Чарльз Тодд - Крылья огня Страница 9

– Я побывал в комнатах наверху, но не нашел там ни одной фотографии. Есть ли у вас семейные снимки, которые я мог бы позаимствовать на время? – Главным образом его интересовала Оливия Марлоу, женщина, написавшая такие стихи. Но и на других взглянуть тоже небесполезно – ведь он приехал на место происшествия слишком поздно.

– Мы все забрали. Скоро дом выставят на продажу, и мы не хотели оставлять ничего личного… сейчас я пришла за кораблями, – взволнованно объяснила Рейчел. – Я… мне не хватало духу прийти сюда раньше. Ведь корабли в той комнате, где они… где все случилось. У меня есть фотографии, я их найду. Где вы остановились?

– В «Трех колоколах», – ответил Ратлидж, которого заинтриговала ее горячность. – А что вы можете рассказать о смерти Стивена Фицхью?

Рейчел Ашфорд вздрогнула и невольно отвела взгляд от лестницы:

– Ужас… Он лежал у подножия, широко раскрыв глаза… У щеки растеклась лужица крови – не знаю, вытекла она из уха или изо рта. Кормак сказал, что он умер, пока мы смотрели на него, но я не заметила никакой перемены, ничего не услышала… ни вздоха, ничего. А я ведь стояла рядом с ним на коленях, положив руку ему на грудь, звала его по имени. Знаете… мне доводилось видеть, как умирают люди. Я была в Лондоне во время налета цеппелинов, видела, как погибших выносили из разрушенных домов. Но в тот раз передо мной был не кто-нибудь, а Стивен… – Она с трудом взяла себя в руки и повернулась к открытой двери и вздохнула. – Пожалуй, мне сейчас лучше уйти. Мужчины не любят, когда женщины плачут, а мне иногда трудно бывает…

Он не стал возражать и смотрел вслед стройной фигурке, которая удалялась в сторону моря.

Значит, вот она какая – леди Ашфорд, урожденная Рейчел Марлоу, кузина Оливии и Николаса, которые жили в Тревельян-Холле! Жена Питера. Точнее, вдова. Ратлидж живо представил себе Питера – высокого, спортивного, уравновешенного. Ему удавалось все, за что бы он ни брался. У него была способность к языкам; он учил иностранные языки практически без усилий и говорил на них, как на родном. И все его таланты погибли напрасно в попытке отвоевать гору в Восточной Африке, которую королева Виктория в свое время подарила кайзеру… Ужасно нелепо… Англичане гибли, пытаясь отвоевать гору у немцев. Но немцами руководил опытный стратег фон Леттов-Форбек; он стремился отвлечь на себя силы британцев, тем самым ослабляя их позиции на Западном фронте.

Ратлидж снова поднялся на второй этаж, в кабинет, и принялся внимательно осматривать мебель, книги, деревянные корабли, которые вырезал Николас Чейни. В конце концов, Николас оставил после себя больше, чем поэтесса…

Двое людей вместе покончили с собой по неизвестной причине. Они не оставили близким записки с просьбой простить их за ужасный поступок и объяснением, почему они его совершили. Ни в чем не признавались, не упрекали выживших. После них осталось лишь молчание. Звенящая пустота.

Хэмиш все больше тревожился – на него подействовало беспокойство Ратлиджа. Шотландец призывал его поскорее уйти из этого дома, умыть руки и вернуться в Лондон.

Опомнившись, Ратлидж вышел из кабинета и отправился в комнату Оливии.

Внизу, в холле, снова послышался чей-то хриплый голос:

– Какого дьявола… кто вы такой?

Ратлидж глянул вниз. Сначала он никого не увидел, а затем разглядел высокого мужчину, стоящего в тени у порога.

– Инспектор Ратлидж, Скотленд-Ярд, – ответил он. – Ключ мне дал констебль Долиш, и я здесь по делу. А вы кто такой?

– По делу? А что случилось? – отрывисто спросил незнакомец.

– В настоящее время Скотленд-Ярд намерен вновь расследовать обстоятельства смерти мисс Марлоу, мистера Чейни и мистера Фицхью, – ответил Ратлидж, глядя вниз.

Мужчина, с которым говорил инспектор, обладал редкой мужской красотой. Он напомнил Ратлиджу древнегреческую статую: пропорциональное тело, прекрасной лепки лицо и глаза, в которых светится ум. Вместе с тем что-то в его внешности позволяло безошибочно угадать в нем ирландца. Может быть, перед ним Даньел Харгроув, муж Сюзанны Фицхью?

Ратлидж не успел проверить свою догадку, потому что незнакомец представился:

– Я Кормак Фицхью. Член семьи. Мне никто не говорил, что дело открывают вновь! Ни местная полиция, ни семейные адвокаты. Что вы здесь делаете?

– Осматриваю место происшествия, – невозмутимо ответил Ратлидж, останавливаясь на нижней ступеньке. Ему часто доводилось иметь дело с такими людьми, как Кормак Фицхью, – привыкшими приказывать и ждущими немедленного и беспрекословного подчинения. Такие, как Кормак, ему никогда не нравились.

Хэмиш буркнул: «Все они надменные ублюдки, все до единого!»

– Я немедленно положу этому конец! Будьте любезны, дайте сюда ключи и немедленно покиньте Тревельян-Холл. Никакого нового следствия не будет; никто не смеет лезть в наши семейные дела!

– Мистер Фицхью, к сожалению, в данном деле у вас нет права голоса. Следствие возобновляет Скотленд-Ярд по просьбе, поступившей из министерства внутренних дел. Вам придется сотрудничать с нами; другого выхода у вас нет. – Ратлидж помолчал и продолжил: – Если, конечно, вам нечего скрывать в связи со смертью ваших родственников…

Фицхью посмотрел на Ратлиджа так, словно инспектор его ударил.

– Я занимаю в Лондоне видный пост…

– Мне очень жаль, – перебил его Ратлидж, – но здесь ваше положение никакой роли не играет!

– Да, мне есть что скрывать, – сухо сказал Фицхью, сменив курс так быстро, что даже обескуражил Ратлиджа. – Мои сводные брат и сестра покончили с собой. Как вы понимаете, радоваться тут особенно нечему, но они сами сделали свой выбор. Причины, по которым они покончили с собой, сугубо личные. Сомнений в том, что они покончили с собой, ни у кого не возникало. Они приняли лауданум. Я не понимаю, зачем понадобилось предавать огласке их проблемы и перемывать им кости в прессе. Такая жестокость больно ранит меня, мою кузину и мою сводную сестру с мужем. Наши несчастья вытащили на потеху публике, которой наплевать на моих родных! Всем приятно пощекотать себе нервы. Боже мой, вы только посмотрите, как в газетах смакуют каждое новое нападение «Потрошителя из Сити»! Как будто тут чем-то можно гордиться…

С последней сентенцией Фицхью Ратлидж был совершенно согласен, но вслух он ничего не сказал.

Помолчав, Кормак Фицхью вздохнул и чуть хладнокровнее спросил:

– Никак нельзя отговорить вас от расследования?

– К сожалению, нет. – Ратлидж не упомянул о том, что повторное следствие может прийти к тем же выводам, к каким пришел и коронер на дознании. Или что пока он не нашел никаких улик, не услышал ничего нового, чтобы сделать больше, чем он уже делает: задает самые обычные вопросы. Ратлиджа куда больше интересовало другое: куда заведет собеседника его вспыльчивость.

Кормак на некоторое время замолчал. Он как будто вступил в спор с самим собой и нехотя принял решение.

– Что ж, тогда пойдемте; ни к чему стоять в холле, как незваным гостям.

Он повел Ратлиджа в гостиную, издали посмотрел на задернутые шторы и на пустое пространство над камином, где раньше висел большой портрет.

– Непривычно видеть дом таким. В моем детстве он никогда не пустовал. Ни дня не был темным, унылым и печальным. Но детство мое закончилось и, наверное, унесло все воспоминания с собой. Садитесь, старина.

Ратлидж сел напротив Фицхью. Интересно, что намерен поведать ему этот лощеный обитатель лондонского Сити?

Оказалось, совсем не то, что он ожидал.

– Учтите, то, что я сейчас расскажу вам, я никому еще не рассказывал. Если вы решите воспользоваться моими словами, я буду все отрицать. Объявлю, что вы все придумали в отчаянной попытке продвинуться по службе или укрепить свою репутацию… в общем, придумаю что-нибудь. Вы понимаете? В моих силах доставить вам немало неприятностей по работе.

Ратлидж встал:

– Сотрудники Скотленд-Ярда не привыкли к угрозам!

– Черт побери, да я вовсе не угрожаю вам! Я стараюсь оградить от неприятностей моих родных, на что, согласитесь, имею право! Сейчас я поведаю вам страшную, неудобную, неприятную, но правду. Поскольку убийца уже умер и нет смысла наказывать живых, верно?

– О чем вы? – спросил Ратлидж. Хэмиш у него в голове буркнул: «Берегись!»

Кормак Фицхью глубоко вздохнул. Он успел оценить противника, понял, что от Ратлиджа так просто не отделаешься, и решил поскорее покончить с делом.

– Оливия Марлоу… то есть О. А. Мэннинг… была замечательным поэтом и незаурядной женщиной. Жизнь для нее была вещью, игрушкой, которой она стремилась обладать. Она хотела, чтобы ее обожествляли, чтобы ею восхищались. Но, помимо всего прочего, она была хладнокровной убийцей.