Игорь Алимов - Клокард Страница 8

Вальтер неопределенно хмыкнул и отошел к очередному клиенту.

…Едва я покончил с последним куском бекона, как на улице послышались крики, которые Штайнер-младший прокомментировал кратко: «Шериф приехал!»

Шериф действительно уже стоял напротив входа в «Пауланер», рядом с одноместной, запряженной белой лошадью коляской: квадратный джентльмен в длинном черном сюртуке, украшенном справа шестилучевой, сверкавшей на солнце звездой – символом полномочий, в белейшей жилетке, в сложно завязанном шейном платке приятного кремового цвета и в черной шляпе с высокой тульей. Лицо у шерифа было трудное – кусок веками обдувавшегося свирепыми ветрами красного гранита, со всеми сопутствующими этой горной породе пятнами и прожилками, а также тремя узкими щелями: одна подлиннее – практически безгубый рот и над ним белые пшеничные, агрессивно топорщащиеся усы, и две покороче и пошире – в них сверкали черными бусинами, цепко озирая внешний мир, маленькие живые глазки, прикрытые сверху мохнатыми, тоже пшеничными бровями.

С тех пор, как я его видел, шериф постарел.

Вместе с прочими посетителями я вышел из пивной и пристроился сбоку от коновязи: отсюда открывался неплохой обзор, а нависающий козырек давал убежище от палящих лучей полуденного солнца.

Вдоль домов с обеих сторон улицы равномерно распределились переговаривающиеся зеваки обоего пола, а в середине – метрах в пятидесяти друг от друга – застыли дуэлянты. Здоровый, грубого вида мужик в потрепанных, заправленных в сапоги джинсах, ковбойке, несвежем, кое-как повязанном шейном платке и с небритой три дня минимум рожей (круглый блин с бесформенным носом картошкой), по которой не съездил бы от души только очень ленивый, скалился отвратительной улыбкой пожирателя младенцев, а налитые кровью глаза так и впивались в застывшего напротив соперника. Правая рука нетерпеливо подрагивала рядом с «магнумом» на боку – единственной вещью, к которой владелец относился бережно и даже с любовью. Типичный Гарри Янкерс.

Проследив его взгляд, я с удивлением обнаружил, что стреляется Гарри совсем даже с женщиной. То есть «какой-то Цуцулькевич» оказался дамой примерно моего – если меня не подводит зрение, а уж опыт по этой части у меня богатейший, можете поверить! – возраста, невысокого росточка, светловолосой – непослушные пряди выбивались из-под широкополой шляпы – миловидной и даже, возможно, красивой, если бы не блаженная, благостная улыбка (которую другой, поспешный на выводы человек, назвал бы, быть может, идиотической) и не аура глубокой доброжелательности к окружающему миру во всех его проявлениях, ощутимо окружавшая дамочку, и если эта аура не была видна простым глазом, так только потому, что являлась, вне сомнения, весьма тонкой материей.

И вот это хрупкое – разглядеть подробности мешало расшитое несусветными индейскими орнаментами пончо – совершенно не от мира сего существо спокойненько и даже расслабленно стояло себе посреди пыльной улицы, напротив монстра с хорошо вычищенным «магнумом» и мирно ждало, когда его застрелят!

Я огляделся: зрители вполголоса обсуждали противников, не позволяя себе однако же ничего лишнего, и спокойно ждали развязки кровавой драмы, что вот-вот начнется на их глазах. Ни на одном лице я не заметил даже признаков возмущения происходящим! Удивительно. Потому что в метрополии уже нашлось бы полтора десятка человек, безо всяких разговоров заменивших бы собой приготовившуюся биться на дуэли даму, даже против ее воли. И я, наплевав в душе на зарок не привлекать внимания, уже совсем изготовился было выйти на огневой рубеж, как прямо над ухом прозвучал вкрадчивый голос:

– Не желаете сделать ставку?

Живо обернувшись, я обнаружил сзади давешнего толстяка; от него остро пахло потом и чесноком; в руках пузан держал пачку мятых долларов и книжку отрывных билетиков.

– Сэр? – Толстяк сладко улыбнулся и поправил сосиской пальца очки на влажном носу.

– Да, пожалуй… – протянул я, усилием воли возвращаясь к действительности. – Двадцатку на даму.

– О, сэр! – Хилые брови очкарика изумленно поползли вверх. – Это ваше дело, сэр, но… Вы уверены?

– Совершенно! – кивнул я и оскалился. – Абсолютно. Люк Аттертон всегда уверен в том, что делает. Ну так что, вы принимаете ставку или как?

Толстяк сочувственно вздохнул и посмотрел на меня как на душевнобольного, а одного этого в Клокарде было достаточно, чтобы вызвать наглеца прогуляться к барьеру или вообще без разговоров закопать позади конюшни; но я списал недостойное поведение местного букмекера на охватившее его волнение. К тому же я не заметил у толстяка ни пистолета, ни револьвера: непонятно, как его вообще пускают в приличные места? Быть может, он вообще не джентльмен?!

Расставшись с двадцаткой и сунув билетик с нацарапанными на нем цифрами в жилетный карман, я повернулся к дуэлянтам и – вовремя: шериф как раз неторопливо извлек из кармана серебряные часы, щелкнул крышкой, взглянул на циферблат и поднял вверх правую руку.

Монстр по фамилии Янкерс напрягся и слегка согнул расставленные на ширину плеч ножищи, все так же пожирая соперницу взглядом; Цуцулькевич же беспечно откинула за плечо край пончо: стал виден широкий ремень, перетягивающий тонкую талию, и большая кобура на нем – не на боку, а немного левее пупка. Из кобуры торчала смутно знакомая массивная рукоять.

На расположенной неподалеку городской ратуше часы ударили первый раз.

Все замолчали и тоже напряглись – все, кроме Цуцулькевич: дамочка продолжала стоять все в той же расслабленной позе, слегка согнув левую ногу. Словно ждала, когда наконец вся эта докука закончится и можно будет пойти по магазинам.

Часы ударили трижды.

Переводя взгляд с одного дуэлянта на другого, я вдруг заметил легкое движение на крыше противоположного дома: какой-то волосатый тип без шляпы, но зато с винчестером показался из-за ее конька и сейчас старательно выцеливал из своего орудия Цуцулькевич.

Седьмой удар.

Интересно, если я остановлю действо, что мне скажут местные?

Десятый удар.

Удивительные нравы! Мало того, что они тут позволяют женщинам биться на смертельной дуэли, так еще и стреляют в спину!

Одиннадцатый.

С двенадцатым ударом замершая картинка пришла в движение.

Произошло сразу много всего.

Гарри Янкерс со скоростью молнии цапнул свой «магнум», прыгнул в сторону и принялся палить в полете.

Дама Цуцулькевич, не двигаясь с места и не прерывая благостной улыбки, легким, непринужденным движением – быстрее молнии – выхватила из кобуры десятизарядный пистолет «бэби игл» (ну конечно!) и от бедра – изящного, надо признать, бедра – засадила в летящего к обочине Янкерса весь магазин; ствол «бэби игла» следовал за Гарри как приклеенный.

Одновременно со всем этим я разнес из «слона» грудную клетку стрелку на крыше.

Грохот выстрелов наполнил улицу, я на мгновение зажмурился, а когда открыл глаза – увидел направленные на меня со всех сторон стволы, но наиболее впечатляющее выглядел «уидли» шерифа, нацеленный прямо мне в лоб. Ну любят шерифы эти пистолеты, любят!

Я миролюбиво поднял «слона» стволом вверх.

Присутствующие молчали и смотрели на меня осуждающе.

Пауза затянулась. Наконец шериф издал сдержанный кашель и щель его рта чуть приоткрылась – служитель закона собрался огласить обвинение, и тут прямо к его ногам с крыши свалился волосатый злоумышленник, а следом брякнулся и его «винчестер».

По толпе пронеслось сдержанное «а-а-ах-х-х-х…».

Шериф окинул внимательным взглядом распростертое перед ним тело, «винчестер» с оптическим прицелом, цепко оглядел меня (разумеется, не узнал) и револьвер в моей руке – я невинно пожал плечами – сложил все эти разрозненные элементы воедино, кивнул и убрал «уидли» под мышку.

– Это было нечестно, – зычно объявил он, и под разом вспыхнувшие возбужденные выкрики с мест «да, да, нечестно!» не спеша двинулся к бездыханному Гарри Янкерсу, изрешеченному пулями по всей – ото лба до правой ноги – длине немалого организма.

Зрители стали успокаиваться и убирать оружие; ко мне подходили какие-то люди и уважительно говорили «сэр!», кланялись, стремились пожать руку; потом все расступились: не обращая особого внимания на окружающих, прямо ко мне, меняя на ходу магазин в своей девятимиллиметровой пушке, двигалась улыбчивая дама Цуцулькевич.

Подойдя вплотную, она протянула узкую, затянутую в тонкой кожи перчатку ладонь:

– Жужу. – Аккуратно вставила «бэби игл» в кобуру, запахнула пончо. – Спасибо, сэр. Это и правда было нечестно. Хотите блинов?

6

Нельзя сказать, чтобы я хотел таинственных блинов – природная смекалка подсказала мне, что блины едят, а я завтракал всего полчаса назад, неплохо притом завтракал, плотно – но отказать себе в удовольствии принять предложение дамочки, только что вот так запросто уложившей – между прочим, ни одна пуля не прошла мимо! – громадного бугая с офигенным «магнумом», я оказался не в силах. Так что вскоре уже сидел на табуретке у большой плиты кухни «Пауланера» и наблюдал, как не расстающаяся с улыбкой Жужу Цуцулькевич самозабвенно размешивает что-то жидкое в большой миске. В ожидании я достал из жилетного кармана сигарку. Жужу немедленно потребовала себе такую и жизнерадостно задымила.