Лев Гурский - Спасти президента Страница 38

Ждать не пришлось: я соединился по сотовому с первой же попытки.

— Эт-то кто-о? — поплыл из трубки неуверенный голос охранника Иванова. Или Матвеева, черт их разберет.

— За идиотские вопросы буду штрафовать! — прошипел я. — Считай, двадцатки ты уже недосчитался... Где генеральный?

— Виноват, товарищ Сыроежкин! — сразу же протрезвел не то Иванов, не то Матвеев. — Они покушать сели, товарищ Сыроежкин! Сию секундочку позову, товарищ Сыроежкин!

Озабоченный голос Зубатика довольно быстро возник в трубке.

— Гармонист так и не признался в диверсии, — сквозь мерное чавканье объявил генсек. — Мои парни пытались его расколоть, но он — ни в какую. Уверяет, будто ничего, кроме русских народных и гимна Советского Союза, вообще играть не умеет... И гармонист-то вроде наш, не похож на провокатора. Тридцать лет в партии, водку нормально пьет... А, может, ты ослышался? Может, я все-таки плясал «Калинку»? Я ведь хотел плясать «Калинку», честное сло...

— Теперь уже всем начхать, чего ты там хотел! — перебил его я. — Весь мир уже знает, что ты заигрываешь с сионистами... Но сейчас есть дела поважнее. Немедленно возвращайтесь, надо заново готовиться к прямому эфиру. Садитесь в машину, и по газам.

— Я не могу немедленно, — поспешно возразил Зубатик. — У нас еще не вся программа выполнена, из-за гармониста задержались... Я ведь тебе уже объяснял: местные мичуринцы вывели новый сорт сливы и назвали моим именем. «Зубатовская ранняя», представляешь? Через полчаса начнется презентация в клубе, потом еще один митинг, ансамбль народной песни...

Генсек был неисправим. Иногда мне хотелось его убить.

— Бросай презентацию, к черту народные песни! — отрезал я. Я сдерживался из последних сил, чтобы не назвать генсека словом, которого он заслуживает. — Пока ты жрешь в колхозе ягодки, Президент хавает наши идеи. По слухам, он уже для вида поцапался с самостийниками...

— То есть как «бросай»? — окрысился Зубатик. — Колхозники, можно сказать, проявили уважение к нашему делу и лично ко...

Генсек вдруг замолк на полуслове.

Возможно, он проникся, наконец, моей тревогой и моим беспокойством. Но, скорее всего, просто дожевывал очередную мичуринскую сливу имени себя.

23. БОЛЕСЛАВ

— ... И мы не смогли их задержать. — У референта Паши был вид щенка, который не выполнил элементарную команду «апорт». Щенку было неловко, стыдно, хотелось поджать хвост и спрятаться под кресло.

— Еще не хватало, чтобы вы их задерживали, — нервно произнес я. — Был бы дипломатический скандал на всю Европу.

Ситуация стремительно выходила из-под контроля. Как же я так лопухнулся? Прошляпил, проворонил, прозевал! Пока гасил инцидент и заметал следы, два наиглавнейших свидетеля успели преспокойно выехать за пределы Кремля. Секьюрити в воротах только козырнули машине с украинским флажком на капоте, а что еще делать? Требовать подписку о неразглашении у премьер-министра суверенного государства — верх кретинизма. Однако и пускать все на самотек — тоже форменное самоубийство.

Куда ни кинь, везде клин. А я — на острие клина. И если бы только я!

Думай, Болеслав, скомандовал я себе. Ты же головастый, думай скорей. Навряд ли украинский премьер, покинув Кремль, тормознет машину прямо на улице, выйдет в народ и станет рассказывать встречным-поперечным о том, что видел. Но как только машина доедет до посольства, утечки не избежать. Тогда всему конец. Всему и всем. Значит...

Сунув в руки помощнику телефон, я приказал:

— Соедини меня с автомобилем Козицкого!.. Шевелись, шевелись, Павел! Какой там номер, хоть выяснил?

Доверять такие вещи телефону — последнее дело. Вернее, предпоследнее. Бездействие еще хуже.

— У них там вообще нет спецсвязи, — потерянно произнес референт, возвращая трубку. — Мы уже проверяли. Это старая «чайка» из их посольского гаража. Обычно они пользуются «ауди» и «вольво», но сегодня обе вдруг забарахлили...

«Чайка»! Без спецсвязи!

Ситуация перестала быть безнадежной и стала всего лишь просто плохой. А это — уже шанс. Крохотный, дрянненький, но реальный шансик, зацепка. Я торопливо взглянул на часы. На нормальной машине отсюда до украинского посольства добираться минут тридцать. На развалюхе «Чайке» времен Щербицкого — до сорока минут. Накинем еще десять, как минимум, на дорожные пробки в центре города (дай бог здоровья мэру Круглову!). Сейчас машина должна быть примерно на полпути. То есть, у меня осталось в запасе минут двадцать пять.

Пусть даже двадцать. Еще не вечер.

— Мы перехватим их! — Я бросился к лифту, Паша — за мной.

Скоростная кабина резко взяла старт, нас обоих чуть-чуть прижало к зеркальному полу. На виноватом щенячьем лице референта Паши, замершего напротив меня, проступила легкая встревоженность. Парень не понял, каким сачком я собираюсь ловить украинский автомобиль, — и, по-моему, забеспокоился: не тронулся ли его начальник умом от всей этой ужасной кутерьмы? Тем не менее Паша по привычке не задал мне вслух ни одного вопроса. Вышколен на совесть, браво.

Что ж, дисциплина — прекрасное свойство для референта, про себя отметил я. К ней бы только щепотку сообразительности. Про двухвинтовую белую стрекозу во внутреннем дворе Паша почему-то не вспомнил. Растерялся. Ладно, не буду мучить человека.

— Вертолет, Павел! — Пальцем я изобразил вращение пропеллера, и лишь тогда сомнения покинули моего помощника. Начальник в порядке, у него есть план, жизнь продолжается. Бюрократический рай для младших клерков.

Тремя предложениями я объяснил Паше порядок его действий. Теперь Паша сразу понял и кивнул. Минута слабости прошла; он опять стал сосредоточен, уверен и деловит. Стоило кабине затормозить на этаже, как мой референт со скоростью футбольного мяча выкатился из дверей и понесся вдоль по пустынному коридору — точно в открытые воротца нашего архива.

Я же бегом кинулся из лифта направо, в сторону выхода во внутренний дворик. Направо, налево, опять налево...

Топография Кремля даже после ремонта оставалась крайне запутанной. Любой злоумышленник, чудом преодолев все кордоны на входе, сроду не отыскал бы в наших лабиринтах нужного поворота и, проплутав часок-другой, добровольно отдался бы в руки секьюрити. Сам я, не желая попадать в глупое положение, первым делом изучил по карте пару-тройку удобных быстрых маршрутов.

Как видите, пригодилось. Более чем.

Вопреки математике, кратчайшим расстоянием между двумя точками здесь была кривая. Зигзагообразные переходы я преодолевал прыжками, незапертые двери открывал пинками. Техника бега в закрытых помещениях у меня была хорошо отработана со школы, где нашу учительскую и мой кабинет литературы разделяли длинный рекреационный зал и четыре лестничных пролета. У своих учеников я проходил под кличкой «Пикирующий Болек». Под ноги мне лучше было не попадаться...

Дверь. Еще дверь. Еще тамбур. Господи, да сколько их? Новых, что ли, успели понастроить?

Самая последняя дверь была замкнута электронным «сторожем», но у меня в руке уже имелся наготове пластиковый пропуск.

Пластик вошел в прорезь. Смачно щелкнув, механизм сработал, и я очутился на асфальтовом пятачке внутреннего двора.

Белая стрекоза и сверху-то слабо напоминала аллигатора, а вблизи — тем более. Кто, интересно, так хулиганит, придумывая эти названия? Наверняка какой-нибудь эстет из отдела дизайна. При случае попрошу Камова, пусть объявит ему выговор. Чтоб не выпендривался.

Пилот, слава богу, уже сидел на своем месте. Сдвинув на затылок шлем, он разгадывал скандинавский кроссворд из «Собеседника».

— Летим! — скомандовал я, козликом запрыгивая в кабину. Ремни безопасности на сиденье были точно такие же, как в обычном автомобиле.

— Уже? — осведомился пилот, косясь на переднюю панель «аллигатора». Там между непонятными рычажками и звездочками приборов поблескивал обычный хронометр.

Вертолетчик был не из моей команды и мог не знать меня в лицо. Я стараюсь особо не светиться на телеэкране.

— Уже! — торопливо сказал я. Секундная стрелка хронометра, по-моему, чересчур резво описывала круг. — Заводите вашу механику.

Пилот лениво отложил кроссворд в сторонку. Он явно принимал меня за рядового сотрудника предвыборного штаба. Много их нынче развелось, командиров.

— Мне велено через час, — спокойно проговорил он. — У меня, между прочим, есть график полетов...

Стрелка сделала еще полкруга. Самое глупое, что я мог себе позволить, — это препираться с упрямым вертолетчиком, который к тому же формально был прав.

— Вы в каком звании? — с ходу спросил я.

— Ну, предположим, майор, — нехотя отозвался вертолетчик. — А вам-то что?

— Выбирайте, майор, кем хотите стать, — без церемоний предложил я, — полковником или лейтенантом? Только быстро. Даю пять секунд.