Ариф Караев - Раскол Страница 38

Разлив коньяк, он кивнул в сторону сумки. Вагиф молча положил ее на журнальный столик и открыл. Заглянув внутрь, он под влиянием неосознанного им самим чувства резко перевернул ее. Из ее чрева медленно посыпались деньги, целый дождь долларов. Они образовали небольшую горку. Отдельные купюры, слетая с верхушки денежного холма, кружась, падали на пол.

— Сколько там? — хрипло произнес Алексей Васильевич, одним махом опрокинув рюмку.

— Думаю, несколько сот тысяч, — окинув взглядом деньги, ответил Вагиф.

— Пересчитай и положи в мой сейф, а сумку внимательно осмотри и уничтожь.

Деньги Вагиф сложил в небольшой потайной несгораемый сейф, о котором, кроме них с Алексеем Васильевичем, никто не знал. Прикрыв сейф зеркалом, он тщательно осмотрел сумку, но она не представляла никакого интереса, и он со спокойной совестью бросил ее в камин. Когда все было кончено, он сел в кресло напротив Алексея Васильевича.

— Я все думаю, что делать с деньгами. И чем больше думаю, тем больше прихожу к мнению, что нам с тобой никому ничего о них говорить нельзя. Дело не в деньгах, просто, рассказав, как они к нам попали, мы можем оказаться втянутыми в такие коллизии, что в результате нам уже ничто не понадобится. Сумку, кроме нас двоих, видел только Константин, а он будет молчать. Так что все шито-крыто. Да, и последнее, — после небольшой паузы продолжил он. — Все, что произошло, мне очень не нравится, все это от начала до конца ненормально и алогично. В том числе и то, как мы вышли на эти проклятые деньги. Я уже не говорю, что несколько сот тысяч долларов за одно убийство — это, по-моему, чересчур много, что также наводит на определенные мысли. Поэтому не удивляйся тому, что я скажу. Будь осторожен. Обычно после таких негаданных везений наступает полоса не менее негаданных осложнений. Особенно в нашей работе. Этот закон я на собственной шкуре проверил. А сейчас иди, я очень устал. Да и тебе необходимо отдохнуть. С утра поезжай в пансионат, я распоряжусь. Я тут покумекаю, а потом сам приеду, и все обговорим.

Попрощавшись, Вагиф покинул комнату. Он не мог избавиться от ощущения, что стоит на пороге каких-то малоприятных событий. Однако реальность оказалась еще более страшной и малопонятной. Но все это было впереди.

ГЛАВА 9

Вагифу предоставили тот же номер, в котором месяц назад останавливались его друзья-бомжи. Это был уютный двухкомнатный номер с двумя балконами, громоздкой румынской мебелью и разнообразной электроникой, начиная с музыкального центра японского производства и кончая каким-то немыслимо сложным моечным агрегатом на кухне.

В холодильнике, раза в два больше обычного, бытового, Вагиф, к своему удивлению, нашел массу приятных вещей. Три бутылки хорошей водки, замороженные фрукты и овощи в красивых красочных упаковках, несколько кур и мясные полуфабрикаты. Все это было аккуратно уложено и выглядело достаточно аппетитно.

На небольшом журнальном столике у кровати Вагиф нашел несколько книг по политике и экономике зарубежных стран, в первую очередь развивающихся и добившихся определенного прогресса в своем развитии. Кроме этих книг, здесь было несколько вырезок из американских газет и пара детективов в броских обложках на английском языке.

Нетрудно было заметить, что литература подобрана со знанием дела и, самое главное, с учетом интересов и симпатий Вагифа. Он невольно еще раз приятно удивился предусмотрительности мэтра и его феноменальной памяти, удерживающей в своих клетках такие мелочи, как вкусы собственных подчиненных. Алексей Васильевич действительно был неплохим психологом. Он не раз говорил своим более молодым сотрудникам, что в их работе очень многое зависит от личных контактов с интересующим их человеком. Потому что для большинства людей, независимо от их социального положения, интеллекта и образования, самым важным является неподдельный интерес к ним со стороны других. Надо уметь учитывать их особые, порой незначительные пристрастия, то, что отличает их от других. Вовремя напомнить им случаи из их собственной жизни, когда они, по их же мнению, наиболее выигрышно смотрелись. Все эти, казалось бы, мелочи просто необходимы в их профессии, и люди, освоившие эти «методы», обычно добивались значительных результатов как в работе с агентурой, так и в общении со своими же коллегами.

Как-то раз Алексей Васильевич признался, что наиболее перспективные агенты, с которыми ему пришлось работать за рубежом, ценили именно эту сторону их отношений. И нередко в практике Алексея Васильевича бывали случаи, когда после его перевода на другую работу или в другую страну люди, имевшие дело с ним и принесшие колоссальную пользу Союзу, наотрез отказывались общаться с его коллегами. Что порой вызывало жгучую зависть у остальных сотрудников и даже его прямых начальников. Поэтому Алексей Васильевич, помимо широко известного в определенных кругах прозвища «мэтр», имел еще одно, к которому, правда, сам относился куда более холодно. Он проходил еще под именем «психолог».

Когда Вагиф приехал в пансионат, было еще довольно рано. В комнате царил неприятный утренний сумрак, который лишь усугублял ощущение одиночества и безысходности. В потоке быстро мелькающих событий, вихрем пронесшихся за последние часы, не было ни секунды для трезвого анализа происшедшего. И только сейчас, оставшись один, без окружавших его коллег и всепонимающего мэтра, в залитой белесым светом комнате, он вдруг отчетливо понял, что после гибели Саши что-то очень важное, связывающее его с остальным миром, помогающее ему воспринимать действительность не только через призму узкопрофессионального интереса, но шире, проще говоря, человечнее, как-то вдруг оборвалось, растопив в жгучей, плохо управляемой волне гнева желание понять, простить, не мстить.

С этого момента для него перестали существовать категории возможного, вероятного, требующего осмысления. Ему необходимы были действия и еще раз действия. Пусть даже порой не отвечающие понятиям милосердия и сострадания. Это уже его мало волновало, поскольку действия полностью соответствовали внутреннему состоянию его души, которое можно было охарактеризовать одним словом: месть.

Любил ли он Сашу? Как ни странно, это был очень сложный вопрос для него самого. Пока она была жива, он как-то об этом не задумывался. Его вполне устраивало ощущение того, что он не один в этом мире, что у него, как и у всех остальных нормальных людей, есть дом, где его ждут, есть женщина, к которой он может вернуться. И даже если в общепринятом понимании их отношения с Сашей трудно было назвать семейными, все равно это было нечто такое, чем он дорожил, что, по сути дела, во всяком случае для него самого, без выспренных, лживо-обтекаемых, поизносившихся слов объясняло его собственную нужность и отчасти нужность его работы как частицы его самого.

Когда-то, еще в самом начале работы Вагифа в органах, немолодой сотрудник, проработавший в «системе» более двадцати лет и так и не дослужившийся до более или менее значительной должности, на одном из редких банкетов по случаю какого-то протокольного юбилея, порядком набравшись и на время забыв о «революционной» бдительности, вдруг проговорился или, вернее, оговорился.

Поминутно смахивая мутную слезу носовым платком в крупную яркую клетку, он высказал очень важную мысль, что всю свою осмысленную жизнь, — очевидно, он имел в виду ту ее часть, которая была связана с работой в органах, — он свято верил, что честно выполняя свой долг, он тем самым защищал собственную семью, родственников и просто хороших и честных людей. К слову сказать, о партии он и не заикнулся.

Тогда Вагиф и его молодые коллеги еще посмеялись над словами этого немолодого человека и не придали им значения, посчитав неэтичным высказыванием не больно умного да еще и неудачливого сотрудника. Но прошли годы, и Вагиф, которого трудно было назвать неумным и тем более неудачливым, неожиданно почувствовал, что теми самыми родственниками, просто хорошими и честными людьми, семьей наконец, для него была Саша. Так сказать, одна в нескольких лицах.

Подойдя к холодильнику, Вагиф вытащил бутылку водки и, взяв банку шпрот и лимон, опустился на стоящий рядом с холодильником стул. В хлебнице он нашел белый и черный хлеб. Отрезав несколько ломтей черного хлеба, он неторопливо откупорил бутылку и налил себе полную рюмку, предварительно опустив в нее тонкий кружочек лимона. Выпив первую рюмку и закусив шпротами, он налил вторую, потом третью. Вскоре он потерял счет и наливал очередную рюмку чисто автоматически, не забывая всякий раз заедать выпитое шпротами. Через каждые три рюмки он аккуратно вынимал пропитавшийся спиртом кусок лимона и неторопливо с наслаждением его съедал, после чего клал в рюмку новый золотистый кружочек.

Пили ли офицеры КГБ? Конечно, пили. И не только на редких коммунистических праздниках и днях рождения. Знали ли об этом старшие начальники? Естественно, знали. Потому что сами в большинстве своем работали иногда сутками без перерыва, и единственным средством хоть как-то сбросить напряжение становился порой алкоголь. Но спившихся, во всяком случае за время работы в системе, практически не было. Это уже после выхода на пенсию некоторые, так и не вписавшиеся в новую и порой непонятную гражданскую жизнь, как то ни прискорбно спивались. Но они все-таки составляли меньшинство.