Виктор Сафронов - Пророки богов или Импотенты Страница 25

Договорить ему не дал бывший наставник, потянувшись к пузатой бутылке он набуровил пол стакан горькой и глядя на свет сквозь стекло произнес:

— Смотри, ты человек умный… Будем надеяться, что твои понты, нам всем поперек горла не встанут.

После, как бы давая понять, что совещание будущей администрации области закончилось, опрокинул содержимое себе в глотку. Остальные последовали его примеру.

ПЕРСОНАЖ ХАОСА Эпизод № 8

Держать равновесие на земле, без подготовки космонавта тяжело. Следовало остановиться, сделать передышку и выйти за дверь. Появилась необходимость узнать, что нового у безумного мира? Где в нем его место? На дизеле?

Пространство заполняется извращенным чувством социальной справедливости — лучше сжечь дом соседа, чем самому построить такой же, богатый и красивый, тем более, всем известно, что сосед вор и выжига, кулак-кровопийца и взяточник. «Пусть я удавлюсь, но он сгорит».

Когда через двенадцать часов мир перевернётся, получит ли он медаль «За отвагу», тем более, многие знали, что больше всего он боится гадюк, стрелков-купидонов из вневедомственной охраны и растолстеть.

Последнее усилие — при помощи звуковых, неорганизованных диссонансов одушевить двигатель внутреннего сгорания. Вспотел, измаялся — не работает. Таких специалистов можно узнавать по их поступкам и застывшему выражению на лице — живые люди им неинтересны. Они вооружены удручающей убогостью мышления.

ГЛАВА 25 ЖОРЖЕР — явление

За что я люблю русский язык?

За знакомые буквы? Не-а.

За понятный язык военных, раздающийся из осклизлого окопа? Не-а.

За ласковость звучания при ремонте самосвала, при минус сорока? Не-а.

За многообразие форм и смысловые нагрузки навсегда полюбил я русский язык.

Например, возьмем, биёмать, ко вниманию такую эмблему и радостный факт, как классический вариант слова из трёх букв, грамматически означающий твердое «нет»…

А сейчас сигнал к удивлению!!! Я исполню вам пару эпохальных мадригалов посвященных теме исследования.

В русском языке «нет»! — произносится и пишется совершенно по-другому, хотя количество букв совпадает. Поэтому когда командование, обычно их ещё называют «люди в штатском», предложило всех участников финальной стадии операции привести к общему знаменателю и результат разделить на ноль… Пришлось сказать «нет» в широком смысле этого слова из трёх букв, т.с. «Положить „нет“ без прибора, на руководство и его указивки».

Сейчас живу на лодке. Лодкой, баркасом, посудиной называю небольшую яхту, конфискованную у бывшего расхитителя общенародной собственности, да и позабытой у причала.

Всю жизнь тошнит не просто от болтанки, от одного вида воды и моря в частности. Со службы, якобы, турнули, так для внедрения в чужую среду и легализации в ней удобнее. Сейчас борясь с фобиями и «морской болезнью» пытаюсь с ребятами ставить в условиях Дальневосточного региона ловушки на осьминогов. Ловцы и заказчики деликатеса сразу предупредили, что раз мы есть браконьеры, то надо опасаться смертельно опасного игольчатого синего осьминога, который специально залазит в ловушку для поражения живой силы врага, т. е. нас. Да и в холодных водах они редко водятся, им при таких температурах не в кайф размножаться.

Вначале, когда ты торжественно вносишь своё тело на палубу баркаса, это никого не настораживает. Посудина стоит у причала, лениво покачиваясь и не обращая на тебя никакого внимания. Коли ты культурный поц, можешь вежливо поздоровкаться, сделать приветливый жест рукой… У тебя, мариман, есть еще пять минут, четыре, три, после отплытия, чтобы быть как все. Потом, пятая минута плавания истекает, на подгибающихся ногах ты подходишь к месту хранения средства против качки — антикачкан называется, делаешь глоток… И… Эффект не заставляет долго ждать и ударяет грязью в лицо. После чего, цепляясь за все выступающие части дредноута, подползаю к мокрому борту, где долго и задумчиво рассматриваю забортную воду, сопровождая процесс рассматривания тягучей, как коровья лепёшка рвотой. Отражение, сверкая веселыми искорками жирного пота, исходящими от моего лица, заставляет увидеть весьма отрицательные последствия следующего или очередного выхода в море.

Гадко, даже не то, что море является питомником, в котором его обитателей кормят, такими как я. Нет. Мерзко и глупо выгляжу в предполагаемых обстоятельства потому, что чайки считают меня блевательницей и гадят поганым помётом точно в середину моей редкокустарниковой шевелюры. Кроме этого, когда рвотными массами засоряю акваторию порта, эти мерзкие птицы, подлетая с противными криками, пытаются сбросить меня, как ненужный баласт за борт.

Пена бурунов от винта, моя пижама, в качестве трофея — снятая с сомалийского пирата, даже простая морская еда в виде её натурального трёхмерного изображения, всё это заставляет опасно перегибаться через борт и горловым воем отпугивать акул (хотелось бы думать, что таковые в этой луже имеются).

В очередной раз, промокнув зеленые сопли, понимаю, что-то здесь не так. Рыба плещется, место прикормленное, химических комбинатов с их сбросами в ближайшей округе нет, но кроме двух покрышек, старого башмака и больной, раздутой, страшно воняющей собаки в невод не попало ничего путного…

«Еще раз закинул старик невод в море…» — так, пока «Ай, да — Пушкина, ай, да — сукин сын» отдохнет, тянем вторые сети, старый ящик… Пустой? Нет, что-то внутри перекатывается. Ага. Вытянули южную кунью акулу, а может и барракуду, хрен их разберёт, качка же… Она — дрянь, после появления в людском обществе, от радости стала скакать по палубе, как дурная. Дали по голове багром — успокоили. Если бы в тот момент у меня был баян, обязательно дал бы аккомпанемент этому событию. Или, как говорят политкорректные наркологи: «Дайте в руки мне „баян“, растопчу его к х…м». Но об этом позже, сейчас главный ответ на второстепенный вопрос: что надо есть в таких диктуемых качкой условиях? Ответ напрашивается сам собой — непритязательное и самое дешёвое.

Отрезали у выловленной рыбины голову и хвост, вырезали плавники это — для ухи. Достали хребет и для навара в ту же кастрюлю. Больше костей у вкусняшки нет.

Где, что, а на море, при наличии такого крейсера (метров 10–12 длиной) удается почистить картошечки, порубить её удобной соломкой, пару морковок, две луковицы, соль, перец, лаврушка. Шумовкой снял пену.

Выглянул на палубу. Цунами и девятибалльного шторма не предвидится. На раскаленную сковороду масла растительного вылил решительно, для вкуса хотел чуть машинного добавить, но убоялся побоев, т. к. экспериментаторскими и творческими способностями в стиле Венечки Ерофеева, вечная ему память — не обладаю. С двух сторон в качающейся посудине обжарил двадцать минут назад выловленную рыбешку. Основательно отвлёкся от тошноты и рвоты. Выложил в ёмкость с высокими бортами, посолил поперчил, чуть сбрызнул лимоном и позволил создать себе шедевр.

Перед тем, как переходить к поеданию жарёхи, открыл ведерную ёмкость с ухой и… не бросайте только в меня свои тухлые яйца… влил туда для усиления аромата, сто грамм спиртового напитка.

Съел я с ребятками той рыбки, вволю запили её большим количеством ухи, она вошла в дырку килограммовыми бивнями в виде присадки и химического реагента… И в этом месте начинается смешная часть водевиля-фарса. Можете смело поинтересоваться у меня, а каковы, подполковник, ваши дальнейшие творческие планы, с учётом того, что вокруг загаженное нефтепродуктами море, а до британского монаршего двора, с его этикетами и правилами не так-то просто добраться?

После всего съеденного без труда добрался до гальюна. Там, к удивлению своего умиротворенного разума, сбросил только накопленное прямой кишкой.

— А как же порыгать? — интересуется душа. — Не хочешь, перегнувшись через борт, давай в дырку, вслед за дерьмом. Очень удобно…

Извините, однако, семьсот пятьдесят граммулечек, кристально чистого ржаного напитка, разбавленного забортной водой, сделали своё доброе дело, сдержали…

Впрочем, как говорил мне знакомый патологоанатом «зря он поторопился, считать себя живее всех живых». Это вам не по телевизору кушать печёные бананы с холодцом. Здесь всё смешнее и надёжнее.

Бесперспективный праздник закончился минут через сорок.

Опять на радость обитателей загаженной лужи, в виде местного залива, доказывая теорию круговорота еды в природе, метнул харч с протяжным пароходным гудком в набежавшую волну. Пару десятков чаек, спикировавших на бесплатное угощение, отведав человечьей, недопереваренной еды, с воды больше не поднялись и сами стали чьим-то деликатесом. Будем считать это обрядовым песнопениями и танцами в честь не до конца сформированного юнги.