Николай Богачёв - Крах операции «Тени Ямато» Страница 10

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Вскоре после битвы на Орловско-Курской дуге Гитлер стал испытывать все более учащающиеся приступы депрессии и все возрастающий страх перед личным будущим. Стараясь часть ответственности за происходящее переложить на своих единомышленников по международному разбою, он стал все чаще и чаще приглашать их для принятия решений, как по серьезным внутриполитическим и военным вопросам, так и по пустякам, когда ему хотелось на импровизированных так называемых «тафельрунде» (вечерних встречах) просто выговориться перед приближенными.

В начале марта 1944 года по его указанию Мартин Борман собрал обширнейшее совещание, которое было проведено из-за обсуждавшихся на них весьма неотложных вопросов в два этапа. На повестке дня стояли две неоднозначные проблемы, решение которых; по мнению Гитлера, должно было иметь для рейха и всей фашистской верхушки далеко идущие последствия как в политическом, так и в личном плане.

Что же так обеспокоило людей, еще совсем недавно видевших себя в роли гауляйтеров и генерал-губернаторов целых стран и континентов? Вопрос, что называется, риторический: конечно же, имевшие решающее, стратегическое значение победы Красной Армии, продолжавшей свое победоносное наступление уже по территории Германии. С каждым днем советские войска плотнее и плотнее обжимали логово своего врага все более ясно обозначавшимся железным полукольцом, которое в самом ближайшем будущем с помощью союзников (да и без них) угрожало превратиться в законченную, полную окружность. Час неминуемой (это уже понимали все) расплаты неумолимо приближался, пора было подумать об устройстве своих личных судеб…

Стенограмму заседания контролировал сам Борман с помощью привлеченных им для работы трех фанатичек, по недомыслию своему полагавших, что все события, как в мире, так и внутри Германии развиваются вполне нормально. Две стенографистки — ротенфюрер Грета Нобвиц и унтершарфюрер Брунгильда Рост — поочередно записывали экспромтом сочиненные изречения гитлеровских бонз, а также все их реплики и даже самые мелкие замечания.

Еще одна машинистка рейхсканцелярии, нижний чин СС Анни Шлютер, не в меру полная одинокая дама — в течение нескольких часов, в отдельной непроницаемой комнатушке, без устали стучала на аппарате, превращая исписанные стенографическими знаками листы бумаги в обыкновенный машинописный текст.

На повестке дня стояло два важнейших вопроса:

1. Выработка отношения руководителей рейха к решению Тегеранской конференции трех великих держав об открытии США и Англией второго фронта в Европе.

2. Передача Японии технической документации для производства и использования ракет ФАУ-1 на Тихоокеанском театре военных действий и в собственной метрополии.

По первому вопросу на заседание были вызваны; начальник штаба верховного главнокомандования вооруженными силами Германии генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, начальник оперативного управления этого же штаба генерал-полковник Йодль, главнокомандующий германскими силами вермахта на Западе генерал-фельдмаршал Герд фон Рунштедт, главнокомандующий военно-морским флотом, а до этого командовавший подводным флотом Германии гросс-адмирал Карл Дёниц, руководитель абвера адмирал Канарис, адмирал Руге; рейхсминистры Геббельс, Риббентроп и Шпеер, эксперты и руководитель трудового фронта Роберт Лей, а также его коллега, уполномоченный по рабочей силе оккупированных стран штатгальтер Фриц Заукель.

До появления Гитлера в зале распоряжался его помощник по национал-социалистской партии и начальник рейхсканцелярии рейхслейтер Борман. Для начала он проследил за тем, правильно ли адъютанты рассадили приглашенных, затем позаботился о том, чтобы у каждого под рукой находились заточенные карандаши, листы писчей бумаги и прочие мелочи, которые обычно сопутствуют подобным собраниям.

И вот, когда участники совещания заняли свои места, в дверях, напротив парадного входа, внезапно появился сам Гитлер. Все как один вскочили с мест и, выбросив правую руку вперед, одновременно выкрикнули партийное приветствие: «Зиг хайль!»

С сообщениями по первому вопросу выступили генерал-фельдмаршал Рунштедт и гросс-адмирал Дёниц.

Особое освещение в докладе Дёница получила операция с кодовым названием «Тени Ямато». Разговор о ней как бы предварил обсуждение второго вопроса повестки дня, о передаче технических данных для производства самолетов-снарядов союзной Японии. Ускорить решение этого вопроса настойчиво просил военный министр и глава японского правительства генерал Хидэки Тодзё.

Совещание шло своим чередом, и только очень проницательный наблюдатель смог бы заметить, что все говорившееся интересовало присутствующих только внешне. Главное же, что сейчас было в мыслях совещавшихся, — это устойчивый, угадывавшийся на лицах всех страх перед предстоящим, быстро приближающимся возмездием за бесчисленные и чудовищные преступления, которые каждый из находившихся здесь совершил перед миллионами людей, перед целыми народами и странами.

Страх этот не в состоянии были заглушить ни насквозь фальшивые исходящие из ведомства Геббельса истерически крикливые лозунги, ни разящие истинно солдатской прямотой казуистические изыскания военных теоретиков, никто другой и ничто другое. В историческом плане все равно карта их была бита. И каждый из них внутренне понимал это, хотя все еще продолжал изо всех сил поддерживать реноме государственного деятеля мирового масштаба, от которого будто бы многое зависело не только в Германии, но и во всем мире.

И хотя Гитлер, подводя итоги проведенного им совещания, вновь пытался нацелить своих сподвижников на дальнейшее разжигание бушевавшего на всей планете огня, сейчас, не в пример еще недавнему прошлому, его слушали уже не так внимательно, каждый из них начинал даже тяготиться малодоказательными выкладками в анализе происходящих событий, этими приобретавшими все более мрачный тон фантасмагориями психически неуравновешенного диктатора.

После довольно продолжительного перерыва обсуждался второй вопрос повестки дня. В нем приняли участие Вильгельм Кейтель, Альфред Йодль, Карл Дёниц, Фридрих Руге, рейхсминистр Альберт Шпеер и несколько офицеров главного морского штаба.

Когда присутствующие вновь стали рассаживаться по своим местам, а Гитлер еще не вошел в зал, прибыл отсутствовавший весь перерыв Гиммлер вместе со специально вызванным только на второй вопрос Шелленбергом. Некоторое недоумение оставшихся вызвало отсутствие заместителя Гиммлера — руководителя службы имперской безопасности СД Эрнста Кальтенбруннера и шефа гестапо Мюллера: вопрос был такой, что, казалось, без участия этих лиц он обсуждаться не мог. К тому же все знали, что вся эта четверка на совещаниях у фюрера, как правило, бывала в полном составе. С Гиммлером и Шелленбергом прибыла группа ученых-физиков и проектантов «оружия возмездия» во главе с ведущим конструктором Вернером фон Брауном.

Неся впереди себя свой огромный живот, одетый в голубую замшевую куртку, в зал неожиданно ввалился наци номер два — Герман Геринг. Вообще-то напрасно многие исследователи на Западе, не до конца разобравшись в подлинном значении этой воистину зловещей исторической фигуры, пытаются увидеть в нем черты истинно государственного мужа, будто бы рьяно и честно защищавшего интересы немецкой нации и сформулировавшего социальное кредо рейха. Этот бывший летчик-ас был, между прочим, способен на обыкновенную человеческую подлость. Так, например, считалось, что в боях первой мировой войны он сбил 20 вражеских самолетов и, как всякий имевший такое достижение летчик кайзеровской Германии, получил за это боевой орден «Пур ле Мерит». Но, как выяснилось впоследствии, большая половина этих сбитых якобы Герингом самолетов сбита была не им, а шеф-пилотом Эгардтом Мильхом — будущим генерал-фельдмаршалом авиации во второй мировой войне.

Об этой Геринговой «приписке» разузнал тогда же командир эскадрильи Рейнгардт, — у Геринга могли быть неприятности. Тогда «веселый» Герман («веселым» его прозвали друзья — за его зачастую топорные и неуместные шутки), будучи уже переброшенным на русский фронт, чтобы избежать трибунала, решил уничтожить Рейнгардта. Он подпилил тросы вертикальных рулей того самолета, на котором летал его командир, и тот свалился в «штопор».

Позже, когда Геринг стал уже рейхсмаршалом люфтваффе Германии, он, все время боясь Мильха, был вынужден чаще обычного повышать его в чине, вплоть до генерал-фельдмаршала авиации.

Таким образом, даже при беглом взгляде на биографию Геринга от мнимой его импозантности не остается камня на камне. Что же касается откровенно авантюристических наклонностей в натуре этого человека, то он пытался их скрывать даже от своих друзей и близких, стакнувшись с никому тогда не известным еще Адольфом Шикльгрубером и его «теплой» компанией.