Тарас Покровский - Наказание и преступление. Люстрация судей по-Харьковски Страница 24

Утром Харьковскую делегацию на вокзале в Киеве встречала служебная машина от фирмы, которая должна была доставить делегатов до места сбора. Не смотря на то, что поезд опоздал с прибытием, а еще нужно было завезти к друзьям Ирину на период прохождения официальной части, времени оставалось еще достаточно, чтобы вернуться на левобережье, и после этого прибыть вовремя в центральный офис на правобережную часть Киева. Пресловутых киевских пробок в это очень морозное выходное утро, как на зло не было. Но зло, потому что скорее всего их наличие не позволило бы водителю служебного микроавтобуса "Мерседес Вито" без особой надобности превышать скорость.

Расставшись со своей спутницей, вся вчерашняя компания, переживая незначительную тяжесть последствий прошедшего веселья, заняла места в предоставленном авто. Куля, неуспевший вчера из-за спонтанного веселья набросать на шпаргалке тезисно свою предстоящую речь на заседании круглого стола, занял место на самом заднем сидении бусика, где располагался маленький откидной столик, на котором было удобно писать даже во время движения. Ирина села на сиденье среднего ряда пассажирского отсека салона, а Саня сел на переднее кресло водительского отсека справа от водителя. Так Александр Гвоздиков отправился в последнюю в своей жизни, роковую поездку.

Куля много раз потом проматывал оставшуюся в своей памяти запись процесса посадки всей веселой вчера компании в микроавтобус, когда он в последний раз смотрел на живого Саню, пытался вспомнить и всмотреться в его лицо. Куля точно помнил, что оно было грустным и каким-то отрешенным. В тот момент можно было подумать, что эта грусть была вызвана последствиями бессонной ночи, но кто тогда мог сказать, что это были буквально последние минуты жизни Сани, а так называемая грусть на его лице — это была тень самой смерти.

Выехав из привокзальной площади, водитель "Мерседеса" рванул на левобережную сторону в направлении моста "Патона". Почему он так сильно, спешил было непонятно. Отвратительная работа тогда городских властей Харькова, призванных бороться с большим количеством снега на дорогах, не позволила бы ехать по городу на таких скоростях. Но в Киеве тогда, то ли из-за того что снега было меньше, то ли успели почистить основные магистрали, асфальт был чист по всей ширине проезжей части, чем создавалась иллюзия наличия всех условий для быстрой и безопасной езды. Но была зима и температура воздуха составляла около 22–25 С мороза. Это были крещенские морозы. Непосредственно перед выездом на мост Патона, где начинается эстакада через поток машин движущихся по набережной Днепра, буквально у "Родины-Матери", микроавтобус внезапно зацепив большой участок обледеневшего асфальта, двигаясь при этом на приличной скорости, теряет сцепление с покрытием и уходит в занос с вращением вокруг своей оси в направлении встречной многополосной части магистрали. Через пол секунды, вылетев таким образом на встречку, где в тот день было относительно свободно, микроавтобус долетает до крайней левой полосы встречного направления, успев при этом уже развернуться где-то на 130–140 вокруг своей оси, все-таки сталкивается там с движущимся навстречу автобусом "Богдан", который своим левым передним углом врезается в подставленную "Мерседесом" при вращении среднюю правую стойку кузова, за которой по направлению удара находилось переднее кресло, то самое, где сидел Саня Гвоздиков. Нанизав таким образом на свой угол боковую часть Мерседеса в районе стойки, и учитывая его инерционную силу направленную против его собственной инерции, автобус "Богдан" остановился, остановив при этом своим весом и "Мерседес" рядом с собой, приняв дополнительно на себя и удар плашмя кузова о кузов, который окончательно погасил кинетическую энергию летящего микроавтобуса. Окончательное расположение было таково, что микроавтобус "Мерседес", двигающийся изначально по полосе в направлении на мост, пролетев без сцепления с дорогой около пятидесяти метров в направлении вниз с эстакады на перпендикулярную проезжую часть набережной проходящей под ней, через всю встречку, столкнувшись в итоге с более тяжелым автобусом "Богдан", остановился, развернувшись на 180, то есть в противоположном направлении от изначального. Получилось так, что "Богдан" помешал "Мерседесу" вылететь с эстакады вниз на широкополосную набережную, где сам полет и его приземление, сопровождалось бы изначально гораздо большим количеством столкновений, и последствия такого вылета могли быть еще более тяжелее.

В момент, когда начался занос, когда кузов микроавтобуса проделывал в скольжении обширную дугу вокруг своей оси и через минимум пять полос всей проезжей части, сопротивляясь центробежной силе, тянувшей по законам физики тело наружу по касательной к окружности этой дуги, Куля изо всех сил, уцепившись двумя руками за письменный столик, старался удержаться на месте. С момента потери сцепления колес с асфальтом и до момента второго окончательного удара двух бусов, прошло не больше двух-трех секунд. Ощущение ожидания чего-то определенно очень страшного, и при этом неизбежного в эти две секунды, не поддаются описанию. Страх, или очень сильный страх — это все, что можно было вспомнить о тех секундах. Куля помнил только как он, повинуясь инстинкту прижимался как мог к столику, группируясь и прижимая при этом голову. В последующий миг почувствовалось воздействие на тело какой-то огромной, неограниченной силы, которую ни один человек на земле не в силах обуздать и проконтролировать. Вспоминая об этом мгновении создалось стойкое ощущение, что это были силы столкнувшихся в поединке добра и зла. В борьбе за участь Кули явно победило добро, так как в момент второго удара кузова "Мерседеса" о кузов "Богдана", Куля получив загадочное направление от суммарных инерционных сил, вылетел в заднее окно микроавтобуса, которое к счастью, или по чьему-то сценарию, после столкновения с "Богданом" уже успело потерять свою целостность. Учитывая размеры окон в бусе и размер Кули, создалось впечатление, что кто-то свыше аккуратно сложив Кулю в комочек, выбросил его подальше из опасной зоны смертоносно сминающегося, как картон металла. Он вылетел из салона автомобиля на проезжую часть не зацепив собой по пути сложной, витеиватой траектории полета, не единого жесткого препятствия. Наверное, все-таки потеряв на некоторое время сознание, так как в памяти отложилась не вся цепочка событий, уже вставая с асфальта где-то в метрах пяти от разбитого микроавтобуса, Куля увидел ужасающую картину: тело жены Ирины, вывалившись на половину из того же выбитого Кулей окна задней стенки кузова, свисало головой вниз с обвисшими вниз руками и свисающими распущенными длинными волосами. На укатанном снегу под ее головой образовалась лужица крови, которая капая откуда-то с головы, наверное, от сильного мороза становилась сразу неестественно розового цвета. Куле показалось, что он чувствует запах смерти. Только что пережив те страшные три секунды полета, глядя теперь на искореженную машину и свисающее из нее вниз головой бездвижимое тело жены в луже крови, что он мог еще почувствовать? Очень, очень сильный страх.

Так получилось, что сразу за "Богданом" по своим делам в тот момент ехала машина ДПС с гаишниками. Они еле успели затормозить, чтобы не наехать на вылетевшего из буса им под колеса Кулю.

Увидев свою Ирину в таком положении, боясь просто наступления следующей секунды, опасаясь с ее наступлением узнать худшее, Куля, шатаясь на ватных от страха ногах, подошел к жене намереваясь поднять ее и вытащить из машины. В это время к нему подбежали гаишники и остановили его. Нельзя было трогать Ирину без врачей, такое есть правило во избежание нанесения большего вреда вероятным повреждениям при непрофессиональном подходе к потерпевшему. Куля стал на колени заглянув под свисающие волосы, пытаясь увидеть лицо любимой, оно было в крови, но Ирина дышала. Подоспевший гаишник помог Куле немного поправить ее тело так, чтоб оно не висело вниз головой. Окончательно убедившись, что не смотря на то, что она не могла двигаться, Ира была все-таки жива, Куля осмотрелся вокруг. Следующее, что он увидел — это то, как другой гаишник, убирая свою руку с шеи полулежащего на торпедо Сани, с места где обычно прощупывают пульс человека, с поникшим взглядом на другого гаишника, отрицательно покачал головой… Куле не хотелось в это верить и он двинулся к передней части буса поближе к Сане, в надежде все-таки расшевелить друга, но гаишники его остановили. Он успел рассмотреть его лицо, оно было мертвецки белым, Саня был уже мертв. Он погиб мгновенно. Похоже, что в поединке добра и зла за Саню, добро проиграло вчистую…

Почему? За что? Как же так?! Не может быть! Так нельзя! Это не справедливо!.. Только этот набор вопросов и фраз был в голове у Кули. Хотелось проснуться и обрадоваться, что это только страшный сон. Реальность до конца не воспринималась, отторгалась всем человеческим существом. Вот только что был человек, он дышал, говорил, двигался, жил, а теперь все…