Михель Гавен - «Роза» Исфахана Страница 3

— Нет, ханум, — обернулся на мгновение тот, и Джин заметила, что лицо его побледнело. — Кажется, снова трясет. Как бы нам…

— Успокойся, Бабак. Утром геодезисты предупредили, что остаточные толчки будут проявляться еще несколько дней. Просто надо поскорее выбраться отсюда.

— Я бы рад, — вздохнул водитель, — но кругом такая грязища, что не разгонишься…

Ехали действительно медленно, к тому же в полной темноте. Обгоняли разве что бредущих вдоль дороги с нехитрым скарбом жителей окрестных селений, от стихии не пострадавших, но из-за опасения, что их постигнет участь соседей, все-таки покинувших насиженные места.

В городской больнице, до которой добрались лишь часа через полтора, трупы — еще неопознанные и потому не подготовленные к погребению — лежали прямо во дворе. Их раскладывали здесь специально: в надежде, что кто-нибудь из местных жителей опознает в раздавленных, размозженных, разорванных мертвых телах своих родственников. Зрелище было жутким, и даже успевшая ко многому привыкнуть Джин отвернулась, а Марьям и вовсе, вскрикнув и закрыв лицо руками, оступилась. Джин поддержала её, не позволив упасть.

— Успокойся, Марьям, успокойся, — обняла она девушку. — Ничего не поделаешь, такая уж у нас работа…

Двое мужчин и женщина, с ног до головы закутанная в черное, выносили со двора кого-то из близких. Мужчины то и дело вскидывали головы к небу, слали проклятия шайтанам и демонам, взывали к Аллаху, а женщина просто тихо плакала, закрыв лицо покрывалом. Рядом с больницей стояла видавшая виды легковушка. Мужчины открыли багажник и засунули в него труп. Багажник не закрылся, но никого это, похоже, не взволновало. И Джин в очередной раз поразилась несоответствию между только что громогласно и демонстративно выказываемым горем и чудовищной небрежностью, с которой труп был заброшен в багажник машины. Эту черту — расхождение эмоций с действиями — она подметила здесь, на Востоке, давно. И постепенно пришла к выводу, что хотя в древности Ближний Восток и послужил колыбелью для нескольких высокоразвитых цивилизаций, однако со временем ислам подмял под себя культуру этих народов и поспособствовал тем самым их деградации. Потому-то свойственные обычно лишь малоразвитым племенам обряды стенаний над мертвыми, завершающиеся танцами с барабанами, получили своеобразное воплощение и здесь.

Мужчины меж тем уселись в машину, один из них включил стартер, и легковушка затарахтела как трактор. Видимо, у нее был неисправен глушитель. Женщина, придерживая длинные одежды, не без труда пробралась на заднее сидение. Ей никто не помог — местному этикету подобные тонкости были неведомы. О мертвеце и вовсе, похоже, забыли: так и повезли в открытом багажнике. Джин проводила машину взглядом: синюшные ноги с засохшими следами крови свисали до самой земли, и их подбрасывало на каждой колдобине…

— Как можно верить в милосердие небес, когда столько горя вокруг? — всхлипнула Марьям.

Джин отчего-то вспомнила иракскую девушку Михраб, свою помощницу в городской больнице Эль-Кута. Правда, Михраб принадлежала к интеллигентной арабской семье, и это отражалось не только в её манерах, но и на лице: тонкие черты, мягкий голос, большие светлые глаза. Марьям же была дочерью бедного неграмотного крестьянина, подавшегося в город на заработки. Мать её ослепла после несчастного случая и с тех пор не выходила из дома. Чтобы содержать семью, отец выбивался из сил, и Марьям с сестрой вынуждены были прервать учебу — тоже пошли работать. Марьям устроилась мыть больничные лестницы в Исфахане, где Джин её и заметила. Через социальную службу она добилась, чтобы улыбчивую, сообразительную и толковую девушку отправили на курсы медсестер, а когда та закончила обучение, определила её к себе в помощницы. Джин почему-то чувствовала ответственность за судьбу этой молоденькой смешливой персиянки и испытывала необъяснимое желание расширить её сдавленный исламом мир, сделать его богаче и ярче. Как в случае с той же Михраб из Ирака…

Ныне зеленоглазая медсестра Михраб, уроженка Эль-Кута, вот уже три года как живет в Чикаго. Поступила в университет, попутно работает в клинике Линкольна. Джин нисколько не сомневалась, что под присмотром главного хирурга госпиталя Ким Лэрри способная иракская девушка быстро освоит профессию и достигнет успеха. Её брат Салит, с детства души не чаявший в машинах, оказался неплохим механиком и ныне тоже работает в Чикаго, в частной автомастерской. Оба теперь живут свободно в свободной стране, и никто не мешает им восхвалять за это Аллаха.

Джин очень хотелось, чтобы когда-нибудь и Марьям, и другие женщины Ирана тоже узнали, что за пределами круга, очерченного суровыми муллами, существует другая жизнь. Конечно, по сравнению с Афганистаном 2002 года, когда войска коалиции во главе с США изгнали с его территории сторонников движения «Талибан», или по сравнению с соседним Ираком, всё еще раздираемым противоречиями, Иран казался сейчас Джин почти что оазисом спокойствия, благополучия, цивилизации и даже просвещения.

А вот в Афганистане от той жизни, которая текла там при короле Захир-шахе и позднее, даже при революционных деятелях вроде Наджибуллы, не осталось и следа. Эта страна с поразительной скоростью откатилась обратно в Средневековье. Угнетенные, забитые, пожизненно «замурованные» в паранджи женщины. Запрет на книги и какое бы то ни было учение, кроме религиозного. Школа — только для мальчиков. Единственный учитель в ней — мулла. Он преподает Коран, а в перерывах — это просто невероятно! — обучает подопечных установке растяжек и стрельбе из «калашникова».

Когда американские войска входили в афганские деревни, Джин и её подруга Мэгги принимали в передвижном госпитале всех местных жителей, обращавшихся к ним со своими недугами. И обе они были тогда страшно поражены: эти люди не знали даже элементарных правил гигиены! Поэтому часто умирали от совсем простых болезней: несварения желудка, хронического недоедания или истощения, от диареи, вызванной употреблением зараженной червями воды, от самой обычной простуды… О более серьезных случаях и говорить не приходится: если, не дай бог, руку или ногу оторвало миной, каковых в Афганистане было разбросано на каждом шагу, и не успел обратиться за помощью в миссию Красного Креста — всё, смерть. Попросту истечешь кровью, и никто не поможет. Все будут только причитать и молиться.

Здесь же, в Иране, дела обстояли не в пример лучше. Не зря ведь иранские муллы первыми осудили «Талибан», дальновидно распознав в нем угрозу своему господству. Поэтому ныне здесь были хорошо развиты здравоохранение и социальная помощь, никто не препятствовал деятельности Красного Креста, женщинам дозволялось учиться, участвовать в общественной жизни страны, обходиться вместо паранджи хиджабом и даже заниматься спортом, пусть и отдельно от мужчин. Неграмотных в Иране практически не встречалось.

Но чем больше Джин наблюдала иранскую жизнь, чем больше о ней читала и анализировала обстоятельства прихода к власти Хомейни и деятельность его последователей, тем больше приходила к выводу, что корень зла, явившегося человечеству 11 сентября 2001 года в виде протараненных пилотами-смертниками башен Всемирного торгового центра, лежит все-таки не в Афганистане. Его надо искать именно здесь, в Иране, в исламской революции и идеях Хомейни. Это он и его последователи породили исламский терроризм, взявший за точку отсчета отнюдь не нападение на башни-небоскребы, а захват сотрудников американского посольства в Тегеране в 1978 году.

Личность Хомейни, именуемого в Иране «двенадцатым имамом» и «долгожданным мессией для шиитов», сродни личности Ленина. А действия, совершенные им в Иране, можно смело приравнять к революции 1917 года в России. Именно отсюда, из Ирана потянулись незримые ниточки к «Аль-Каиде» и «Талибану», как бы иранские муллы ни пытались теперь — ради собственной безопасности — откреститься от них. Именно Хомейни внушил единоверцам, что Коран может и должен быть кровавым. Да и сам никогда не стеснялся отправлять на смерть тысячи не согласных с ним и подвергать их репрессиям сродни сталинским, желая окончательно расчистить поле для своих идей…

В Иране Джин жила при миссии Красного Креста, охраняемой двумя кордонами стражей исламской революции под командованием капитана Лахути. Здесь, вдали от посторонних глаз, можно было не носить хиджаб и вести привычный образ жизни. В миссии имелись свободный, неконтролируемый Интернет, мобильная связь, скайп и прочие радости христианской цивилизации. Такие как туалетная бумага, например, — тоже радость, оказывается. Оставаясь одна, Джин любила размышлять о добре и зле. К этому её с детства приучила бабушка. Она же привила любовь к книгам и людям, достойным подражания. Таким как леди Клементина Черчилль, например…