Наталья Манухина - Наши люди в Шанхае Страница 40

Пусто! Никого! Никого, кроме швейцара, портье и толстого американца, рассматривающего большую китайскую вазу в углу.

— Здесь, говоришь? — Алсуфьев толкнул закрытую дверь, рядом с которой мой китаец стоял всего каких-то несколько минут назад.

Дверь не поддалась.

В слабой надежде я подергала за дверную ручку. Бесполезно. Заперто!

Старый китаец испарился бесследно.

— У вас проблемы? — Старший менеджер подошел незаметно.

— Нет. Спасибо. Никаких проблем. Мы просто осматриваем ваш отель. С любезного разрешения, — Алсуфьев махнул рукой в сторону ресепшен, — вашего сотрудника.

Я не сводила глаз с портье. Болезненно напряженный, он смотрел в нашу сторону.

Что-то здесь не так! Чего он боится, этот парнишка?

— У вас очень красивый отель. Великолепный! Он нам очень понравился, — мелким бисером рассыпался между тем Алсуфьев.

— Очень! — вклинилась я, сияя улыбкой до ушей. — Очень, очень. Вот только я хотела бы у вас спросить… Здесь только что стоял человек… Возле этой двери… Пожилой господин…

Тонко очерченные брови служащего вопросительно поползли вверх.

— Очень пожилой. Совсем старый китаец, — сочла нужным добавить я и, в свою очередь, с ожиданием уставилась на своего собеседника.

— Мы хотели бы с ним сфотографироваться, — непринужденно пояснил Алсуфьев. — На память.

— Нет, к сожалению, это невозможно, — бесстрастно огорчился менеджер. — Этот господин, он очень болен. Очень! Его сейчас нет в отеле. Он дома. Да. Дома.

— Жаль, очень жаль. Э-э-э…

— Спасибо, — пропищала я, подталкивая своего приятеля к выходу.

— Да, спасибо. Спасибо вам. Спасибо большое. Извините нас за беспокойство. Всего доброго, — усердно расшаркивался Алсуфьев, уходя восвояси.

— Черт знает что! Кошмар какой — то! — прошипела я, хватая его под руку. — Пойдем отсюда, Сережечка. Не оглядывайся. Ты видел, как они на нас смотрели? Ужас! Что они себе позволяют, Сережа? Они что, сговорились? Я уверена, что это была наша гостиница. Посмотри! — Я махнула рукой на оставшееся за нашими спинами здание. — Видишь?! Они врут, будто ничего не слышали про «Пикарди»! Причем делают это нагло и неумело.

— Зачем, Наташечка? Какой смысл?

— Если это не наглая ложь, то что? Что это было? Объясни! — Я энергично тащила за собой своего медлительного приятеля.

— Не знаю, — уныло признался он, останавливая такси.

— Вот и я не знаю, — плюхнувшись на сиденье, устало проворчала я.

Я поняла, что безумно устала.

Дался нам этот отель с его названиями! Честное слово! Иногда сама себе удивляюсь.

Скорей бы добраться до постели. И спать, спать, спать…

Глава 16

Старый Чжан Сяо сидел в каморке, что в коридорчике возле лифта. Он часами просиживал здесь, среди тряпок для пыли, ведер со швабрами и моющих средств.

Горничные отеля привыкли и не гнали его со своей территории.

К тому же Чжан Сяо не просто бывший служащий отеля, пристрастившийся к курению опиума, он еще и родной дядюшка управляющего. Если бы товарищ Пей Ли, главный менеджер этого фешенебельного отеля на Нанкин Роуд был против визитов своего родственника, он бы давно прекратил эти визиты. Верно ведь?

Чжан Сяо прислушался. Он ждал приезда новых постояльцев, караулил их в надежде на чаевые.

Сегодня в отеле наплыв посетителей. Ему шепнул об этом портье. Вышколенный молодой человек, свободно говорящий на нескольких иностранных языках и в совершенстве владеющий компьютером, он, как и горничные, жалел старика и никогда не выдавал его начальству.

Племяннику не нравится, когда Чжан Сяо показывается на глаза постояльцам отеля. Чжан это знает, поэтому старается не попадаться на глаза ему самому. Не хочет огорчать.

У него хороший племянник. Заботливый и уважительный. Пей Ли помнит добро, ценит то, что сделал для него дядюшка, и не его это вина, что он бывает с ним строг. Он вынужден вести себя так, это его работа.

Пей Ли ему как сын. Чжан Сяо с женой растили его с малолетства, с тех самых пор как мальчик потерял отца.

Когда Чжан Сяо узнал, что его сестра, живущая в деревне, овдовела, он написал, что хочет взять ее старшего сына к себе. Сестре трудно одной с тремя ребятишками, а в Шанхае у мальчика будет больше возможностей.

Они с женой растили его как своего сына, не делали между мальчиками никакого различия. Будь сейчас жив старший сын Чжан Сяо, они были бы ровесниками.

Но его мальчика нет в живых. Сын погиб совсем молодым, пал жертвой «культурной революции».

Это было в 1967 году. Мао Цзэдун почувствовал, что контроль над партией начинает от него ускользать и переходить к так называемым сторонникам капиталистического пути и объявил о начале «Великой пролетарской культурной революции». Это была попытка стареющего председателя КПК покончить со старыми ценностями партии, общества и культуры, якобы препятствовавшими достижению коммунизма.

В течение десяти лет Китай находился в тисках фантазий и предрассудков престарелого Мао, одержимого идеей перманентной революции.

Отряды «красных охранников», хунвейбинов, к которым он обратился с призывом снова зажечь очистительный огонь революции, опустошили страну.

Молодые хунвейбины, набранные из числа учащихся средних школ и студентов, развязали кампанию террора. Политических оппонентов по всей стране отправляли в ссылку, пытали и убивали.

Были уничтожены многие бесценные произведения искусства, архитектурные памятники и достижения науки. Храмы, книги, картины, оперные декорации — все горело в огне фанатизма «красных охранников».

В 1967 году сын Чжан Сяо учился в шанхайском университете. Был студентом второго курса. Его мальчик мечтал стать инженером.

Как получилось, что тихий, застенчивый юноша, дни напролет проводящий за книгами, вступил в отряд хунвейбинов и стал ярым адептом «культурной революции» — судить сложно?

Кто его знает? У Чжан Сяо ответа на этот вопрос нет.

Не знает он и того, как и при каких обстоятельствах погиб его сын. Чжан Сяо знает только, что трагедия произошла в провинции Сычуань.

Он никогда и ни в чем не винил своего сына. Его мальчик заплатил за свои ошибки ужасную цену — он поплатился за них жизнью.

Трудно смириться с потерей единственного сына. Невозможно!

Именно тогда, вскоре после похорон, Чжан Сяо впервые отправился в опиекурильню.

Он понимал, что пристрастие к опиуму — это не что иное, как добровольно рассчитанное самоубийство.

Понимал, и все равно прибегнул к опиуму.

Чжан Сяо жаждал тогда одного — забыться. Забыться, чтобы не думать о сыне, о его гибели.

Ему нужна была передышка.

Он устал. Жутко устал. Он думал о сыне ежечасно, ежеминутно. Эти мысли разрывали его сердце. У него не было больше сил.

Он нуждался в помощи…

Приятное умиротворение наступило после первой же трубки. Чжан Сяо почувствовал удивительное спокойствие. Опиум открыл ему видения необычайной красоты, опиум научил его предаваться мечтам.

Чжан Сяо хватило тогда всего двух затяжек.

Впрочем, с одной трубки больше не сделаешь. Опия, приготовленного с благовониями, в металлическую чашечку трубки закладывается очень мало. Хватает на одну, две затяжки. Курильщик тянет дым сильно, ведь длинный бамбуковый чубук в том конце, где насаживается курительная трубка, в которой горит опиум, имеет отверстие не более булавочной головки.

Для новичка бывает довольно одной, двух трубок.

Сейчас Чжан Сяо может курить по несколько часов. За последние годы он превратился в раба этого адского зелья. Он стал натуральным опиофагом.

А ведь он не притрагивался к трубке с опиумом почти три десятка лет.

Тогда, сорок лет назад, он сумел побороть в себе это пагубное пристрастие.

Избавился от привычки к опиуму в одночасье, хотя успел уже побывать в опиекурильне не раз и не два. Он ходил туда несколько субботних вечеров подряд.

Чжан Сяо сказал себе: «Нет!», как только узнал, что его жена ждет ребенка. У него получилось, он сдержал данное самому себе слово.

Слишком велика была его неожиданная радость.

Ведь Мэй Лю было уже далеко за сорок. Они и не мечтали о том, что она сможет забеременеть.

Беременность у жены протекала сложно. «Соответственно возрасту» — говорили врачи. Роды тоже были тяжелыми, с осложнениями.

Мальчик появился на свет в срок. Он родился на редкость здоровым и крепеньким. Их младший сын был самым умным, самым красивым ребенком на свете!

Дети — это великое счастье!

К несчастью, сама Мэй Лю после родов так полностью и не оправилась. За первой операцией последовала вторая, после двух наркозов у жены стало сдавать сердце.

Чжан Сяо пришлось взять на себя почти все заботы по дому. Но он не унывал. Своя ноша не тянет!

Он работал, занимался хозяйством, растил сына.