал, будем потом, когда выполним все, что намечено.

Но Мишель стояла на своем.

— Извини, Эш, но я говорю именно об этой сцене. Ведь это именно со мной кто-то что-то сделает. Вот я вышла из ресторана и иду к автобусной остановке, а из темноты выходит некто...

— Ради Бога, Мишель, почему бы тебе просто не сыграть эту чертову сцену, а?

Марк Риганти, актер, играющий Детектива. Высокий, худощавый, темноволосый, одетый в джинсы, туфли на мягкой подошве и темно-красный свитер от Ральфа Лорена.