Николай Богачёв - Крах операции «Тени Ямато» Страница 36

Все, казалось, шло так, как и должно было идти в таком доме и в подобной ситуации. Но это было не так. Всякий, кто хоть сколько-нибудь внимательно, со стороны, понаблюдал бы за поведением Матильды, непременно обратил бы внимание на то несколько необычное обстоятельство, что, быстро и элегантно подавая приготовленные ею блюда на стол, повариха чуть больше, чем это было нужно, задерживалась в гостиной, чуть дольше обыкновенного убирала использованную посуду, одним словом, всячески старалась подольше задержаться у стола, побыть рядом с оживленно беседовавшими и непринужденно болтавшими под хмельком гостями.

Тем не менее внешне все было вполне благопристойно и на должной высоте. Разгоряченная шампанским «милая фрейлейн» была явно довольна, все были довольны ею, всеми была довольна и она, всеми гостями и поварихой, которую она так удачно догадалась позвать к себе в дом.

— Лотта! Послушай меня, милая Лотта! — приставала к своей подружке уже явно захмелевшая Вайхельт. — Ты даже себе представить не можешь, как смеялся сегодня в разговоре с твоим шефом фюрер! Я, говорил, своему лучшему другу микадо ничего не пожалею и всегда рад услужить. На днях мы отправляем ему почтовым вагоном чертежи на пришедшие теперь в негодность, ненужные нам ФАУ-1, причем с одной только остановкой на промежуточной станции…

Услышав это высказывание Вайхельт, Матильда, чтобы не выдать себя волнением, взяла первую попавшуюся тарелку и — от греха подальше — направилась в кухню. Там она даже посмотрела на себя в зеркало, не изменилась ли в лице? Повторив мысленно все только что услышанное, Матильда взяла себя в руки и, окончательно успокоившись, вновь появилась в гостиной, спросила, не желает ли еще кто чашечку кофе перед дорогой.

Но фрейлейн Мари уже, оказывается, успела распрощаться с друзьями и теперь стояла посредине комнаты одна. И когда Матильда принялась убирать посуду, подошла к ней.

— Это вам за усердие и услуги, Матильда, — сказала она, подавая купюру в десять рейхсмарок.

Матильда, продолжая думать о своем, механически спрятала деньги в свое потертое портмоне.

— Спасибо, фрейлейн Мари, — сказала она. — Я так довольна, что смогла угодить вам! Надеюсь, если я вам понадоблюсь еще, вы меня пригласите вновь.

Сделав на прощанье маленький книксен, Матильда покинула дом Вайхельт.

Оставшись одна, фрейлейн Вайхельт включила радио. Передавали концерт из немецких народных песен, слушая их, Мари о чем-то задумалась. Несмотря на позднее время, спать ей не хотелось, и, удобно усевшись в глубоком кресле, она продолжала слушать музыку, уставясь невидящим взором в мерцающую голубоватым огнем шкалу черного говорящего ящика.

А в это время фрау Шварц шла по улице ночного города, возвращаясь к себе домой. Еще и еще раз она во всех подробностях вспоминала с такой неожиданной пользой проведенный у личной секретарши Гитлера вечер. Несмотря на свою профессиональную выдержку и умение владеть собой, она все еще никак не могла успокоиться. В пересказанной Вайхельт издевательской реплике Гитлера ей было понятно не все, но понимание исключительной важности услышанного не только не покидало ее, но продолжало крепнуть и беспокоить. Уже лежа в постели она долго не могла уснуть и бесконечно составляла варианты словосочетаний, которые она простым кодом по телефону намеревалась передать на службу своему другу Якобу, чтобы завтра, прямо с утра, вместе с ним осмыслить все значение того, что подвыпившая секретарша Гитлера так легкомысленно выболтала подруге.

Измучившись вконец и почувствовав головную боль, Матильда, пошарив в туалетном столике, вынула из его ящика таблетку снотворного…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Утром, едва поднявшись с постели, Матильда Шварц, даже не приводя себя в порядок, тут же позвонила в часть, где в интендантском подразделении должен был находиться Якоб Нейман. Пока дежурный разыскивал штурмфюрера, она сызнова, уже в который раз, «проиграла» в своем сознании реплику Гитлера.

Наконец в трубке послышалось легкое придыхание и раздался знакомый голос:

— Штурмбаннфюрер Нейман вас слушает…

— Доброе утро, господин штурмбаннфюрер, — нарочито наигранным тоном начала Матильда. — Это говорит ваша знакомая, которую вы не любите. Сегодня я свободна, прошу вас пожаловать ко мне вечером на чашечку кофе. Не откажите в любезности зайти ко мне между восемью и девятью часами. Уверяю вас: кофе будет необыкновенный, стоящий того, чтобы его вкусить… Будете весьма довольны.

— Рад слышать вас, фрау Шварц. К назначенному вами времени буду обязательно. Постараюсь что-нибудь прихватить из сладостей, которые вы так не любите. До скорой встречи, моя дорогая!

— Будьте здоровы, господин штурмбаннфюрер!

Ровно в назначенное время со своим неизменным саквояжем в квартире Матильды Шварц появился штурмбаннфюрер Якоб Нейман. Кроме служебных бумаг незначительной важности в нем находились еще небольшая пачка сахара и коробка шоколадных конфет. Едва захлопнулась входная дверь, как Якоб Нейман, он же Льюис Рейнольдс — агент У-151 британской службы Интеллидженс сервис — задал свой, давно беспокоящий его вопрос:

— Что случилось, Ингрид?

— Не торопись, Льюис, погоди. Я в самом деле сейчас сварю кофе, и мы с тобой помозгуем кое над чем… — как-то загадочно сказала Ингрид.

Заинтриговав Льюиса еще больше, она пошла на кухню и занялась приготовлением напитка. Тем временем, и ожидании Ингрид, Льюис Рейнольдс вынул из портфеля сладости и положил их на стол. С принесенных на подносе чашечек горячий кофе дохнул приятным ароматом, а фрау Шварц, она же Ингрид Менсфильд, радистка, числящаяся в том же ведомстве, что и Льюис, под номером В-237, бросив передник на диван, подсела к столу.

— Сейчас я сделаю пару глотков и расскажу тебе обо всем… Я, понимаешь ли, была вчера вечером на квартире у Мари Теклы Вайхельт — личной секретарши нашего обожаемого фюрера…

— Постой, Ингрид! Каким чертом тебя туда занесло? Это же для нас очень опасно!

— Ты ничего не смыслишь в женских делах, Льюис. Когда такая персона, как личная секретарша фюрера, решает за что-то отблагодарить друзей и зовет их к себе на вечеринку, ей очень нужна помощь таких искусных поварих и официанток, как фрау Матильда Шварц… Успокойся. Даю тебе честное слово, я в дом к ней не напрашивалась, но ведь и не могла же я отказаться… если просит сама фрейлейн Мари Текла Вайхельт!..

Ингрид Менсфилд со всеми подробностями рассказала Льюису обо всем, что произошло вчера на квартире Вайхельт.

Льюис пил кофе и при этом внимательно слушал, смотря в глаза Ингрид. Его взгляд говорил, что с ее стороны объяснение во всем должно быть доскональным и предельно правдивым, ибо малейшая неточность или недооценка тончайшего, на первый взгляд ничтожного нюанса может иметь непредсказуемые и самые неожиданные последствия.

Ингрид еще раз слово в слово пересказала разговоры гостей за столом, особое внимание уделив реплике Гитлера какому-то высокопоставленному фашистскому чиновнику, секретаршей у которого работает некая Лотта, чью фамилию Вайхельт не произнесла.

— Вот и все, — сказала Ингрид. — А теперь давай решим, какую пользу можно извлечь из этой, может быть, даже зряшной фразы для его величества английского короля Георга VI.

— Тут и думать нечего! Тут нужно действовать, и немедленно. Сейчас я подготовлю шифровку, и тебе придется ее передать сегодня же… Мне неизвестно, Ингрид, что они там предпримут, зато я знаю отлично, что, если мы задержимся с этой информацией, которую, не дай бог, кто-нибудь из наших вот-вот продублирует, нас не погладят по головке. Тебе-то что! Все беды падут на меня. За дело! — Льюис, отодвинув чашечку с недопитым кофе, вынул из портфеля блокнот и тут же не медля начал сочинять текст шифрограммы.

Опытнейший английский разведчик, в свое время, еще задолго до начала войны, работавший в главной «конторе» близ Лондона, агент У-151 взял себе за правило никогда не передоверять шифровку донесений, безразлично в какую сторону, даже самому надежному радисту. Эту работу он всегда делал сам и почему-то был уверен, что с ним никогда и ничего сверхнеожиданного не может произойти.

Каково бы ни было расписание на любой день, неделю или месяц, Льюис использовал для своих передач и приема шифровок самое неудобное для всех сторон время, когда смыкаются глаза от усталости на любом посту, то есть от половины четвертого до половины пятого по местному времени. Такова была его договоренность с руководством, которую обе стороны выполняли в точности.

Причем, согласно все той же договоренности, в передаче на одном диапазоне одновременно могло передаваться не более двухсот знаков и тут же радист обязан был переходить на запасную волну другого диапазона. Если уложиться в положенные сроки не удавалось, продолжение передачи переносилось, при наличии подходящего расписания, на другие диапазоны следующих суток или на время очередного выхода в эфир.