Белый Север. 1918 (СИ) - Каляева Яна Страница 3

И главное — он же попал на правильную сторону! Миха, которого Максим больше не держал за безумца, явно говорил о каком-то плане по свержению большевиков. Как знать, может, именно здесь Максим должен сыграть значимую роль?

К своему стыду, историю Гражданской войны Максим знал из рук вон плохо, никогда толком не интересовался ею — так, просматривал иногда, что попадалось на глаза в пабликах. По ним выходило, что белые воевали за царя и возрождение старых порядков, а большевики — за кровавую диктатуру. Поэтому Максим всегда полагал победу большевиков чудовищной ошибкой. Но все-таки как так вышло, что люди пошли за ними? Наверно, им всех удалось обмануть. Еще там крутились какие-то эсеры, кадеты, эсдеки и прочая шушера с малопонятными целями и методами, но о них в пабликах практически не писали — ведь героические образы белых офицеров и картины кровавых большевистских зверств вызывали у подписчиков куда больше эмоций, а следовательно, лайков и комментов. Максим знал, что большинство людей судит о чем угодно по подборкам эмоционально заряженных фактов, комфортно укладывающихся в их картину мира, и что сам он — не исключение. Поэтому теперь в Гражданке и столкнувшихся в ней силах придется разбираться вживую.

Про бои на Дону, за Перекоп и про Ледовый поход Максим что-то все же читал, а вот про Архангельскую губернию ничего не мог припомнить. Кажется, здесь высаживались то ли англичане, то ли американцы, но с непонятными целями и ненадолго. И еще в памяти всплывало слово «Мудьюг», оно ассоциировалось с чем-то страшным — должно быть, очередное большевистское зверство.

Так или иначе, раз уж Максим здесь, он сделает все от него зависящее, чтобы исправить ситуацию — или погибнет, пытаясь сделать это, вот и все.

Сперва надо выяснить обстановку у этого Михи, только вопросы задавать аккуратно, чтобы не выдать своей неосведомленности. Впрочем, Миха оказался из тех, кого не разговорить сложно, а наоборот — заткнуть.

— Вот стемнеет через полчасика, и пойдем к нашему, того-этого, отважному военному вождю. Авось он там не лопнул еще от переизбытка патриотизма, — Миха откусил от осколка сахарной головы и от души глотнул чая. — Ты только, ради всего святого, не вздумай спрашивать Чаплина, не родственник ли он комику этому американскому. Все, конечно, спрашивают. Он с этого бесится, мочи нет в третий раз выслушивать про его древний дворянский род. А ты сам-то из кого будешь, на какой стоишь платформе? Из эсеров?

Про эсеров Максим помнил только, что они были террористами. Но Миха спросил так буднично, словно ничего ужасного в этом не видел.

— Не вполне, но близко к тому, — ответил Максим уклончиво и тут же перевел стрелки. — А ты?

— А я эсдек, — охотно сообщил Миха. — Теперь лучше говорить «меньшевик», чтобы, значит, решительно отмежеваться от наших больше-не-товарищей. У истоков профсоюза портовых рабочих стоял, права работяг отстаивал в честной борьбе, обычно более-менее законными методами… в общих чертах. И даже при царе кое-чего добивались, а уж после февраля-то и вовсе, почитай, жизнь началась. До самых большевиков.

— А чего большевики у вас наворотили?

— Да эти мрази же как действуют? Быстренько те Советы, где большинства не набрали, поразгоняли. И профсоюз наш тоже. А чтобы уже совсем всех допечь, мобилизацию сейчас проводят, это в разгар сенокоса-то. Хлеба и мира обещали, а на деле что? Шиш без масла. Ну и когда с нами связался этот «Союз возрождения России», мы стали ему, того-этого, содействовать. Вот товарищи меня в Вологду отправили, чтобы я какую ни есть помощь против гнид большевистских к нам привел. Хоть офицерье, хоть англичан, хоть черта в ступе. Покамест у Чаплина на побегушках — принеси, подай, связного встреть… У меня этот капитан с его поруганной честью Отечества в печенках уже сидит, а деваться некуда.

— Отчего же, — осторожно спросил Максим, — некуда?

Миха почесал круглую коротко стриженую голову.

— Не из наших ты мест, Максимко, и главной северной беды не понимаешь. У нас в Архангельской губернии что есть? Лес, рыба и главное — порты, торговля. Доска, треска и тоска, в общем. А чего нету, так это хлеба — земля родит плохо. Издавна зависим от поставок с юга, с востока или по морю. От большевиков хлеба не дождешься, наоборот, реквизировать норовят, как они говорят, «излишки». У нас цинга уже по уездам, а этим иродам — «излишки»! Раньше-то хлеб Пермь-Котласской дорогой везли из Сибири, по четыре рубля за мешок шел… а теперь там бои, говорят, чуть не на каждой станции. Выходит, вся надежда на подвоз хлеба по морю, из-за границы. Иначе не перезимуем, с голоду перемрем.

— Так вам помощь Антанты нужна? При чем же тут этот Чаплин?

— Да как бы тебе объяснить, Максимко… — Миха тяжело вздохнул и почесал в затылке. — Большевиков-то мы и без всякого этого «Союза возрождения» сковырнуть можем. Они у нас на Севере силы никогда не имели, так, латыши ссыльные между собой чего-то лопотали, по-русски не говорили даже. Сейчас, ясен перец, наприсылали из Москвы комиссаров, да сколько их — плюнуть да растереть. Три тысячи штыков у них, но все больше силком мобилизованные, что они, соседей своих станут резать по приказу пришлой сволочи? Да ни в жисть.

— Так за чем дело стало?

— Ну свергнем мы большевиков, дык а дальше-то что, Максимко? Мы, поморы, для союзничков — туземцы, мумба-юмба. С нами они дел вести не станут. Зайдут в порт, склады свои эвакуируют — у них там много всего против немца хранится — и поминай как звали. Может, пограбят и понасильничают еще по дороге. А нам-то хлеб нужен. Военная помощь против Красной армии опять же. Мы даже железку своими силами не починим! Вот тут Чаплин и пригодятся. Он на подводной лодке британской служил, для англичан свой, союзник против немцев. Ему-то они сразу золото нашли на переворот, а нам бы медяшки не подали. Опять же, офицерье сейчас толпами на Север бежит от Советов. Организовать бы их для нашей защиты, но разве они нас, мужичье сиволапое, послушают? А в одиночку против большевиков не выстоять.

— Ясно-понятно… Дело говоришь! — одобрил Максим, припоминая, что одной из причин поражения Белого движения была его разобщенность и отчужденность от народа. И, похоже, эту тенденцию вполне реально переломить.

— А то ж! Мы, поморы, не лаптем щи хлебаем. За себя постоять умеем. Скоро познакомлю тебя с товарищами, сам увидишь!

Миха по-мальчишески улыбнулся, подскочил к зеркалу и принялся так и эдак натягивать картуз на круглую голову. Его никак нельзя было назвать красавцем, но живость и подвижность придавали ему определенное обаяние.

— Собирайся, темнее уже не будет. Пора к нашему, так сказать, вождю… Стрелять умеешь?

Миха забросил в ящик комода одежную щетку и оттуда же достал два револьвера, один протянул Максиму.

— Не доводилось…

Револьвер был довольно тяжелый, однако в руку лег как влитой — словно всегда там был. Вроде наган, припомнил Максим просмотренные когда-то в интернете картинки.

— Вот и мне не доводилось, — вздохнул Миха. — Предпочитаю мирную борьбу за права, того-этого, трудящихся. Но время такое… Чаплин велел при оружии быть. Простой солдатский наган. Говорят, надежная вещь. Смотри, предохранителя нет, надо курок взвести, вот эта штучка, и потом уже жать на спуск.

Вышли в душный летний сумрак. Максим больше не удивлялся ни отсутствию антенн, ни густо покрывающим улицы коровьим лепешкам. Сосредоточился на том, чтобы не плюхнуться в неудобных сапогах в воняющую навозом грязь. Поддевка сама по себе была довольно тяжелая, и предательски позвякивающие соверены еще больше отягощали ее. Максим их так и не пересчитал.

То, что Максим сперва принял за деревню, оказалось окраиной довольно большого города. Полчаса спустя начались мощеные булыжником улицы. В темноте белели каменные дома и церкви. В центре даже было уличное освещение, но эти районы Миха предпочел обойти — сказал, в основном их большевики и патрулируют.

Нужный дом тоже был на окраине, но ближе к центру, чем тот, возле которого они встретились. Миха открыл скрипнувшую калитку, подошел к единственному светившемуся окну и постучал — три раза быстро, два — медленно. По занавеске мелькнула тень, и минуту спустя дверь приоткрылась. Через заставленные хозяйственной утварью темные сени путники прошли в просторную комнату. Обстановка здесь была побогаче, чем у Михи — стены обшиты досками и выкрашены, возле окна диван, посередине — накрытый белой скатертью стол.