Лев Гурский - Спасти президента Страница 36

— Вроде бы нет, — смущенно произнес завотделом новостей. — У меня туда братан залетел, бывший «афганец», с попыткой суицида по пьяному делу. Он и видел. Говорит, содержат прилично. Отдельная палата, говорит, телевизор, телефон. Посетителей пускают...

— Тогда не сто шестьдесят строк, а вдвое меньше, — определил я. — Лейтмотив такой: простых российских психов прессуют в общих палатах, а этому, видите ли, — особые привилегии... Что у нас еще? Из восьмидесяти строк отдела новостей полосы не слепишь.

Дверь отворилась. На цыпочках в кабинет вошел опоздавший Рапопорт, подслеповато заозирался в поисках кресла. Наконец, нашел, сел.

— У меня есть клевый ньюс о премьере, о Шлычкове, — потупив глаза, сообщила Анджела, завотделом светской жизни. — Насчет его киски.

— Киска — это любовница? — нетерпеливо уточнил я. Никогда не привыкну к их молодежному сленгу.

— Я про кошку, Виктор Ноевич, — растерялась Анджела. — Которая с лапками и хвостиком.

— Очень важное наблюдение, — иронически заметил я. — Спасибо, вы меня просветили. Я-то полагал, кошки — это которые с рогами и копытами. Так что нового у премьерской киски?

— Была беременна... — начала Анджела.

— Дальше.

— Сегодня к полудню принесла четырех котят...

— Дальше.

— Трех из них сразу утопили.

Это было уже кое-что. Любопытный штрих к портрету главы правительства, которое задерживает зарплаты, пенсии и пособия. Премьер России Шлычков убивает новорожденных зверюшек и морит голодом бюджетников. Тянет на обобщение.

— Сто тридцать строк, — оценил я. — Бессердечие верховной власти налицо. Но вы должны расставить верные акценты и, конечно, прописать фактуру: как топил, где, в чем. Побольше конкретики...

— Извините, Виктор Ноевич, — вмешался в разговор Рапопорт. — Как ни прискорбно, у премьер-министра алиби. Еще утром он вылетел в столицу Бельгии, поэтому никак не мог в полдень топить котят. Разве что этим делом он занимался уже в Брюсселе, на пару с директором-распорядителем Международного валютного фонда.

Сенсация сдохла, не прожив и двух минут. Анджела зыркнула на въедливого Рапопорта, но вынуждена была признать непричастность самого Шлычкова к злодеянию. Она, собственно, и не имела его в виду. Должно быть, в убийстве малюток виновна супруга премьера. Либо его невестка. Либо внук.

— Либо охранник или уборщица, — завершил список я. — Я разочарован, Анджела. Сорок строк максимум. И то если позвоните в Гринпис и в Общество охраны животных, и они дадут комментарий... Что, коллеги, иссякли ваши идеи?

Вита Крохина, завотделом науки и культуры, подняла руку, словно школьница.

— Прошу вас, Вита Лукьяновна. — Я кивнул.

— Виктор Ноевич, — страстным шепотом сказала Крохина, — я по поводу деятелей оппозиции. Давайте показывать их нормальными людьми. Например, Зубатова.

— А почему так тихо? — удивился я. — Что еще за конспирация? Не бойтесь, говорите об этом смело, в полный голос!

— Не могу я в полный голос, — горестно прошептала Вита. — Вчера на пресс-пати водки холодной выпила. Они ее, черти, со льдом намешали, а у меня горло слабое.

Все тем же конспиративным шепотом Крохина изложила свою мысль: показать Товарища Зубатова в кругу домашних увлечений. По слухам, у него есть какая-то особая ягодно-фруктовая диета. Можно об этом подробно рассказать. Всем уже осточертели карикатуры с серпом и молотом. Всем уже хочется увидеть за партийной символикой живого человека.

— Перспективная идея, — сразу согласился я. — Готовьте материал. Сто семьдесят строк, не больше, и не на завтра, а на вторник. Тогда уже будет ясно, кто победит на выборах. Победит Зубатов — мы первые представим его в привлекательном свете. Потерпит поражение — мы будем первыми, кто благородно не бросил камень в побежденного. Выигрываем и так, и эдак. На вторник, считайте, хороший задел есть. Однако...

Я оглядел редколлегию. Мои мыслители в поте лиц симулировали работу извилин. Но только в глазах у военного обозревателя Глеба Бортникова, кажется, светилось нечто конструктивное.

— ... Однако это не снимает проблемы с первой полосой на завтра, — напомнил я. — Пока у нас есть восемьдесят строк Приходько и сорок Анджелы. Нужно еще строк триста. Бортников, вы имеете что-то предложить?

— Наклевывается одна любопытная темка, — осторожно проговорил Глеб. — Вчера в Кремль доставили экземпляр «Белого Аллигатора».

— Это что за зверь такой? — заинтересовался я.

— Ка-75, — ответил Бортников. — Боевой вертолет камовской фирмы, последняя модель. Пять ракет класса «воздух — воздух», пять ракет класса «воздух — земля» и крупнокалиберный пулемет А-12.

— Впечатляет, — согласно кивнул я. — А зачем Кремлю такой летающий крокодил?

— Сам теряюсь в догадках, — пожал плечами военный обозреватель. — Может быть, для борьбы с воздушными террористами? Вдруг кому-нибудь захочется спикировать на Спасскую башню?

— Без размаха мыслите, Бортников, — с огорчением сказал я. — Фактура хороша, но не вижу полета. Подумаешь, террористы! Это не прозвучит, надоело. Давайте так: президентская команда не уверена в исходе выборов и ищет пути к отступлению. Чтобы в случае чего сбежать вместе с патроном из Москвы. Вы представьте себе! Темная ночь. Туман. Президент с чемоданами и со свитой покидает насиженное гнездо... Под такой поворот я дам вам все триста строк.

— Извините, Виктор Ноевич, — опять вылез этот умник Рапопорт. — Накладочка выходит. Насколько я знаю, вертолеты этой серии — не грузовые, а штурмовые машины. Кроме пилота, в кабине может поместиться только один человек...

— Слушайте, Рапопорт! — рассердился я. — Мало того, что вы опоздали, вы еще и критиканствуете. Лучше бы подкинули идею для завтрашней первой полосы. Есть у вас предложения?

Критикан скорчил виноватую гримасу.

— Тогда не возникайте, — посоветовал я ему. — Значит так, Бортников, — обратился я к военному обозревателю, — срочно садитесь и пишите материал на завтра. И особо подчеркните, что за эти вертолетные игрушки деньги выкладываем мы, простые налогоплательщики... Теперь по поводу иллюстрации к материалу Глеба. Щербаков!

Митенька Щербаков, завотделом иллюстраций, тут же вскочил с места. Его сравнительно недавно взяли в штат и лишь две недели назад кооптировали в редколлегию. У Митеньки тоже было право голоса, но он пока стеснялся им пользоваться.

— У нас есть фотография этого «Белого Аллигатора»? — осведомился я.

Щербаков развел руками.

— А что есть?

— Есть фото вертолета Ка-50... «Черной Акулы», — пробормотал Митенька. — Они, наверное, похожи, только вот цвет...

— Значит, напечатаем негатив, — распорядился я. — Спасибо, Щербаков, садитесь. — Митенька остался стоять. — Да садитесь, я уже все у вас выяснил. Или вы сами желаете что-то сказать?

— Я тут... подумал... — неуверенным голосом сказал завотделом иллюстраций. — Я вдруг подумал...

Члены редколлегии, не сговариваясь, зааплодировали: впервые за две недели Щербаков решился внести предложение.

— Ну, смелее, смелее, — подбодрил я. — Инициатива у нас ненаказуема. В крайнем случае лишу вас премии.

— Мне тут на днях попалось... — Митенька все еще робел, запинался и делал большие паузы, — я тут нашел в наших папках хорошее художественное фото... Там главный корпус Центральной клинической больницы... деревья, облака... красиво... Давайте дадим на первую полосу, а?

— И какой же будет текст под фотографией? — улыбнулся я. Невинный лепет завотделом иллюстраций пробуждал воспоминания о безвозвратно ушедшей поре моего младенчества.

— Какой-нибудь такой текст... — замялся Щербаков. — Про здоровье Президента... Он ведь там лечится... иногда... Он может, допустим, заболеть...

Наиболее несдержанные члены редколлегии принялись громко хмыкать и переглядываться. Я строго погрозил им пальцем, вышел из-за стола, приблизился к Митеньке.

— Господин Щербаков, — произнес я, дружески похлопав большого младенца по плечу, — вы сколько времени у нас в штате?

— Три месяца и пять дней, — ответил Митенька, предчувствуя подвох.

— То-то и оно, — вздохнул я. — Да будет вам известно, что «Свободная газета» существовала и до вашего прихода. И о том, что Президент болен или даже при смерти, мы за последние два года писали уже раз десять, не меньше...

— Двенадцать раз. — Рапопорт, не выдержав, снова блеснул эрудицией. — Двенадцать. И дважды мы публиковали ту художественную фотографию ЦКБ с облаками. В декабре и в марте. Больше никаких сенсаций из этой темы не извлечешь, отработанный материал. Как говорят в Одессе, Митя, вчерашняя хохма — уже далеко не хохма.

22. ЗАМГЕНСЕКА ТОВАРИЩ СЫРОЕЖКИН

Комсомольская лахудра принесла стопку свежих рейтингов. Встала у стола, задорно выпячивая под платьем свои жалкие бугорки. На левом ее бугорке повис маленький одинокий вождь мирового пролетариата.