Багдад до востребования - Хаим Калин Страница 25

захныкала, притормаживая соитие. Чуть позже взвыла, брызнув, точно из пульверизатора, слезами. Взмыленный Шахар опешил, паруса приспустил. Тяжело дышал, не понимая, откуда эта напасть в их нирвану забралась. Неужто из кошмара? Испуганно смотрел на взревевшее божество, кому еще мгновения назад истово поклонялся. Порывался смахнуть слезы с нежнейшего овала, но что-то удерживало, подсказывая – скидывающее одежки откровение.

Таня распахнула огромные глаза, то самое таинство высвобождая. Бирюзовый туман вознесся, увлекая Шахара в невесомость, бесконечные в своем опьянении дали. Там, ему казалось, распахнулась форточка счастья, которое было начертано сотворить. Вот оно, в своем пике, перед глазами…

Лодочница маршрута в эдем обвила шею душеприказчика, прижала к груди. Бросилась покусывала его плечи, но на сей раз – по-настоящему, без всякого изыска. Шахар ошалел от разительной смены образа, но был готов отдать всего себя на съедение – настолько всколыхнула новизна ощущений.

Но жертвоприношение не состоялось. В какой-то момент Таня уперлась в грудь возлюбленного ладонями, будто возвещая конец акта, но занавес не опуская. Кокетливо повернула головой, давая знать: переворачивайся на спину.

Подчинился он, однако, лишь после второго зазыва, не сразу разобравшись, о чем речь. Таня сразу принялась обихаживать рельеф молодца, но в той же мере невыразительно, как и отдавалась. Между тем Шахар от робких, если не целомудренных касаний сатанел, извиваясь. Милая рассредоточенность движений и чувствительность мимозы обнаруживали в его теле рецепторы, прежде дремавшие втуне. Ойкающее блаженство постепенно захватило обоих, ласки оживились, переносясь в мужское святая святых. Давно передержанное бремя взорвалось, в скором времени спровадив влюбленных в пуховую глиссаду сна.

Свет на кухне выключил Витек, заставший мать спящей в обнимку с кудрявым инкогнито одного с ним пола. Вторжение в их тихую гавань пришельца малыша заинтриговало. В первую очередь тем, что ни один мужчина, за исключением дедушки Гриши, к его «второй половине» при нем не прикасался. Больше того, в мамином ближнем круге замечен не был.

На вопросы «Кто мой папа?» Таня отвечала уклончиво: «Нам и без папы хорошо». При этом Витек завидовал ребятишкам из группы, у коих отцы, по большей мере, водились. Особенно тем, чей папа уносил из сада чадо на загривке. Дед Гриша давно уже не мог, страдая от радикулита.

Виктору хотелось подергать чужака за космы, то ли так выказывая свое расположение, то ли удовлетворяя некий рудиментарный позыв. Но увидев уродливый шрам на руке, малыш стушевался. Подобрал валявшийся на полу мамин халат, сложил на стуле. Не издав ни звука, подтащил табурет к выключателю и погасил свет.

Вовсю светало, зовя смышленыша к вожделенной елке.

Глава 8

31 декабря 1990 г. 13:00 г. Владимир

Семен Петрович шагал вдоль тянущейся в отдел спиртных напитков очереди, недоумевая: гастролер, где? Ведь договаривались, всего два часа назад.

Талызин вернулся к центральному входу в магазин – лазутчика нет и в помине. Сверился с часами: десять минут второго. Рано радоваться, скорее каверза, подумал он.

Тут он увидел, что через дорогу, со стороны автобусной остановки, движется к магазину приятная молодая особа. Всматриваясь, будто ищет кого-то. Еще он заметил, что милаша на подъеме чувств, буквально светится.

«Как бы ни лягала судьба, женская красота пока цепляет, – запетляла его дум дорожка. – Так что не все так гадко, вкус жизни не растворился во спирту… Вот и Галина на Новый год пригласила. Собственно, почему отказываться? Вкусностей хоть отведаю, от столовой да глазуний одна изжога».

В следующее мгновение Семена Петровича буквально встряхнуло: красотка по его душу. И командировал ее гастролер. Но что воспламенило прозрение, он не знал. Разве что яркая внешность интервента, необычная притягательность его натуры… «Вот на таких как Федор, ловкачей, бабы и вешаются», – в конце концов, облек предчувствие в мысль Семен Петрович.

Красотка пересекла проезжую часть, но в гастроном не заходила. Наблюдала за немногочисленной публикой у входа, но, судя по обеспокоенному взору, искомого не находила. Причем, обратил внимание Талызин, даже не косилась на очередь в винный отдел, где балагурящую, а где лающуюся. По всему выходило, кого-то ищет у переднего крыльца – именно там, где была назначена гастролером встреча.

Вскоре взгляд красной девицы зацепился за Семена Петровича, правда, всего на долю секунды, продолжив гулять по окрестностям. Между тем вскоре вернулся, но не застрял. Как бы поклевывал, себя не навязывая или передавая стеснение. Наконец девица тронулась, судя по направлению, к Семену Петровичу.

Тем временем Талызин демонстрировал пусть не расположение, так готовность к контакту: вынул руки из карманов и с интересом рассматривал незнакомку.

– Простите, вы товарищ Талызин? – обратилась девуля. Застенчиво улыбнувшись, обнажила ямочки.

– Допустим… – буркнул Семен Петрович и насупился.

– Федя просил передать, что ждет вас на рынке, в два тридцать, у мясных рядов, – протараторила девица.

– Какой Федя? – Семен Петрович скорее насторожился, нежели недоумевал. Не выходило соотнести «Федор», кем еще вчера назвался гастролер, с прозвучавшим «Федя».

– Знаете, он занят, Новый год как-никак… – ответствовала девуля. – Извиняется за то, что не вышло прийти.

Услышав об извинениях, Семен Петрович некоторое время метался промеж канатов выбора. Не знал, что ему больше хочется: сплюнуть или расхохотаться. Победило все же рацио, затребовавшее уточнений.

– Вы не ответили: какой Федя – кучерявый? – почему-то прочие портретные характеристики Талызину на ум не приходили.

Девуля поджала губки и, недобро взглянув из-под бровей, возразила:

– Никакой он не кучерявый, кудри у него!

– Ну-ну, вам виднее, – ухмыльнулся Талызин. – Передайте, однако: на рынке больше трех минут не жду. – Семен Петрович ретировался, прощаясь кивком головы.

Таня смотрела Семену Петровичу вслед, пока тот не исчез за парадной дверью облэнерго. Испытывала при этом то облегчение, то смутную тревогу, спустя некоторое время осмысленную. Респектабельный вид Талызина внушал доверие, укрепляя репутацию застрельщика встречи, Федора, но разом бросая на последнего тень. Магия пришельца, где душная, а где окрыляющая, безостановочная смена личин – на фоне степенной сосредоточенности Талызина – горчила лицедейством. Еще, потревожило всклоченную душу, взгляд Федора лишь обволакивал, но мало что передавал. Было в этом что-то не мужское, вопиюще несообразное его, из жестких мышц, испещренному шрамами телу.

Между тем разнобой ощущений будто смыло, когда на Таню нахлынул их с Федором полет на брошенное пальто, бесцеремонный, но столь восхитительный. Таня вспыхнула, возвращаясь в слепящую огнями юпитеров ночь.

Тем временем, должно быть, самый дерзкий во Владимире гастролер (с авансом на трансконтинентальный размах устремлений) на противоположной стороне улицы, со смещением метров в сто, ловил такси, чуть выглядывая из-за рекламной тумбы. Быть замеченным Таней, для которой он по срочному делу на главпочтамте, в его планы не входило. Не рассеялись и подозрения о том, что Талызин его сдал, ища у властей естественную защиту. За сутки из Москвы могли понаехать лучшие спецы, обвивая округу паутиной коварных засад. При этом, доверяя своей интуиции, еще