Станислав Меньшиков - Тайна папок Йонсона Страница 29

— Не столько говорил, сколько подразумевал, — возразил Лавини. — Мне было очень приятно с вами встретиться, мистер Йонсон. Надеюсь, вам понравится Италия. Вы здесь, конечно, не впервые?

Разговор был явно закончен. Гарри первым вышел на улицу. Он неспешно побрел к площади Святого Петра, еще раз поглядел издали на громадный собор и двинулся дальше по Вьяледи-Консолидационе, торжественной и однообразной. Выйдя на набережную Тибра, он оказался перед круглой крепостью Сент-Анжело, на крыше которой был расстрелян Каварадосси.

— То было в прошлом веке, — сказал он громко по-английски, отчего шедший впереди римлянин вздрогнул, повернулся к нему и о чем-то спросил.

— Да, — продолжал Йонсон вполголоса уже на своем родном языке. — В то время они сражались с Каварадосси, теперь — с целой маленькой страной, и союзники у них весьма и весьма сомнительные. А мораль не существовала ни тогда, ни теперь.

Римлянин удивленно посмотрел на него и пошел прочь…

На площадь Навона быстро спускались сумерки. Гарри посмотрел на часы и заказал еще «чинзано». Народу на площади прибыло. Все столики в его кафе и соседних были заняты. Он вспомнил, что точно так же позавчера сидел перед выложенной красным кирпичом старой ратушей Сиены и беседовал с Гвидо Росси. Это был высокий представительный мужчина с аристократической внешностью. Своим обликом он напоминал холодного, несгибаемого маркиза из недавно виденного итальянского фильма. Только Росси был вовсе не аристократом, а выходцем из крестьянской семьи, когда-то владевшей небольшим виноградником. За его внешним высокомерием скрывался очень внимательный и тонкий наблюдатель жизни и нравов.

Йонсон приехал в Сиену из Флоренции, где встречался с Леонардо Антонелли.

Тот оказал ему всяческое гостеприимство, покормил обедом в одном из изысканных местных ресторанов, был откровенен. В сущности, он не сказал ничего нового и даже полностью подтвердил все, что Йонсон узнал от Траппа и Лавини. Да, «Бионике» практически контролируется коалицией внешних интересов. Да, «Корпорация духовных дел» сотрудничает там с фирмами, за которыми стоит наркобизнес. Да, в последнее время идет подспудная драка между группой американских и европейских компаний за «Бионике». Да, иксляндское правительство полностью в курсе дела и даже предпочитает вариант с французами и итальянцами, видя в этом меньшую беду. Может ли это иметь отношение к судьбе Нордена? Вполне возможно, но что может об этом знать финансист из Флоренции? А другие иксляндские фирмы? Синьор Йонсон хочет слишком многого. Разве ему недостаточно истории с «Биониксом»? И вообще, какое это имеет значение по сравнению с великими преимуществами интернационального технического прогресса, перед которым бессильны нации?

Неприятный осадок от этой встречи с Антонелли не покидал Йонсона ни ночью, когда он лежал в своей постели во флорентийской гостинице «Крафт» на улице Сольферино, ни утром следующего дня, когда садился в арендованный «фиат» для поездки в Сиену. Йонсон поехал туда отчасти потому, что Нефедов еще в Нью-Йорке дал ему координаты Росси, служившего вице-президентом «Банко ди Монтерони», а главным образом потому, что никогда не был в этом городе, славившемся своим уникальным архитектурным ансамблем. Росси показал ему все, что мог, за считанные два часа, которые были в их распоряжении. Особенно потрясли Гарри мозаичные полы кафедрального собора и коллекция картин уникальной сиенской школы. Позже на площади Кампо он слушал рассказ Росси об этрусках, от которых, по преданию, пошло местное население, о башне Мангия, возвышавшейся над ратушей, и о многом другом, что можно было увидеть только в Сиене.

Но все это не выветрило в нем впечатления от встречи с Антонелли, и Йонсон решил поделиться этим с Росси. Ведь он тоже банкир, и его мнение имело значение. Гарри рассказал ему самое существенное, не упоминая об истинной причине своего интереса.

— Хочу вам дать один совет, — сказал Росси, выслушав Йонсона. — Я знаю Лавини и Антонелли лет двадцать и имел с ними немало дел. Я бы не стал им доверять. Вся эта история мне кажется надуманной. С какой стати они раскрывают перед вами детали, о которых посвященные обычно хранят молчание под страхом смерти? Ведь, расскажи бы что-нибудь подобное в серьезном обществе, вам не поверят, а то и поднимут на смех. Извините меня за резкость. Мне представляется, что вас либо грубо провоцируют на неосторожный шаг, либо просто разыгрывают. А совет я хотел бы дать такой: допустим, что сказанное ими правда лишь на десять процентов. Этого совершенно достаточно для того, чтобы вы были обречены. Если речь действительно идет об участии мафии или наркотических империй, то лучше всего бросить это дело и больше к нему не возвращаться. Я бы поступил так.

— Впрочем, не расстраивайтесь, — добавил он, видя, что Йонсон пришел в уныние. — Езжайте спокойно в Рим, возвращайтесь в Нью-Йорк и передавайте мои наилучшие пожелания Сержу Нефедову. Он когда-то помог мне распутать одно сложное дело. Это человек серьезный. Спросите совета у Сержа и послушайтесь его.

По улице Банки-ди-Сопра он проводил Йонсона к отелю «Эксельсиор-Джолли», возле которого стоял арендованный Йонсоном автомобиль. Дорога в Рим заняла три часа. Быстрое, но мерное движение по автостраде успокоило его. «В конце концов все выяснится, — думал он. — Росси, пожалуй, слишком осторожен. Но прав в одном: надо кончать всю эту игру в детективы. Вернувшись в Нью-Йорк, напишу обо всем Патриции Гунардсон. Пусть наши сами разбираются, кто и в чем замешан».

Приняв это решение, он хорошо провел день в Риме и теперь, допив второй «чинзано», встал и пошел к своей гостинице. Взяв у входа такси, он поехал в ресторан на улицу Витторио Венето, где была назначена встреча с профессорами.

И только здесь Йонсон узнал от собеседников новости, которые уже день будоражили Рим и всю Италию: вчера вечером, когда он катил по автостраде из Сиены, на одной из римских улиц был в упор расстрелян выходивший из своей машины президент «Эчеленцы» Лодовиго Менжели. Представитель «Корпорации духовных дел» синьор Лавини отказался комментировать происшедшее…

Только летя на следующий день над океаном обратно в Нью-Йорк, Йонсон почувствовал себя в безопасности после последних часов, проведенных в Риме.

13

Айлендер Фесс внимательно оглядел небольшую группу, собравшуюся за овальным столом в мраморном зале виллы «Катари», и еле слышным голосом произнес:

— Цель нашего небольшого, совещания — обсудить некоторые проблемы, возникшие в отношениях между американской и японской сторонами. Хочу с самого начала отдать должное нашим правительствам и дипломатам. Они очень многое сделали для того, чтобы возникающие между нами недоразумения не превратились в большой политический конфликт. Вчера вечером я говорил с президентом…

Фесс сделал многозначительную паузу, призванную внушить особое уважение к человеку, который может просто так поднять трубку в своем калифорнийском имении и позвонить главе своего государства, а тот будет терпеливо выслушивать его мнение, принимать во внимание его советы и, со своей стороны, подсказывать решения весьма тонкого политического свойства.

Внешне Айлендер Фесс не производил внушительного впечатления. Его легко можно было по недоразумению принять за клерка средней руки. Когда он стоял, нервно сложив на впалом животе жилистые руки, присутствующие неизменно удивлялись малости его роста. Сидя, он казался много выше, должно быть, из-за несоответствия между длинным туловищем и короткими ногами. Редеющие, коротко постриженные волосы, напряженные и невыразительные глаза могли бы принадлежать загнанному приказчику небольшой лавки, а не человеку, который за какие-нибудь двадцать лет нажил миллиардное состояние и входил в список пяти богатейших людей Америки.

— …Президент был рад узнать о нашей встрече, — продолжал Фесс вкрадчиво. — Он надеется, что мы, как люди деловые и способные непосредственно оценить свой личный интерес, сможем достичь того, что не в силах профессиональных дипломатов.

Он замолчал и посмотрел прямо перед собой через полированный стол, где сидел президент «Дай лайф иншуренс» Татэкава Эйсаки. Тот невозмутимо слушал, не выражая взглядом ни протеста, ни согласия. Когда наступило молчание, Эйсаки положил правую руку на стол, взял карандаш, слегка постучал резиновым наконечником по стопке бумаг и начал медленно произносить английские слова с сильным японским акцентом:

— Мы, японцы, считаемся большими мастерами церемоний, но я с удовлетворением должен признать, что наши американские друзья быстро догоняют нас.

Он вежливо всосал воздух сухими губами, несколько раз утвердительно кивнул и только после этого вновь заговорил. Ему было, наверно, за семьдесят. Впрочем, возраст японца установить не всегда легко.