Станислав Меньшиков - Тайна папок Йонсона Страница 36

Когда они вышли из домика-кабинета, Бэрди увидел проходившего мимо Рагнера. Он окликнул его, и между старыми знакомыми завязался разговор. Гунардсон и министр координации отстали от них.

— Ты был сегодня хорош, — сказала она очень тихо. — Но временами ты переигрываешь.

— Темперамент, — ответил он, как бы извиняясь. Министр был на голову выше премьера. При других обстоятельствах это было бы недостатком. — Да, кстати, возьми этот конверт и посмотри на досуге. Если Хансен вел такое пристальное наблюдение за Норденом, то как, должно быть, он не любит Рагнера.

— После обеда останься, — приказала она. — Сходи на пруд, отключись. А в четыре встретимся в кабинете. Эта материя слишком опасна. Откладывать нельзя. Бэрди! — крикнула она отошедшему от них метров на тридцать Тимусену. — Я бы хотела с тобой после обеда посоветоваться. С тобой и Рагнером.

Бэрди приветливо помахал ей рукой и открыл дверь в основной дом, пропуская вперед начальника личной охраны.

16

Дело, ради которого Нефедов прилетел в Женеву, было несложным, но не слишком приятным. Директор Центра просил Нефедова встретиться с одним из местных сотрудников ООН — итальянцем Серджо Борелли, который был хорошо известен в Центре, но вызывал там смешанные чувства. Борелли, весьма подвижный и говорливый молодой человек, имевший у начальства репутацию человека знающего и прилежного, был, по глубокому убеждению Нефедова, несколько поверхностным и не слишком обязательным. Когда-то они вместе работали в Нью-Йорке, но потом Борелли перешел на более высокую должность в Женеве, а теперь ему хотелось вернуться в Нью-Йорк, продвинувшись вверх еще на одну ступеньку. Директору его усиленно рекомендовал Тони Трапп, который и Нефедова просил содействовать с этом деле. Нефедов старательно уклонялся, но в конце концов ему было дано официальное задание побеседовать с Борелли и написать для директора и управления кадров конфиденциальное заключение. Разумеется, ни о какой конфиденциальности не могло быть и речи, так как Трапп через своих приятелей в кадрах на второй день узнает, что именно написал Нефедов. Придется дать заключение в обтекаемых формулировках, главное же сообщить директору устно.

Нефедов встретился с Борелли во Дворце наций, разговор их занял часа два. Серджо делился новыми идеями, говорил, что Центр должен более системно изучать связи транснациональных корпораций с политическими деятелями и организациями. Это было по существу правильно, но директор Центра всячески старался подчеркивать свою нейтральность и непредубежденность и тщательно избегал всего, что чересчур близко касалось опасных вопросов политики. Глядя на увлеченного Борелли с его плутовскими, чуть на выкате глазами, на его высокий римский лоб, на не сходившее с лица выражение готовности услужить, Нефедов знал, что тот делал акцент на политике специально. Ему было известно, что именно Нефедов в течение последних лет упорно продвигал эту идею в Центре, но встречал очень сильное, хотя и не всегда явное сопротивление. Трапп, одобряя ее в разговорах с Сергеем, наедине с начальством высказывался против.

— Расскажите лучше, — спросил Нефедов, сочувственно улыбаясь, но уклоняясь от определенных высказываний, — как дела с вашими виноградниками?

Борелли охотно переменил тему. Еще служа в Нью-Йорке, он купил виноградник сначала в Калифорнии, а потом во Франции. Снимая приличные урожаи, он с помощью наемных служащих изготовлял собственное вино, имевшее некоторый успех у торговцев, но еще не дававшее ему тех доходов, на которые он рассчитывал.

— Это очень хлопотное дело, — отвечал он. — Французская ферма в порядке, за ней присматривает брат, когда ему удается выбраться из Италии. На меня еще с нью-йоркских времен легла забота о калифорнийской плантации, но из Женевы за счет ООН редко удается пересечь океан. Если я с вашей помощью окажусь в Нью-Йорке, то нам будет много удобнее, да и вы можете рассчитывать на дюжину «борелли» в год.

— Не забудьте, что я предпочитаю белое, — в тон ему сказал Нефедов.

Борелли стал уговаривать его начать дегустацию в тот же вечер или максимум на следующий день, а узнав, что Нефедов занят, не слишком расстроился, зато попутно стал расспрашивать, с кем именно Сергею надо встретиться. Он обещал помочь в организации дополнительных встреч и был явно разочарован отсутствием откровенности со стороны своего бывшего нью-йоркского сослуживца.

Расставшись с Серджо, Нефедов поехал в отель «Иден», где он остановился.

Вечером Нефедов должен был ужинать с Максуэллом Картни, которого знал уже четверть века. Впервые Сергей встретил его в Нью-Йорке, когда работал над книгой о финансовом капитале. В то время Картни было уже под шестьдесят. Женившись на наследнице мультимиллионера Мишеля Соти, известного в прошлом парфюмерного короля, он со временем стал президентом, председателем правления и, по существу, главным хозяином «Соти интернэшнл». Французское имя и происхождение миллионов Соти давно уже представляли лишь исторический интерес.

Штаб-квартира корпорации и половина ее предприятий находились в Америке. В то время и Картни с супругой жил в Нью-Йорке, занимая весь верхний, тридцатый, этаж здания на Пятой авеню. С его просторной веранды, нависавшей над Центральным парком, можно было любоваться красочным небосклоном предзакатного Манхэттена, наблюдая, как пропечатываются на нем черные, светившиеся мириадами огней высотные здания западной части города.

Картни первый сумел по-простому объяснить Сергею, как живет средний американский мультимиллионер.

— Практически все текущие расходы мои и моей семьи оплачивает компания. Я имею в виду перелеты, домашнюю прислугу и прочее. К банковскому счету приходится обращаться, когда надо купить что-то крупное, например картину. Что касается карманных денег — тысяч двести в год, то есть то, что идет на неформальные обеды, ужины, театр, мелкие подарки, личные развлечения, — их я зарабатываю на бирже. Конечно, для этого надо уметь играть.

Это был приятный пожилой мужчина очень небольшого роста, теперь, наверное, уже совсем древний старик. Он вовсе не хвастался, а без экивоков рассказывал о своем житье-бытье молодому русскому, которому симпатизировал. Вечная улыбка на его лице, впрочем, мало кого обманывала, и если обманывала, то ненадолго. Жесткость его была известна и деловым партнерам, и подчиненным, и владельцам гостиниц, где он останавливался.

— Когда я первый раз прихожу в ресторан, то выстраиваю во фронт официантов во главе с мэтром и держу перед ними речь: «Друзья мои, — говорю я, — запомните: меня зовут Максуэлл Картни. Вкусы мои очень просты. Люблю кофе горячим, а мороженое — холодным. Следуйте этому правилу и будете довольны». После этого я могу рассчитывать на сносное обслуживание.

Достигнув шестидесяти пяти лет — срока отставки, установленного им самим, — Картни с женой уехал из Нью-Йорка и поселился севернее Женевы в особняке на берегу озера Леман. Когда умерла его жена Эдит, он остался единственным хранителем состояния, большая часть которого была передана благотворительному фонду «Мишель Соти». Этот фонд мало чем отличался от обычного инвестиционного треста: в его собственности сосредоточивались крупные пакеты акций ряда крупнейших корпораций мира, когда-то принадлежавшие самому Соти и его семье. Доходы от активов тратились на субсидии медицинским учреждениям и шли на исследования по борьбе с раком, СПИДом и другими заболеваниями. Картни был президентом фонда и строго следил за его делами…

Пора было одеваться к ужину. Нефедов еще раз побрился, тщательно завязал галстук, вытащил из чемодана заготовленный сувенир и вышел из номера. Пройдя два квартала по Рю-де-Лозанн, он свернул направо, переулками добрался до набережной, названной в честь президента Вильсона, и вошел в фойе фешенебельной гостиницы «Пале Вильсон». Навстречу ему, оживленно разговаривая, смеясь и жестикулируя, в группе американцев шел Серджо Борелли. Итальянец смотрел куда-то в сторону и, казалось, его не заметил.

Нефедов выждал несколько минут и вошел в зал ресторана. Метрдотель провел его к столику у колонны, где величаво восседал в одиночестве седой восьмидесятилетний старик с вечной приветливой улыбкой.

— Рад вас видеть после стольких лет, — сказал Картни. — Что будете пить? На ужин предлагаю лососину и утку. Здесь это делают отлично.

К ним подкатили столик на колесах, на котором покоился целый лосось. Отрезав от него несколько тонких ломтей, официанты разложили их по тарелкам, обложив мелкими зелеными каперсами. «Миллионеры едят почти то же, что и простые смертные, — подумал Нефедов, — но должны убедиться, что это действительно лососина и что она не осталась со вчерашнего банкета конкурента».