Лев Гурский - Поставьте на черное Страница 4

– Но он ведь не звонил тебе и не справлялся обо мне? – тоскливо спросил я у этого садиста. Какой он там академик Павлов! Чистый доктор Менгеле, а не Слава!

– Звонил и справлялся, – не оставил мне надежды этот Менгеле из «Книжного вестника».

– Но ты, надеюсь, сказал ему, что детектива Штерна разбил паралич, что он тяжело ранен, в глубоком запое, в коме?

– Нет, что ты! – пропел Слава. – Я ему, естественно, сказал чистую правду. Что ты жив, здоров, – хорошей форме. По-моему, у него к тебе есть деловое предложение…

– В гробу я видал его деловые предложения! – Я, кажется, всерьез расстроился. Мне сейчас только графа не хватает для полного счастья. Ну, что за наказание на мою голову!

– Дело хозяйское, – довольно хмыкнул Родин. – Наше дело – предложить, ваше – отказаться. Если он сегодня позвонит, отшей его, да и вся недолга…

Слава, разумеется, хитрил. Он не хуже меня знал, что его итальянское сиятельство терпеть не может телефонных переговоров и предпочитает являться в гости. По утрам, как Винни-Пух. Но я-то, я-то не Кролик!

Я взглянул на часы. До выхода из дома у меня еще оставался в запасе почти час, однако теперь я решил смыться пораньше. Лучше уж мне в метро переждать, на желтой полированной лавочке, чем рисковать встретиться с графом. Ну, Родин, ну, удружил!

– Как тебе моя последняя новость? – невинным голосом поинтересовался садист Слава.

– Убийственная, – честно признался я. – Я тебе, Славочка, за нее…

– Не стоит благодарности, – быстренько закруглил разговор Родин. – Ариведерчи! Привет графу! – с этими словами мой утренний собеседник и повесил трубку. Очень довольный, сукин сын. Отыгрался.

Я бросил трубку и заметался по квартире, надеясь побыстрее экипироваться и слинять. Но опоздал. Буквально через две минуты после Славиного «ариведерчи» требовательно зажужжал дверной звонок. Раз, другой, третий.

На цыпочках я прокрался к своей бронированной двери и осторожно взглянул в дверной глазок-перископ. Сперва в поле моего зрения нарисовался шкафообразный субъект, у которого была заметно оттопырена левая пола элегантного пиджака. Я с облегчением вздохнул, вообразив, будто это всего лишь посланец долгопрудненской группировки, которая уже давно и тщетно домогалась моей сердечной дружбы.

К сожалению, я ошибся. Ибо в поле моего зрения немедленно возник и второй визитер – седовласый красавчик, одетый роскошно, но безвкусно.

Я узнал красавчика.

Так и есть: в гости ко мне намылился вместе со своим сицилийским телохранителем-гориллой не кто иной, как его сиятельство граф Паоло Фьорованти делла Винченца.

Он же – автор «Руки Москвы» и других детективных романов.

Он же – Паша Токарев, бывший гражданин Мелитополя и самый большой склочник из всех, что попадались на моем пути.

Глава вторая

САНТЕХНИК НА ТРОПЕ ВОЙНЫ

Итальянским графом Паша Токарев ухитрился стать лет пятнадцать назад. До этого он успел закончить в Москве журфак и поработать спецкором «Правды» в Узбекистане, откуда Пашу выперли в самый разгар его карьеры. Официальная формулировка – «нарушение трудовой дисциплины» – решительно ничего не объясняла и давала простор разнообразным слухам. Сам Токарев впоследствии уверял, будто уже тогда, в гнилые годы застоя, он пытался разоблачать хлопковую мафию, но потерпел поражение. Позже в своем нашумевшем романе «Рука Москвы» Паша даже вывел себя в виде неподкупного журналиста Макарова, который в конце погибал-таки от рук басмача-наемника Абдуллы. Однако лично мне самой правдоподобной казалась другая версия; о том, что Токарев погорел из-за своей обостренной любознательности по женской части, тайком проникнув в загородный гарем кого-то из секретарей тамошнего ЦК. Так или иначе Ташкент перестал быть для Токарева городом хлебным – навсегда. Позже в Москве исключенный из партии и выкинутый с работы, Паша два месяца громко завивал горе веревочкой в ресторане Домжура, прилюдно жалуясь, что в Узбекистане как не было советской власти, так и нет. Кто-то из коллег оперативно настучал на Токарева, того тут же пригласили в райотдел милиции и дали понять, что он, Токарев, работы не имеет, а потому является тунеядцем и может быть административно выслан на сто первый километр без суда и следствия. Угроза подействовала: Паша заткнулся и быстренько окончил курсы парикмахеров, чтобы затем, используя все свои старые связи, попасть в штат женской парикмахерской при гостинице «Интурист». Здесь-то он и приглянулся вскоре вдовствующей итальянской графине Бьянке Фьорованти Делла Винченца, прибывшей в СССР с деловым визитом. Роман шестидесятилетней сиятельной особы и двадцатипятилетнего московского цирюльника протекал так стремительно, что товарищи из ГБ и опомниться не успели, как сумасбродная итальянка, наплевав на выгодные контракты с Внешторгом, умчалась из России с любовью в лице Паши Токарева. В Милане, очевидно, любовный угар схлынул, но итальянка оказалась достаточно практичной и сообразила, что Пашины какие-никакие, но литературные способности можно использовать на благо бизнеса. Под давлением супруги, очень скоро отказавшейся оплачивать счета новоиспеченного графа, Паша испек свой первый бестселлер «Рука Москвы». Надо признать: писал Токарев довольно бойко, да и ореол мученика-догмата, на крыльях любви перелетевшего через «железный занавес», вокруг Паши еще окончательно не поблек. И потому книжку быстро перевели на английский, потом на испанский и чуть ли не японский, а сам юный граф, обрадованный вновь открывшейся перспективой, начал шустро выстругивать политические романы один за другим. То ли из суеверия, то ли по каким-то еще причинам в заглавии каждого опуса непременно присутствовало слово «рука» – «Красная рука», «Железная рука», «Смертельная рука» и тому подобное. Романы эти исправно выходили в Европе и Штатах, их регулярно читали по радиоголосам; журналисты «Правды», завидуя успеху своего бывшего коллеги, злобно именовали Пашины опусы антисоветским рукоблудием – отчего токаревская популярность только возрастала. К тому моменту, когда в Советском Союзе вдруг начались гласность с перестройкой, сеньор Паоло Токарев уже сколотил неплохое состояние на гонорарах и сумел пережить спокойно скоропостижную кончину супруги-графини, которая – из-за какой-то старушечьей вредности – все свои сбережения завещала не мужу, а некоему фонду защиты вымирающих видов животных…

Я имел несчастье познакомиться с графом в начале девяностых – в пору самых отчаянных тяжб Токарева делла Винченца со своими российскими издателями. В это время я уже ушел из МУРа на вольные хлеба частного детектива, специализирующегося по книжным делам. Почему-то «книжный» профиль моей новой работы вызвал, помню, особое негодование моего бывшего начальника майора Окуня. Ему, наверно, представлялось, будто его бывший подчиненный Яша Штерн станет посиживать в библиотеках и погуливать по книгохранилищам, лениво тыкая пальчиком в подозрительные фолианты. О том, что Яше Штерну предстоит иметь дело с типами вроде Токарева, майор мой и не догадывался. А догадайся – позлорадствовал бы или даже посочувствовал.

В деле, за которое я едва-едва не взялся, виноватых не было. Вернее, виноваты были все. Синьор Паоло, посетивший Россию сразу после августовского путча, пробыл на исторической родине недолго, но увез к себе в Италию два ценных наблюдения. Во-первых, нормальных европейских законов здесь нет и не предвидится. Во-вторых, токаревские романы в стране победившей демократии пойдут на ура. Именно поэтому сообразительный экс-парикмахер во время своего следующего визита в Россию ухитрился продать эксклюзив на все уже написанные «Руки» не одному, а сразу пяти крупным издательствам, взяв у каждого приличный аванс и обещание не афишировать сделку ввиду происков недоразогнанного КГБ. Граф Паоло здраво рассудил, что Россия-страна большая и сколько ни издавай токаревских книг, самый читающий в мире народ скушает все и только спасибо скажет. Народ, может, и сказал бы спасибо, зато облапошенные издатели – отнюдь. Много позже, когда я уже стал в книжных кругах более-менее своим человеком, мне под большим секретом поведали любопытные подробности экстренной встречи пяти обманутых издательских директоров – после того, как графское «многоженство», так сказать, раскрылось. Особенно негодовал, оказывается, директор питерского «Гаруна» господин Фишман, успевший уже выпустить пять толстенных Токаревских томов в наилучшем финском коленкоре и тут только обнаруживший, что четверо его коллег в Москве, Ставрополе и Смоленске заняты тем же самым. Кровожадный Фишман даже предлагал нанять коммандос, выкрасть из Италии Токарева – как некогда «МОССАД» похитил из Аргентины Эйхмана! – и затем организовать ему мучительную казнь путем побивания графа его собственными книгами. Однако остальная четверка состояла из людей, несравненно более осторожных и трезвомыслящих, нежели неистовый Фишман. Было решено итальянского подданного не трогать и даже визитам его в страну не препятствовать, зато наказать графа по-другому. Отныне, по негласной межиздательской договоренности, тексты всех уже написанных и еще не написанных токаревских романов в России объявлялись всеобщим достоянием, этаким литературным порто-франко, бесплатно открытым для тиражирования всем кому не лень.