Станислав Меньшиков - Тайна папок Йонсона

1

Премьер лежал у кромки толстого турецкого ковра лицом вниз, широко раскинув руки. Его худое длинное тело застыло в неестественной и нелепой позе, словно покойника специально вытягивали в струнку после убийства. От правого виска тянулся уже успевший застыть узкий ручеек крови. На полу в беспорядке валялся ворох бумаг, должно быть, оброненных премьером в момент убийства. Из-под них торчала дужка очков. Сейф был открыт, ключ вставлен в замок на дверце. Обнаруженные отпечатки пальцев принадлежали только премьеру. Тот, кто распорядился жизнью Берта Нордена, по всем признакам был профессионалом и следов не оставил. Если они и были, то не бросались в глаза ни начальнику столичной полиции Кнуту Штромсену, ни другим работавшим в комнате криминалистам.

Что-нибудь похищено? По словам помощников премьера, на ночь государственные бумаги в сейфе не оставлялись. Премьер сдавал их в канцелярию для специального хранения и учета. Разбросанное по комнате было личным архивом Нордена, о содержании которого знал только он сам. Никто из сотрудников за эти бумаги ответственности не нес.

«Неплохо бы получить реестр, хотя вряд ли он остался, если существовал вообще, — подумал Штромсен. — Бумаги частные, копаться в них не позволят. Но как узнать, исчезло ли что-нибудь и, если да, что именно? Помогло бы понять мотивы убийцы, его логику».

Кнут Штромсен был маленьким нескладным человеком с худым, изможденным лицом, темными кругами под прищуренными, красными от бессонницы глазами, глубокими морщинами вокруг рта. Высокий морщинистый лоб занимал почти половину лица, темные волосы казались продолжением поношенного черного костюма. Коричневый в редкую полоску галстук наскоро завязан в широкий узел, скосившийся набок, белая рубашка помята, выражение его вечно обиженного лица как бы говорило: «Что пристаете? Оставьте меня в покое. Я устал и хочу отдохнуть». Этот молчаливый человек, похожий на гнома, был самым проницательным детективом в истории иксляндской полиции. За глаза его звали «наш Гном».

Ждал ли премьер нападения? Пожалуй, нет. Стреляли из холла, через распахнутую дверь. Там, у противоположной стены, за журнальным столиком, и оказалась отскочившая гильза, которую убийца впопыхах не нашел. Выстрел был точным, пуля вошла в сонную артерию. Мгновенная смерть. По мнению врача, убийство произошло между одиннадцатью и двумя часами ночи. Труп был обнаружен лишь в восемь утра, а врач и полиция явились чуть раньше девяти. Когда убивают премьера, полиция узнает об этом позже всех. Документально засвидетельствовано охраной: последний сотрудник ушел от премьера в 22.00, а на следующий день первым ступил на территорию резиденции в 7.30. Согласно данным сигнализации, он вошел в особняк в 7.59. Он же обнаружил труп и поднял тревогу.

«Во всем надо будет разбираться самому. И это крайне некстати», — подумал Штромсен.

Каждое утро он давал себе слово сбавить темп, больше расслабляться, отпускать вожжи. Но тут же взял себя в руки, зная, что и на сей раз придется выкладываться. Инстинкт и почти сорокалетний опыт говорили: дело трудное. Он будет распутывать обстоятельства убийства, а на него будут давить со всех сторон, вмешиваться, торопить, ставить палки в колеса, подсказывать, ругать, прятать и без того перепутанные концы…

Полиция не должна расследовать политические дела, ее область — обычные человеческие страсти. Например, ревность. Кстати, где была в момент убийства госпожа Норден? Говорят, спала в своей комнате в другом крыле особняка. Придется и ей задавать вопросы, хотя какая жена, будучи в здравом уме, станет убивать мужа в собственном доме при полном отсутствии других подозреваемых?

Или затаенная обида? Камердинер премьера тоже спал спокойно в своей комнатушке на первом этаже возле кухни. По слухам, этот старый человек был хрестоматийно предан, служил покойному, когда тот был еще мальчиком. Все же придется проверять: у старика мог помутиться разум, проснуться какая-нибудь старая обида. Факт остается фактом: в доме в момент убийства никого, кроме этой троицы, не было: муж, жена, камердинер. Но факт ли это?

Заболел висок. Оставив свою команду, Штромсен вышел из особняка и обошел его кругом. Дом был построен в шестидесятых годах прошлого века для кронпринца, под резиденцию премьера отдан сравнительно недавно. Реставрация мало что изменила в его облике. Высокие узкие окна первого этажа, окна поменьше — на втором. У кронпринца прислуги было немного — третий этаж и мансарда не понадобились. Он был убежденным холостяком — большая редкость для царствующей династии. Оба крыла дома выдвинуты вперед так, что из спальни в левом крыле можно увидеть, что происходит в кабинете, если там горит свет и не задернуты шторы. Кстати, сейчас они закрыты только наполовину. В особняке кроме главного входа было еще два: один — возле кухни, другой — через веранду в задней части здания. Все выходы, двери и окна охватывались общей системой электронной защиты и видеоконтроля. Подвалы наглухо закрыты и запломбированы. Ими пользовались только во время ремонта. Но ремонта давно уже не было.

Что и говорить, премьера охраняли неплохо. Это не Пальме, который дал себя убить прямо на улице по дороге из кино. Норден не разгуливал по улицам ни днем, ни ночью, ни в одиночку, ни с женой, ни с охраной, ни без нее. Кино смотрел редко и только у себя в большой гостиной на первом этаже. И все же его убили.

Особняк расположен в парке, окруженном двухметровой каменной стеной. Всюду — электросигнализация, скрытые телекамеры с инфракрасными датчиками, электронная система, чутко реагирующая на малейшие отклонения от нормы. «Должно быть, — подумал Штромсен, — противно жить в такой обстановке». Но люди привыкают ко всему. Современная система охраны, быть может, не так навязчива и меньше раздражает, чем овчарки и круглосуточные караульные посты по всей территории, не говоря уже о телохранителях, лежащих у порога спальни. Но и технический прогресс не помогает.

Метрах в семидесяти от особняка в парке стояло здание канцелярии, тоже двухэтажное, но построенное много позже. Заглянув в его широкие окна, Штромсен увидел желтые пластиковые крышки письменных столов, кремовые телефоны, скучные, серые шкафы с выдвижными ящиками картотеки.

«Не лучше, чем в полиции, — поморщился он. — Стоит ли делать карьеру ради такой серятины? У нас, на Бергенштрассе, все же посвободнее, там нет автоматической регистрации прихода, ухода и передвижения по зданию, нет фотографирования при проходе через критические точки. И пока что в здании полиции еще никто никого не убивал, нас старательно обходят стороной, не хотят связываться с профессионалами. Хотя недавно у парижских коллег взорвалась бомба…» Штромсен постучал по ближайшему дереву.

«Где сидит этот Борундсен — на первом или втором этаже? Авель Борундсен — один из помощников премьера. Двадцать пять лет, три года, как из университета. Представляю, как он перепугался, обнаружив труп. В 7.30 он въехал на территорию через главную проходную, был сфотографирован, обогнул канцелярию по дальней от особняка аллее и, оставив свою «тойоту» на парковке, в 7.38 вошел в канцелярию. Минут пятнадцать он готовился к встрече с премьером, еще накануне вечером назначенной на 8.00. В 7.56 вышел, пересек поляну, своим электронным пропуском-ключом открыл парадную дверь, в 7.59 вошел в особняк, был снова сфотографирован и в 8.00, поднявшись на второй этаж, увидел безжизненное тело шефа. В 8.01 он выбежал через наружную дверь, оставив ее открытой (нарушение, вполне простительное при таких чрезвычайных обстоятельствах), побежал к главному посту охраны. Почему он не позвонил туда из кабинета шефа? Скорее всего, парень был в панике и не вполне владел собой».

Штромсен поежился от сырости и поспешил в особняк. Его команда закончила работу, ждали дальнейших распоряжений. Он велел отправить труп на экспертизу.

В нижней гостиной собралось человек пятнадцать: старший помощник Нордена Алекс Нильсен, министры, один из которых будет новым премьером, начальник личной охраны, генеральный прокурор, глава политической контрразведки, еще несколько военных и штатских, незнакомых Штромсену.

— У вас есть какая-нибудь версия?

Это спросила Патриция Гунардсон — министр иностранных дел. Неужели она будет новым премьером? Когда он был молод, женщины еще не занимались политикой. А теперь эта миловидная широкоскулая женщина, которой едва минуло сорок, с пышной шевелюрой, приветливыми голубыми глазами под неширокими дугами бровей, с узкими, не слишком чувственными губами, властно командует ведущими государственными деятелями страны, ведет себя, как бесспорный преемник главы правительства, полный хозяин положения. Приходится привыкать ко всему. Вопрос, кажется, задали Штромсену?

Он пожал плечами.

— Сначала надо исключить тех, кто был в доме.