Фридрих Незнанский - Заложники дьявола Страница 9

– Говорю же, что знаю!

– Откуда?

– Мне дядя Саша на днях рассказал такую историю!..

Дядя Саша был их соседом по этажу и работал закупщиком обуви для какой-то то ли фирмы, то ли магазина.

– Вот послушай. – Мамины глаза, синие, как настоящие сапфиры, сверкали от возбуждения. – В прошлый раз он привез своей хозяйке партию сапожек из Италии – ну этих, которые сейчас моднючие, почти до колен... А у тети Веры, его жены, как раз сапоги порвались. И он решил взять одну пару для нее – конечно, с разрешения хозяйки. Словом, за партию он заплатил какие-то гроши, и одна пара тоже стоила гроши. Где-то на наши деньги тысячи полторы, даже меньше...

– На рынке и то таких цен нет, – возразила Майя.

– Конечно нет, там же тоже наценка!.. Но я тебе совсем не об этом говорю! Пока дядя Саша оформлял эту пару для жены, пока из его заработка высчитывали ее стоимость... Словом, хозяйка уже успела выставить привезенные им сапожки на витрину... Знаешь за сколько?

– За сколько? – затаила дыхание девушка.

– За пятнадцать тысяч!.. – с торжеством произнесла мама.

– Не может быть!

– Еще как может! У нее один из самых дорогих бутиков в Москве... Но это еще не все: там, в Италии, дядя Саша брал эту партию вместе со знакомым, который торгует на Петровско-Разумовском рынке, и ты ж понимаешь, что за пятнадцать тысяч он их там продавать не будет? А товар-то один и тот же, от одного производителя!

– Но, мамуля... разве итальянская обувь может быть такой дешевой? – усомнилась Майя.

– Дурочка ты моя... Смотря какая! В Италии тоже полно мошенников и всяких подпольных фирм, как у нас, которые шьют ту же обувь, что и знаменитые фирмы, подделывая их лейбл... А теперь скажи: будешь еще расстраиваться из-за того, что я предпочитаю рынок бутикам?

Мама, как и отец, была экономистом, хотя институт закончить так и не успела – вышла замуж за папу, забеременела Майей, да так и застряла дома – в качестве жены и матери. Поэтому не верить ей она не могла. И на папу за то, что поощрял мамины рыночные привязанности, сердиться перестала. И любила его еще целых два года подряд – до той самой командировки, которая оказалась роковой...

Ничего особенного в той командировке поначалу не было. Он сказал им с мамой, что отправляется дня на три-четыре в Тверскую область подписывать контракт с крупным заказчиком, владельцем двух или трех фирм. Заодно закупит материалы, необходимые для упаковок, потому что в Твери это куда дешевле, чем в других местах, не говоря о Москве. Мамулю он, как всегда, попросил не названивать ему на мобильный по три раза в день, если она не хочет, чтобы он вовсе отключил телефон... Мама, как всегда, пообещала, хотя обещания свои никогда не исполняла, потому что беспокоилась о папе и в конце концов не выдерживала и звонила.

Майя немного ревновала мамочку к отцу и поэтому была на его стороне, она и сама уговаривала ее не названивать папе каждый день, правда безрезультатно.

– Ну как ты не понимаешь? – нервничала мама. – У него же с собой крупная сумма денег, мало ли что может случиться?!– У него не крупная сумма, а электронная карточка, – парировала Майя, но для мамы таких аргументов просто не существовало.

В ту командировку отец уехал рано утром. Мама провожала их обоих одновременно, папу – в поездку, Майю – в школу, куда он подбросил ее по дороге. Машина у них была самая обыкновенная, каких в Москве тысячи: темно-вишневый сорок первый «Москвич». Иномарок папа не признавал, считал, что они привлекают к бизнесменам внимание бандитов, ему это было совершенно ни к чему.

Школьный день у Майи тогда выпал удачный: последним уроком была литература, а учительница заболела. Завуч отпустила класс по домам, поскольку подменить литераторшу оказалось некому. Выйдя из школы, девочка посмотрела на часы и поняла, что мамули сейчас дома нет, в это время она всегда отправлялась на ближайший рынок за продуктами. Ходила она туда ежедневно не потому, что не могла закупить продукты про запас на всю неделю, а потому, что ей так нравилось – что-то вроде прогулки: мамуля ведь редко куда-нибудь ходила! Гулять одна и даже с Майей она не очень любила, а папа всегда был занят.

Девочка улыбнулась, вспомнив, как мамочка каждый раз, прежде чем отправиться за покупками, тщательно принаряжается, никогда не выходит в одном и том же платье из дома два дня подряд.

Подумав, Майя решила, что, поскольку домой можно пока не спешить, не грех и ей прогуляться: на дворе цвел и сиял, как и сейчас, пышный, зеленый, по-летнему теплый в том году май... У нее были с собой деньги, и она, вместо того чтобы свернуть к дому, пошла к троллейбусной остановке, решив проехаться до Ботанического сада. Если действовать осторожно, можно потихонечку нарвать там запретных ландышей и спокойненько вынести их из Ботаники в школьном рюкзачке: мамуля обожала ландыши, которые, к сожалению, не разрешалось теперь даже продавать, кажется, их занесли в Красную книгу.

Троллейбус появился на удивление быстро, и спустя двадцать минут Майя, заплатив за вход, уже шла по центральной аллее сада. Она прекрасно знала, где и куда нужно свернуть, чтобы добраться до ландышевой поляны, потому что любила Ботанику и изредка ездила сюда одна, еще реже с мамулей, которая была жуткой домоседкой и соглашалась составить дочке компанию нечасто.

Ее затея удалась: никто из сотрудников сада девочку не застукал, а ландыши здесь были неправдоподобно крупные и пахучие. Майя нарвала их даже больше, чем собиралась, и аккуратно припрятала в одном из отделений рюкзачка, которое специально с этой целью освободила от учебников и тетрадей. Оставалось последнее – покинуть Ботанический сад с нейтральным, а может, даже грустным выражением на лице... И это у нее получилось тоже!.. Причем все, вместе взятое, заняло совсем немного времени: мамы наверняка все еще нет дома.

Майя не любила приходить домой, когда ее не было. А любила она совсем другое: чтобы мамулечка встречала ее в прихожей, чтобы на плите уже стоял подогретый к ее приходу обед, чтобы, пока мама накрывает на стол, а Майя в предвкушении еды сидит и ждет, они разговаривали. Она расскажет ей, как прошел школьный день и про операцию «Ландыш», а мамуля будет испуганно ахать и охать, но при этом искренне радоваться и белоснежному букету, и тому, как любит ее дочка, как ради нее рискует, и самое радостное то, что, когда рисковала, мама об этом не знала, а теперь, слава богу, все позади. И обязательно скажет Майе: «Больше так никогда не делай, если не хочешь, чтобы у меня случился разрыв сердца! Дай слово, что больше не будешь!»

И она даст. И, конечно, при первой же возможности его нарушит!

Майя посмотрела на часы и задумалась, куда ей девать оставшееся до маминого прихода время. А его впереди еще хватало: уроки литературы у них были спаренные, как в вузе, а с ландышами она управилась на удивление быстро. И она решила дойти до кинотеатра «Рига», вдруг есть подходящий сеанс, на котором можно убить время? С цветами ничего не случится, если она аккуратно поставит рюкзак на колени – они же совсем свежие!

Лучше бы Майя тогда сразу отправилась домой и ждала маму там. Потому что, когда она дошла до «Риги», взгляд девочки, случайно скользнувший по расположенной рядом с ним парковке, заставил ее вздрогнуть, словно она наткнулась на невидимую стену: ей показалось, что крайняя машина, темно-вишневый «сорок первый», – это их «Москвич», который в данный момент должен был находиться совсем на другой, привокзальной, парковке... Может, она ошиблась?..Майя никогда не запоминала специально номер «Москвича», помнила только, что в нем есть число «28»... Здесь оно тоже было. Но не это главное: за спинкой заднего сиденья, в заднем окне машины, лежал в точности такой же плюшевый тигренок, как у них... Майя сама подарила его папе на день рождения три месяца назад и собственноручно водрузила его туда так, чтобы тигренка было видно сквозь стекло.

Девочке было уже пятнадцать с половиной лет, и она знала кое-что о жизни... Это знание и заставило Майю не бросаться сразу к машине, а попятиться и с гулко забившимся сразу же сердцем затаиться за ближайшим деревом. Ей показалось, что ждала она целую вечность. На самом деле, когда потом, позже, посмотрела на часы, оказалось, что прошло всего минут двадцать – двадцать пять, не больше.

Именно через такое время из ближайшей кафешки, примыкавшей к кинотеатру, и показался отец с Крысой под ручку... Крысой она стала называть ее уже потом, а тогда просто смотрела во все глаза на ту самую «профессиональную секретаршу с двумя дипломами о высшем образовании» и, кроме отчаянно колотившегося сердца, почти ничего не чувствовала. Майя не знала, что такое шок, поэтому и позже, вспоминая этот момент, не могла понять своего тогдашнего состояния. Конечно, ей следовало выскочить из своего укрытия, кинуться на отца с его секретаршей, которую он, прежде чем посадить в машину, поцеловал так, как имел право целовать только их мамочку, и никого больше; ей следовало выцарапать Крысе глаза, а может, и предателю отцу тоже, а она вместо этого словно прикипела к месту, вцепившись в шершавый ствол дерева, за которым стояла.