Джон Айдинау - БОББИ ФИШЕР ИДЕТ НА ВОЙНУ Страница 28

Начиная с мая, когда к тренировке подключился ещё один гроссмейстер, Исаак Болеславский, уровень работы повысился. Игра Спасского, говорилось в докладах Ивонину, стала более творческой и точной. Тогда же была определена дата начала матча, что, без сомнения, повысило концентрацию чемпиона. Батуринский, посетив базу, отметил изменения к лучшему: «Каждый день от шести до семи часов посвящалось шахматному анализу, три часа — физической подготовке (теннису и плаванию)».

Каким бы ни был их режим, Вера Тихомирова поразилась здоровью, которое излучали чемпион и его команда: «Помню, когда они зашли ко мне, чтобы сфотографироваться, то выглядели такими здоровыми, такими цветущими — глаза горят, хвост трубой, – что я спросила себя: "Они вообще-то работают или только развлекаются?"».

Неприятные выяснения отношений, переговоры о матче, сложности с квартирой, неспособность к тяжёлой каждодневной работе — всё это вместе привело к тому, что в Рейкьявик Спасский прибыл не в самом спокойном состоянии и неважно подготовленный. Однако убеждение, что матч будет праздником для всех шахматистов и он достигнет исторической победы, оставалось непоколебимым. «Он действительно хотел войти в историю, — говорит Бейлин, — хотя и отрицает это. Я спрашивал его раз десять, и он всегда отвечал: "Что ты имеешь в виду?". Но я уверен — он к этому стремился». Спасский добился того, чего хотел, поскольку имя его навсегда будет связано с участием в уникальном событии, произошедшем в маленьком островном государстве посреди Северной Атлантики.

ГЛАВА 9

БОЛЬШАЯ БИТВА НА МАЛЕНЬКОМ ОСТРОВЕ

Острова — это далёкие места, где нет Европы.

К тому времени Фишер с абсолютной ясностью выразил своё мнение об Исландии. Американские военные называют это «дальним гарнизоном», утверждал он, и солдатам выплачивают там особое вознаграждение, компенсируя тяготы службы в подобных местах.

Во-первых, это было неправдой. Во-вторых, несправедливо. Прибыв на этот остров в 874 году, норвежец Ингольфур Арнарсон, первый поселенец тех мест, где ныне находится столица государства, был потрясён открывшимся перед ним видом: вдали возвышался покрытый снегом вулкан, рядом билась о берег морская пена. Он назвал эту область Рейкьявиком, что означает «дымный залив». Земля здесь с трёх сторон окружена водой, а в воздухе носится запах серы.

Этот суровый, ветреный, далёкий от континентов остров обладает удивительной, строгой красотой. Здесь край ледников и гейзеров, пустошей и дикой зимостойкой травы. Зимой ночь длится круглые сутки, летом круглые сутки светло. Весьма символично, что эта вулканическая страна расположена над огромным хребтом, разделяющим Атлантику. В 1972 году в Исландии жило 210 775 человек, а протяжённость мощёных дорог за пределами столицы едва ли насчитывала пятьдесят миль (до сих пор наиболее распространённым транспортным средством в Исландии являются полноприводные машины). Почти половина населения страны живет в Рейкьявике.

За предвзятое мнение Фишера некоторым образом несут ответственность современные городские архитекторы. Несмотря на потрясающий пейзаж, Рейкьявик превратился в эстетические руины. Отчасти это объясняется чрезмерным притоком населения. К концу Второй мировой войны этот город был чуть больше рыбацкого посёлка. За четверть века он невероятно разросся, но дома возводились среди величественного безжизненного пейзажа довольно хаотично. Магазины и офисные здания строились из серого бетона, а дома были в основном белые, с яркими крышами. В 1972 году в городе насчитывалось мало современных гостиниц, и связь с внешним миром была неважной. В Рейкьявике практически нет внушительных зданий, придающих лоск центру столицы.

На первый взгляд Исландия не внушала доверия как принимающая сторона матча, вызывавшего в мире столь огромный интерес. Может ли этот далёкий остров справиться с его организацией? У страны не было опыта в устройстве матчей такого уровня; она никогда и не претендовала на участие в международных конкурсах на их проведение.

Как же получилось, что чемпионат мира проходил в Рейкьявике?

Все три претендентских матча Фишер провел в Америке: в Ванкувере, в Денвере и Буэнос-Айресе. Через Эда Эдмондсона, исполнительного директора Шахматной федерации США, он предложил Максу Эйве, чтобы и финальный матч проходил в США, несмотря на то что игра на американской земле дает ему неоспоримые преимущества. Он категорически отказался рассматривать СССР в качестве варианта; в числе прочего, там бы он тревожился за свою безопасность. Спасский со своей стороны опасался того же в США. Однако он не хотел, чтобы матч проходил и в СССР; его сильно беспокоило, что некоторые коллеги могли поддерживать Фишера.

Если не в СССР и не в США, то где? Начиная поиски, ФИДЕ объявила, что любой город мира может заявить о своем желании принять у себя чемпионат, и запечатанные конверты с предложениями должны быть присланы до 1 января 1972 года. Некоторые города предложат за право проведения этого матча суммы, которые выглядели тогда беспрецедентными.

Когда в 1969 году Спасский победил в Москве Тиграна Петросяна, приз составлял 1400 долларов. На сей раз речь шла о совсем других деньгах. Белград, столица Югославии, где по шахматам сходили с ума, предложил в сто раз больше — 152 тысячи долларов. Второй югославский город, Сараево, готов был выложить 120 тысяч. Буэнос-Айрес давал 100 тысяч долларов, как и третий югославский претендент, город Блед. Были и другие предложения: Амстердам, Рио-де-Жанейро, Монреаль, Загреб, Цюрих, Афины, Дортмунд, Париж, Богота и Чикаго (его дисквалифицировали за опоздание с подачей заявки). Рейкьявик предложил 125 тысяч, то есть по пятьдесят центов с каждого мужчины, женщины и ребенка Исландии; вся эта сумма была гарантирована правительством, хотя организаторы надеялись не только компенсировать издержки, но и получить доход, продав права на телевизионный показ.

Заявку послал Гудмундур Тораринссон, президент Исландской шахматной федерации. Его выбрали (в его отсутствие) двумя годами ранее: пост перешёл от его брата, Йохана, одного из лучших шахматистов Исландии. Именно Йохан посоветовал исландцам бороться за этот матч. Гудмундур говорит, что с неохотой согласился возглавить эту попытку; в конце концов, у него была основная работа — консультант по строительному бизнесу. Однако Тораринссон обладал политическими амбициями, а подобная кампания была единственным шансом обратить на себя внимание. Помогло и то, что он принадлежал к левоцентристской прогрессивной партии коалиционного правительства и был хорошо знаком с премьер-министром Олафуром Йоханнессоном.

Спасского и Фишера попросили составить список предпочтений. На этой стадии основным желанием Спасского было играть на нейтральной земле и не делить матч между двумя городами. Он беспокоился и о погоде, а потому склонялся к Голландии. Исландцы могли бы указать, что в Рейкьявике такой же климат, что и в родном городе Спасского, Ленинграде.

Фишера, казалось, климат не беспокоил. «Деньги, деньги, деньги» — вот о чем он заботился больше всего или, по крайней мере, так утверждал. Его предпочтения всегда были на стороне тех, кто предлагал большую сумму, — в данном случае Белграда, где его с восторгом встречали ещё после межзонального турнира в городе Портороже, когда ему было пятнадцать лет. Именно поэтому, с точки зрения Спасского, Югославия была неприемлема.

Что же тогда выбрать? Для советских необходимость торговаться и искать компромиссы означало болезненное пробуждение. Ещё со времён войны у них была монополия на чемпионаты. Детали любых разногласий держались за закрытыми дверями. За этими дверями определялись и место, и условия, и призы. Теперь советские власти должны были учиться искусству переговоров в сложнейших обстоятельствах, имея дело и с американцами, и со Спасским.

Преобладала атмосфера смятения и неуверенности. Обсуждалась возможность сыграть половину матча в США, половину — в Ленинграде. Идею отклонили; в списке оставались Амстердам, Исландия и Блед — или, если не Европа, то Аргентина. Позже сформировался следующий порядок: Рейкьявик, Дортмунд, Париж, Амстердам. Прежде чем был составлен окончательный список, произошли дополнительные перетасовки. Интересно, что в процессе принятия решения советской стороной материальный вопрос не играл существенной роли.

Неудивительно, что во всей этой суете первая серьёзная ссора между Советским Союзом и ФИДЕ возникла из-за простого непонимания в процессе спешного урегулирования списка предпочтений. Изначально его подача была назначена на 31 января 1972 года, но советская сторона считала, что Эйве перенёс дату приёма на 27 число; сам же он утверждал, что новая дата просто означала просьбу ФИДЕ ускорить процесс. Москва подала список 27 января. Американцы сдали свой четырьмя днями позже, и, к большому раздражению и ужасу Москвы, Эйве принял его как полученный вовремя.