Франсиско Павон - Рыжие сестры Страница 3

Дон Лотарио несколько раз успел пройтись туда-сюда по площади, поздороваться с приходским священником доном Мануэлем Санчесом Вальдепеньясом, найдя, что он, без сомнения, выглядит хуже, но не теряет свойственной ему горячности и чувства юмора, пошутил с Пепито Ортагой, сыном доктора, приветственно помахал рукой своему коллеге Антонио Боласу, проехавшему мимо в машине, и, когда он уже в который раз взглянул на часы, к нему подошел полицейский Чичаро:

– Добрый день, дон Лотарио. Начальник сказал, если не возражаете, может, зайдете к нему в контору.

– В контору так в контору.

Они перешли площадь в неположенном месте – даром, что ли, оба были представителями власти, – и дон Лотарио почти вбежал в кабинет Плинио.

– Ты свободен? Ну-ка, что за тайну ты хочешь поведать мне?

Плинио достал табак и, лишь набив папиросу, закурив и затянувшись торжественно, как он всегда делал, лишь после этого сказал, время от времени прерывая речь паузами и растягивая слоги:

– Я получил письмо от нашего приятеля, комиссара из Мадридского уголовного розыска, дона Ансельмо Пералеса, – и, как бы ставя точку, вытащил из кармана письмо.

На лице дона Лотарио изобразилось веселое удивление.

Плинио осторожно развернул письмо, водрузил на нос очки и прочитал, обозначая голосом все знаки препинания:

«Сеньору дону Мануэлю Гонсалесу, начальнику Муниципальной гвардии Томельосо. Мой дорогой и замечательный друг! Простите, что я беспокою Вас, но я веду сейчас дело, в котором замешаны люди, жившие некогда в Томельосо… Мне пришло в голову, что Вам, пожалуй, интересно узнать о нем, а может, даже и заняться этим делом. Ибо не напрасно говорят многие – на то есть основания, – что Вы лучший детектив в Испании.

у нас много работы, а людей не хватает, и мне бы хотелось передать Вам это дело как можно раньше, пока след еще не остыл… А поскольку Вы имеете почетное звание комиссара и крест за успехи в роли детектива (простите но я предпочитаю сказать детектива, а не полицейского), мне думается, что просить Вас о сотрудничестве имеет смысл. Я посоветовался со своим начальством, которое относится к Вам с большой симпатией, и мне дали, как у нас говорят, «зеленую улицу». Я оплачу Вам все расходы, пока Вы тут будете находиться, как, разумеется, и расходы дорогого дона Лотарио. Я не знаю, какие у Вас отношения с сеньором алькальдом – полагаю, что хорошие; не знаю Ваших обязанностей там, но думаю, что они не помешают Вам приехать, в противном случае известите меня; но помните, что для Томельосо и для Вашей Муниципальное гвардии это честь, что Вас вызывают в Мадрид. Короче, Мануэль, позвоните мне по телефону – что и как. Я рассчитываю, что Вы быстро разберетесь в этом' деле и мы будем иметь удовольствие провести вместе несколько дней. Горячий привет доброму дону Лотарио.

С сердечным приветом Ваш добрый друг и товарищ – Ансельмо».

Окончив чтение, Плинио сложил письмо, снял очки и уставился на дона Лотарио.

– Прекрасно, Мануэль, прекрасно, – вскочил тот, словно на пружине, – прекрасная возможность дополнить твою биографию, а кроме того, мы чудесно проведем время в Мадриде: уж сколько времени мы отсюда носа не высовывали.

– Главное, что у нас тут в последнее время так тихо и чинно, что недолго и смекалке притупиться… А моя биография, о которой вы так печетесь, лучше бы осталась девственно нетронутой. Беда в том, что я не представляю, как об этом сказать алькальду. Вы знаете, что я одалживаться не люблю.

– Ты, как и все, имеешь право на отпуск. Вот и возьми его… А домашние твои только рады будут, если ты вернешься из Мадрида с победой.

– Не люблю я уезжать от них надолго.

– Какое там надолго! Увидишь, за неделю справимся. А то пусть и они прокатятся в Мадрид – в театр сходят. Ты в этом году ведь за виноград хорошо выручил.

– Не в деньгах дело…

– Давай решайся, Мануэль.

– Да я в общем-то… Только вот привыкаешь к старым методам работы…

– Что значит – старые методы, новые… В искусстве детектива единственно, что нужно – как, впрочем, и во всем остальном, – это голова и интуиция, а в этом ты дашь сто очков вперед всей испанской полиции.

– Ну, что с вами поделаешь, дон Лотарио.

Отъезд

Приготовления к отъезду были стремительными и веселыми. Стремительными, потому что к вечеру следующего дня все было готово. Веселыми оттого, что весть мгновенно облетела городок и лучшая его часть спешила поздравить друзей и пожелать им всяческих успехов.

Дон Лотарио решил не брать машину, потому что, как он выразился, «движение в Мадриде адское». Плинио купил чемодан и надел свой единственный штатский костюм ярко-синего цвета, который, как оказалось, сшит был по моде чуть ли не времен Серрано, но, хотя ему и было лет пятнадцать, не меньше, пиджак оказался довольно длинный. Плинио пообещал жене по приезде в Мадрид сразу же купить другой. Дочь приобрела ему две пижамы – вещь, к которой Плинио всегда относился подозрительно, ботинки, два галстука и рубашки самого современного покроя. Привыкнув постоянно ходить в форменной фуражке, он и мысли не допускал, что можно выйти на улицу с непокрытой головой, и потому хотел купить берет. Но дон Лотарио отговорил его от берета и взамен подарил ему темно-серую шляпу.

Грегория с дочерью настояли на том, чтобы проводить Мануэля до самого мадридского автобуса. Само собой, Плинио велел им ждать на площади, пока они с доном Лотарио пили кофе в казино. Разумеется, когда начальник появился в казино «Сан-Фернандо» в штатском костюме, все от удивления просто рты разинули и потом еще несколько дней обсуждали это событие. Да и он сам так привык к форме, что то и дело поднимал руку, чтобы заложить пальцы за ремень, и рука, не встретив опоры, соскальзывала вниз. Не удалось по-настоящему справиться и с галстуком: узел по неопытности он не затянул как следует, и тот все время съезжал, обнажая верхнюю пуговицу сорочки. Дон Лотарио нервничал из-за этих мелочей и раза два подтягивал другу узел, а потом пообещал научить его завязывать галстук другим узлом, гораздо более надежным, как только они приедут в гостиницу. В штатском Плинио казался чуть ниже ростом и походил на персонаж со старинной фотографии. Единственной современной деталью в его облике были часы на руке.

Маноло Перона, официант, угостил их кофе, а дону Лотарио подарил несколько билетов лотереи Пресвятой девы, покровительницы виноградарей.

В тот день столько народу хотело ехать в Мадрид, что отправлялись сразу три автобуса. И теперь вокруг них бурлила толпа отъезжающих и провожающих. Матери обцеловывали сыновей-солдат, словно те отправлялись во Вьетнам; Фараон, который тоже ехал в Мадрид – по его словам, приодеться и, глядишь, не ровен час что еще перепадет, – тут же бросился к друзьям, расчищая себе путь огромным животом, и повис на них. Были тут и две девочки-студентки в мини-юбочках – «господи спаси, видела бы их бедняжка Хуста, их бабка-кондитерша», – обе жевали жевательную резинку, причем одна из них была острижена почти наголо. Дополнял эту компанию Караколильо Пуро, куплетист, уроженец этого городка, ныне проживающий в Марселе. Сюда он приезжал по случаю смерти отца. Это, разумеется, был не тот случай, когда следовало рядиться в костюм андалузского покроя – правда, с черным крепом почти у самого плеча, в шляпу с загнутыми полями и туфли, какие носят танцоры. Он порхал, виляя бедрами, невероятно пошлый, окруженный родственниками и почитателями, причем некоторые из них тоже принадлежали к этой порочной ветви и, разинув от восторга рты, смотрели на него, добившегося такого успеха там, за Пиренеями, что отделяют их от Франции. Фараон, желая сказать ему приятное, заметил, что он, мол, хорошо сохранился. Караколильо неприветливо ответил, что «сохраняются консервы в банках, он же мужчина, а не какая-нибудь рыба». Фараон едва удержался, чтобы не хмыкнуть по поводу «мужчины», который не рыба, но и не мясо, однако заметил весьма вежливо:

– Не ершись, дружище, я от чистого сердца.

– Ничего себе от чистого сердца, – не мог успокоиться тот. – «Хорошо сохранились» говорят старикам, а мне до старости далеко, приятель. Да, я куплетист и горжусь этим. Уж лучше быть таким, как я, наслаждаться жизнью и брать от нее все, чем таким, как ты: даже мать твоя не знает, кто твой отец…

– Ах ты, сукин… – И возмущенный Фараон бросился к Караколильо.

Однако он позволил Плинио удержать себя и, стоя лицом к лицу с куплетистом, сказал:

– Слушай, Караколильо, лучше заткнись, а не то вместо Мадрида ты у меня успокоишься в канаве.

Некто из окружения Караколильо – обладатель небесно-голубой рубашки и томного взгляда – объяснил ему, кто такой Плинио. При слове «полиция» Караколильо сразу притушил свой запал, словно его подменили. Он закурил новую сигару светлого табака, Держа ее почти за самый кончик, затянулся, выпустил дым через нос и отошел от Фараона и блюстителя порядка.