Валерий Казаков - Тень гоблина Страница 28

Внимательно выслушав пересказ беседы с Таниной и от души посмеявшись над розовой историей, Плавский вставил в мундштук очередную сигарету и изрек тоном, не допускающим возражений:

— Хорошо, передайте Победе Игоревне, я согласен на встречу. Успокойтесь, Алексей Викторович, — остановил он явно порывавшегося что-то возразить советника, — военные действия на время сворачиваем. Людям передых нужен, да и обозы надо подтянуть. Малюта прав — пока следует задружиться, тем более, не я их об этом прошу, а они сами белый флаг выкинули. Вечером по этому случаю тесной компанией выпьем. Все, решено. — Генерал поднялся, давая понять, что аудиенция окончена. — У меня сейчас встреча с избирателями, а вы давайте с москвичами разбирайтесь.

С московскими гостями все прояснилось довольно быстро, оказывается, им уже поступила команда сворачиваться и отправляться домой, а в случае возникновения каких-либо непредвиденных ситуаций, ничего не предпринимать без доклада Скурашу.

Покрутившись три дня в окружении будущего губернатора вплоть до самых выборов и откровенно перегрузив печень в ночь подсчета голосов, Скураш, полный впечатлений и тревожных мыслей, возвращался восвояси.

В самолете его соседом по бизнес-классу оказался заместитель бывшего губернатора Андрей Михайлович Шалейко, грузный, болезненного вида господин, некогда ведавший краевыми финансами. Шалейко явно чувствовал себя ужасно плохо. Вероятно, от всего вместе: и от выпитой с горя лишки, и от проигранных выборов; и от предательства трусоватого шефа, который под конец выборного марафона, стал обвинять своих заместителей и соратников во всех смертных грехах с обещаниями пересажать их в тюрьму, если народ повторно окажет ему доверие; и от неурядиц в семье.

Все это он спутано поведал Скурашу во время перелета: и про сына, которого, де, сволочи, нарочно на иглу посадили, а он у него последыш, всего-то в шестой класс пошел, и про воспалившуюся на нервной почве простату.

Правильно оценив ситуацию, Малюта, не дожидаясь милости стюардесс, решительно налил бедолаге, которого даже и в депутатский зал не пустили, полный стограммовый стопарь коньяка из своей верной серебряной фляги.

— Да неудобно как-то! — замахал руками Андрей Михайлович. — У меня ведь тоже в портфеле есть. И выпить, знаете ли, и закусить жена собрала. А, да ладно! Со знакомством что ли! Уф-ф! Хороший коньяк. Французский?

— Приднестровский, из Тирасполя…

Алексей Михайлович едва не поперхнулся:

— Как же это вам не совестно меня такой отравой потчевать? Хотя вы — победители, вам уже все можно… Поговаривают, что до инаугурации ваш горлопан вообще собирается край отдать на разграбление своим приднестровским янычарам.

— Будет вам, какие янычары, генерал ничего подобного себе даже на войне не позволял, да и бандитов в его окружении никогда не было…

— Не было, так уже есть — и, осознав, что сболтнул лишнее, Шалейко нахмурился и засопел. — А вы, собственно, кем будете новой власти? — доставая из-под сиденья портфель, обратился он к Малюте.

— Никем. Так прохожий, вернее, старый сослуживец.

«Что это он так испугался? — исподтишка взглянув на соседа, подумал Скураш и представился.

— А, так вы из администрации президента? — со вздохом облегчения произнес бывший. — А то я уже струхнул, думаю, вдруг с каким-нибудь вурдалаком пьянствую. Давайте-ка закусывайте, жена утром испекла. Пирожки наши, сибирские, здесь вот разные — и с капусткой, и с мяском, и с картошечкой. Берите, не стесняйтесь.

Выпили еще, пожевали пирогов. Малюта нутром чуял, что человек хочет выговориться, выплеснуть наружу что-то важное, что его точит, гнетет и, похоже, уже долгое время вертится на языке.

— Вы меня простите великодушно, а можно полюбопытствовать ваше удостоверение? — по-детски конфузясь, спросил финансист…

— Пожалуйста, — Малюта достал корочку, — а то вдруг вы не то что с вурдалаком, а кем и порогатее соседствуете.

— Так вы что же, из органов? — не то с разочарованием, не то с уважением, произнес Шалейко, — возвращая книжечку и конфузясь еще пуще прежнего.

— Нет, Андрей Михайлович, к органам я, к счастью, не имею никакого отношения. Служу исключительно государству и его народу, в этом вы мне можете абсолютно верить.

— Хорошо, хорошо. Тогда давайте выпьем! — он наскоро чокнулся и опрокинул только что принесенный бортпроводницей коньяк. — Понимаете, одним словом, здесь у нас в крае такое творится! — он опасливо посмотрел по сторонам и перешел на шепот. — Это хорошо, что вы не из органов, я их побаиваюсь, это генетическое, когда с детства растешь среди лагерей, то весь мир представляется, знаете ли, этаким огромным концлагерем, где всем заправляют всесильные органы. Я отчетливо помню, когда отец в пятьдесят втором первый раз привез меня, пацана желторотого, в Есейск, знаете, что больше всего меня поразило в большом городе? Нет, не высокие дома, хотя у нас в Решотах выше, чем два этажа, бараков не строили, не машины и трамваи, даже не красивые игрушки в магазинах! Нет, меня поразило совершенно другое, как это столько людей могут ходить без конвоя, без овчарок и не строем! Представляете? Так какие уж тут любовь и уважение к чекистам? Да ладно. Сейчас меня совсем другое мучает. У нас в крае, не берусь точно сказать, кто, но кто-то взрастил монстра и выпустил его на свободу…

— Кого? — искренне удивился Малюта. — Какого монстра?

— Самого настоящего, щупленького такого, невзрачненького. Вы думаете, это Плавский на выборах победил? Как бы не так, почтеннейший Малюта Максимович, это Монстр слопал Беззубова со всей его свитой.

— Андрей Михайлович, да какие монстры! Вы, верно, просто переутомились. Вчера с горя лишку хватили, да утром на старые дрожжи добавили. Успокойтесь, такое иногда бывает. Давайте еще по маленькой да поспим немного, что ли, — теряя к собеседнику интерес, произнес Малюта и махнул рукой проходящей мимо стюардессе. — Еще по сто коньячку, пожалуйста.

— Да не пьяный я, — поморщился Шалейко, — и, уж поверьте, не сумасшедший. Вам фамилия Драков что-нибудь говорит? Спортсмен он, знаете ли… Ага, смотрю, и вы в лице переменились. Так вот слушайте…

На болотистой границе сибирских степей и таежного кряжа уныло примостился небольшой уездный городок. Дома, хилые палисады, чахлые огороды, сколиозные деревья, да и сами люди — всё было серым и невзрачным, как затертые кадры черно-белого послевоенного кино. Взрослый люд городка изо дня в день копошился в огромном котловане, отвалы которого белесыми горами вздымались прямо за крайними огородами. Город, как тысячерукий крот, выворачивал из земных недр ценнейшую руду, из которой добывался самый стратегический в стране металл. Начальство и медики в один голос убеждали всех, что руда, практически, нерадиоактивна, но мужики в городе чахли, не успев состариться и уже после сорока начиная с тоской поглядывать на безлесое кладбище, растопырившее кресты вдоль московского тракта. Сами жители неприглядность своей жизни как-то не замечали и были по-своему счастливы.

Вот в этом городке с татарским названием и прошло не очень сытое детство и спортивная юность неприметного паренька, которого улица окрестила Пашка Драка. Вообще-то драться он не любил, но где-то вычитав, что добро должно быть с кулаками, Павел забросил детские забавы, озорство, а заодно и учебу, и с головой ушел в бокс. И бокс дал ему все. Он сотворил из него сначала Петровича, а затем и непререкаемого авторитета, депутата, легенду края — Павла Петровича Дракова. Каких только былей и небылиц, сплетен и толков о нем не носила всезнающая людская молва. Как складывалась его команда, и как постепенно прибирала она к рукам самые лакомые куски краевой экономики, пожалуй, лучше всех знают сами же тому активно способствующие славные всевидящие органы. Они-то — когда-то истинные хозяева каторжного края — просто хотели по накатанной схеме, а именно, чужими руками заполучить в приватное пользование заводики, пароходики и прочие золотоносные атрибуты растущего капитализма, а заодно и умную партию разыграть: указание об усилении борьбы с преступностью руками самих преступников выполнить. А тут на тебе — обломилось! Правда, «синяки» и ворье авторитетное в округе как-то сразу извелись, и собственность перераспределилась, да все мимо кассы пролетело. Да мать твою! Где такой-сякой? А подать его сюда!

А в ответ-то кукиш. Оказывается, бывший клиент, по понедельникам не принимает, а нищим подает по пятницам. Сорвался, одним словом, карась с крючочка и не думает назад в садок возвращаться. А тут еще, гляди-ка, с опальным генералом спутался, создал в крае отделение гремевшего тогда по всей России движения «Родина и Честь» и, мало сам, так еще и с добрый десяток своих соратничков в краевое заксобрание усадил.