Гордон Стивенс - Проклятие Кеннеди Страница 24

— Ну что, он решился? — спросила Эви.

— Да, — ответил Пирсон. — Я думаю, Джек выдвинет свою кандидатуру.

Капитолийский холм был позади него. Донахью направился на запад по Конститьюшн-авеню, обогнул памятник Линкольну и свернул на Мемориал-бридж. Прямо перед ним, едва проблескивающий сквозь густую листву, мерцал во мраке вечный огонь.

Не так-то просто избавиться от призраков, подумал он.

Он миновал мост и выехал на 66-ю трассу.

Его дом в Маклине стоял на участке в четверть акра, окруженный похожими, хотя и не совсем такими же жилищами. Донахью поставил автомобиль в гараж и прямо оттуда, по боковому коридору, прошел на кухню. Кэт смотрела телевизор в примыкающей к кухне гостиной — рядом, на сервировочном столике, лежала стопка юридических документов, — а девочки, видно, уже спали наверху. Он снял пиджак, сбросил ботинки, налил им обоим выпить и сел около нее.

— Удачное получилось интервью о пропавших без вести. — Она почувствовала его желание побеседовать и придвинулась ближе к нему. — Его передавали по всем программам.

— Что-нибудь еще?

— Сегодня в Бонне убили двоих американских дипломатов. Один, кажется, шеф местного отделения ЦРУ.

О Боже, подумал он и откинулся на спинку дивана.

Она поняла его волнение — они прожили вместе достаточно долго и научились понимать друг друга без слов — и замолчала, ожидая.

— Я сегодня говорил с Эдом, — сказал Донахью. — Он посоветовал мне спросить тебя кое о чем.

Она выключила телевизор.

— Если я выдвину свою кандидатуру на выборах, ты знаешь, как это скажется на вас. — Он имел в виду ее и девочек.

— Мы уже обсуждали это. — Так о чем ты, Джек? Что тебя беспокоит?

— По дороге домой я проезжал мимо Арлингтона.

— И думал об убийстве Кеннеди, о Линкольне? О покушении на Рейгана?

— Честно говоря, я думал о том, что было бы с тобой и девочками.

— Если бы я была рядом с тобой, как Джеки Кеннеди — рядом со своим мужем в Далласе? Ты об этом?

— Да.

— …В час максимальной опасности… — Она процитировала слова Кеннеди, хотя они и не имели прямого отношения к их разговору, хотя он произнес их во время вступления на пост президента и никак не мог предвидеть того ноябрьского утра в Далласе. — С тобой все будет в порядке, потому что свой самый страшный час ты уже пережил во Вьетнаме. И за это тебя наградили Серебряной звездой, — она посмотрела на него. Тогда ты был ранен. И до сих пор не рассказываешь мне о тех событиях, хотя я не раз пыталась расспрашивать тебя.

— Пожалуй, ты права.

Она скользнула рукой под его локоть и поцеловала его.

— Я думаю, мы с девочками справимся с тем, что выпадет на нашу долю.

Когда Майерскоф добрался до Лэнгли, луна затерялась в облаках, а ночь еще не перевалила за половину. Недавний звонок в Первый коммерческий Санта-Фе оказался полезным: по крайней мере, пропавшие деньги не только побывали там, но и были отправлены в Лондон.

Европейские банки только что открылись; их человек должен был уже успеть пригубить свой первый «каппучино», но вряд ли успел начать первое совещание. Он заказал кофе в кафетерии на втором этаже, поднялся к себе в кабинет и позвонил в Цюрих. Извините, сказали ему, но сегодня его у нас нет. Он позвонил в Милан. Прошу прощения, ответила секретарша, но он улетел и связаться с ним нельзя.

Так где же ты, Паоло, какую, черт возьми, игру ты затеял? Уж не дал ли тягу? Не удрал ли на свой страх и риск вместе с пропавшими деньгами?

«Шевроле» Бретлоу забрал его минутой раньше. Без пятнадцати шесть он свернул в главные ворота Лэнгли; поднялся шлагбаум, охранники махнули шоферу, пропуская машину. Автомобиль миновал внутреннюю дорогу, змеей вьющуюся по территории, затем наклонный въезд на парковочную площадку и остановился на привычном месте. Шофер открыл Бретлоу дверцу, ожидая, что тот выберется наружу, возьмет портфель, одернет пиджак и пойдет к служебному лифту, чтобы подняться на восьмой этаж.

Но, выйдя из машины, Бретлоу снял пиджак, закатал рукава рубашки почти до локтей, сложил пиджак и перекинул его через левую руку. Потом взял портфель и поднялся на лифте на второй этаж.

В кафетерии было тихо; кое-кто из ночной смены зашел сюда выпить чашечку кофе, перед тем как отправиться домой, а некоторые из дневных работников заряжались кофеином перед началом нового трудового дня. Только когда он встал у стойки за двумя мужчинами и одной женщиной, все заметили его и предложили ему свои места в очереди. Но он покачал головой и остался в хвосте.

ЗДО пришел рано — все вдруг увидели его и посмотрели на часы, перестав обсуждать гибель Зева Бартольски в Бонне.

Бретлоу пристроил свой портфель на поручень перед стойкой, взял чашку кофе и булочку с кунжутом, положил их на портфель и подтолкнул его к кассе.

— Доллар двадцать, мистер Бретлоу.

Бретлоу придержал портфель левой рукой, а правой выудил из кармана мелочь.

— Спасибо, Мак.

Без пиджака, заметили все, с засученными рукавами, портфель несет перед собой, как поднос, на нем — чашка кофе и блюдце с булочкой. Так почему же ЗДО пришел сегодня рано, почему явился в столовую?

Брифинг, посвященный убийству Зева Бартольски, начался в девять: все главы отделов, кого это касалось, собрались в кабинете Бретлоу на восьмом этаже, Крэнлоу из Бонна подключился по селектору и заговорил первым.

— Пока создается впечатление, что мишенью был не Зев, а первый секретарь. Ни Боннское отделение, ни Зев лично не занимались ничем таким, что могло бы послужить причиной нападения. По крайней мере, в последнее время. — Подразумевалось, что террористы — народ злопамятный и в Лэнгли должны проверить, не найдется ли в прошлом Зева чего-нибудь, опровергающего нынешнюю гипотезу. — А вот первый секретарь только что вернулся с Ближнего Востока. — Крэнлоу сообщил подробности поездки. — Есть предположение, что, еще будучи на своем предыдущем посту, он мог привлечь внимание некоторых группировок. — Они-то, видимо, и совершили теракт.

— Каких именно?

Крэнлоу перечислил их. Обычный список, это понимали все; даже если бы у немцев было что-то существенное, подозреваемые наверняка уже успели удрать из страны. И даже в противном случае, если бы немцы еще имели возможность выследить их, они не стали бы проявлять большого рвения. Особенно в Бонне — там было слишком много неприятных прецедентов. Арестуй кого-нибудь, посади в свою тюрьму — и сам станешь мишенью. Начнутся похищения, требования выкупа. Такое бывало неоднократно.

— Как насчет русских? — Это спросил шеф «советского отдела».

— Пока никаких оснований обвинять их в этом деле.

— Что эксперты? Изучили бомбу?

— Нет еще. Там работают немецкие власти.

— Свидетели?

— Есть несколько, но проку от них никакого.

— Подозрения? — Что подсказывает тебе чутье?

— Ничего серьезного сказать не могу.

Однако… Бретлоу заметил это. Возможно, потому, что был настороже, а возможно, потому, что Крэнлоу был его выдвиженцем.

— Как с организацией похорон?

Они углубились в детали.

— Что семья?

— Охраняем, чтобы корреспонденты не дергали.

— Хорошо. Как там Марта?

— Как и следовало ожидать. Держится молодцом. — Дальше ей будет труднее — это подразумевалось. — Ребята, которые к ней приставлены, говорят, что она благодарна вашей жене за звонок.

Совещание закончилось в девять сорок. В девять сорок пять Бретлоу снова соединился с Крэнлоу.

— Спасибо за то, что проинформировал нас. Но у меня сложилось впечатление, что ты знаешь еще что-то и не хочешь сказать.

— Это только слухи. Дайте мне еще полдня.

— Хорошо.

Он откинулся на спинку стула.

Двое американцев убиты в Бонне, а трое виновных до сих пор разгуливают на свободе и имеют возможность похваляться своей удачей — это будет выглядеть не слишком здорово, если Донахью прорвется-таки в Белый дом, а он сам выдвинет свою кандидатуру на пост ДЦР.

К тому же за ним долг.

Потому что Зев Бартольски был его другом, потому что они проработали вместе много лет. И Зев входил в ядро «внутреннего круга», был одним из его немногих доверенных лиц. Он и теперь помнил тот вечер, когда они обсуждали это, вечер, когда он сказал Зеву, что́ ему от него нужно. Прямо как переписывание истории, пошутил Зев. Только это была не история — это было будущее.

Так что́ он должен теперь сделать? Немцы проведут расследование, проверят своих подозреваемых. Но это ничего не даст. Впрочем, имеется и другой путь. Он подлил себе кофе, закурил сигарету. Правила есть правила, но на то они и созданы, чтобы их нарушать. Иногда в этом мире, где ты живешь и дышишь, тебе самому приходится создавать правила и самому же действовать им наперекор. Поэтому то, что он собирался сделать, могли вменить ему в вину только самые непонятливые.