Лев Гурский - Поставьте на черное Страница 42

Бокс издательства «Тетрис», зажатый между ячейкой с читающим Денисом и прилавком с торгующим Камышиным, выглядел по-спартански голо. Более всего увиденное напоминало злодейски выбитый зуб. Точнее, то место, которое остается вместо зуба в результате хорошей драки. Тут не было ни стеллажей, ни стендов, ни плакатов, ни тем более орхидей в вазах и без. На грязноватом полу стоял только обшарпанный табурет, на табурете в неудобной позе примостился одинокий человек в кожаной куртке и джинсах. Наверное, это и был писатель Александр Жилин, готовый давать пресс-конференцию и автографы. Для последней цели он даже приготовил и держал на коленке толстую пачку своей «Капитанской внучки». Теперь он оглядывался по сторонам, не идет ли кто сюда. На постном лице писателя Жилина большими буквами были написаны разочарование и крушение всех надежд. Как будто он, Жилин, честно отработал срок в должности атланта, добросовестно держал небо – а смена не пришла. И вообще выяснилось, что небо держится само собой, без постороннего вмешательства. Как брюки – на помочах.

Очередная тетка с матерчатой сумкой наперевес, видимо, сжалилась над унылым атлантом: поравнявшись с писательским табуретом, она стала что-то выспрашивать у одинокого Жилина, тыча пальцем в сторону стопки книжек. Жилин, впрочем, оказался из числа привередливых атлантов. Он, скривившись, замотал головой, тетка злобно погрозила ему в ответ кулаком и, подумав, пристроилась к очереди возле «Унисола».

Что ж, самое время побеседовать с молодым дарованием. Может, хоть он мне с тоски откроет зловещие тайны «Тетриса». На безрыбье и спецкор «Мясного гиганта» – четвертая власть. Тем более что власти с первой по третью книжную ярмарку сегодня не посетили. По дороге к тоскливому Жилину я только на секунду притормозил возле Дениски Апарина и конспиративно прошептал ему:

– Честь и слава героям!

Мне было интересно, как Дениска отреагирует на партийное карташовское приветствие. Тут же обнаружилось, что Апарин не очень-то крепок в своей новой вере. Ему бы полагалось по уставу вскочить с места и проорать (или хотя бы прошептать) вторую часть приветствия – «Героям честь и слава!». Дениска же только вяло пробурчал, не отрываясь от книги:

– Ну, хайль.

И с этими словами увлеченно перелистнул очередную страницу «Иудейской войны». Приключения Иосифа Флавия его занимали куда сильнее, чем возможное общение с соратником по борьбе.

Я не стал более тревожить библиофила в черной форме и подошел к автору «Капитанской внучки», по-прежнему сидящему с сиротской физиономией в пустом боксе.

– Вы – писатель Жилин? – на всякий случай осведомился я.

Сиротка Жилин сперва просиял, потом покраснел и, наконец, брюзгливо сморщил лицо.

– Жилин, кто же еще! – плаксивым голосом проговорил он. – Вы от Искандерова? Наконец-то соизволили, спасибочки…

– Понимаете… – начал было я, но писатель даже не пожелал слушать моих разъяснений. По всей видимости, он уже вполне дозрел до той стадии джинна, когда вслед за намерением наградить избавителя постепенно приходит острое желание открутить башку именно тому несчастному, который неосторожно вздумает открыть кувшин и извлечь пленника.

По ходу его слезливого монолога я узнал много разного и неприятного как о моральных, так и о деловых качествах своего предполагаемого начальника Игоря Алекперовича. Все восемь с половиной смертных грехов издателя Искандерова перед писателем Жилиным были перечислены в манере «нон-стоп» в виде одного непрерывного плача, из-за чего я не смог бы прервать слезно-обличителькую речь, даже если бы и хотел. Мне открылись Шекспировские страсти – куда там Ромео с Дездемоной! Оказывается, Жилин имел глупость отдаться «Тетрису» за копеечный аванс под устные обещания всероссийского паблисити. И где оно, граждане судьи? Паршивая заметка Раппопорта в «Свободной газете», семьдесят шесть строк и к тому же с подкавыкой. Да еще Куролесов показал обложку в «Книжном завтраке» – ровно десять секунд на экране он, писатель Жилин, специально хронометрировал. А где статья Мариинского на всю полосу, якобы уже оплаченная? Где академики из Пушдома с проклятиями? Где обещанный взрыв возмущения? Где корреспонденты, черт вас всех побери?

Агрессивный жилинский плач вот-вот обещал пролиться на меня дождем с обильным градом.

– Видите ли… – поспешно сказал я, как только в грозовой туче наметился слабый просвет. – Я, в общем, не из «Тетриса». Я и есть корреспондент… – роскошное семипалатинское удостоверение с золотой надписью «Пресса» было извлечено на свет божий.

Жилин мгновенно заткнул свой гневный фонтан.

– Ой, – упавшим голосом произнес он. – Извиняюсь. Сердечно извиняюсь. Я просто не думал… То есть, наоборот, я думал…

С его физиономии тотчас же исчезло выражение оскорбленной сиротской невинности, а на ее место выпрыгнуло виноватое сожаление. Надо же, какая досада! Нахамил единственному корреспонденту, проявившему внимание. Глядишь, сейчас и этот уйдет…

Но я, понятное дело, никуда не ушел. Напротив, решил проявить сочувствие. С парнем можно было работать и работать.

– Ладно, чего там, – великодушно проговорил я. – Первая книжка. Возраст, волнение. Я понимаю.

Автор «Капитанской внучки» радостно поддакнул:

– Ага! Первая книжка… Волнение, возраст… Вы будете меня снимать? – Жилин бросил жадный взгляд на мой футляр, одновременно приглаживая и без того гладенькую вороную прическу свободной от книжек рукой. Из сердитого джинна Омара ибн Хоттаба он моментально превратился в сладкого леденцового петушка. Такого желтенького, на палочке.

– Снимать? – переспросил я. – Э-э, может быть… Несколько позже. – Моим, с позволения сказать, «фотоаппаратом» снять удалось бы только часового, и то ночью.

– Значит, интервью хотите взять? – заворковал совсем леденцовый Жилин. – Я так волнуюсь, знаете… Но, если надо, я готов. У вас есть диктофон? – Писатель с некоторой тревогой посмотрел на меня: вдруг диктофона не окажется?

– Есть, есть, – обнадежил я автора «Капитанской внучки» и действительно вытащил из кармана диктофончик. Правда, был он сломанный и ничего не записывал, зато красная лампочка на корпусе при нажатии на кнопку «запись» начинала очень убедительно подмаргивать – как японская гейша на открытке. Прибор этот подарен мне был Славой Родиным, когда он отчаялся аппаратик починить. Лампочка на корпусе призывно зажглась, Жилин открыл рот, а я навострил уши: авось сейчас всплывут секретишко али какая странность. И меня озарит. И я сразу пойму, отчего врет генерал-полковник, зачем прячется Гарик Искандеров и по какой надобности разных хороших людей одинаково бьют по черепушке.

– Я родился в простой крестьянской семье, – закатывая глаза, нараспев произнес Жилин. Он даже не стал дожидаться моих вопросов. Чувствовалось, у него все было заготовлено заранее. – С раннего детства я был влюблен в творчество А.С. Пушкина, великого русского писателя. И вот, перечитывая «Капитанскую дочку», я каждый раз думал: а что дальше? Как сложилась жизнь Маши и Петра? Сколько у них было детей, кем они стали? Вот я вырос и понял: не могу молчать. Не могу, понимаете, оставить пушкинских героев просто так, на произвол судьбы. Какая-то неведомая сила сама подтолкнула меня к письменному столу. Может быть, рукой моей водил незримо дух Пушкина?…

Жилин перевел дыхание, намереваясь продолжить дальше свою приторную былину. Еще минута такого леденцового вранья – и я могу не совладать с искренним желанием расквасить нос этому наглому юному дарованию. А на суде скажу, что моей рукой водил незримо дух Дантеса. И меня оправдают.

– А «Тетрис»? – поскорее спросил я Жилина, не дожидаясь продолжения домашней былины. Жилин запнулся, но лишь на секунду. И на этот случай у него имелась речь.

– Замечательное издательство «Тетрис», – как ни в чем не бывало пропел сладкий петушок на палочке, – любезно пошло мне навстречу. Я благодарен Игорю Алекперовичу Искандерову за то внимание, которое он уделил мне, совсем еще молодому автору. Ведь до «Капитанской внучки» у меня вышло всего две повести, в журнале «Согласие». И когда я с замирающим сердцем передал в «Тетрис» рукопись своего романа…

Я демонстративно выключил диктофон. Красный глазок гейши напоследок мигнул и погас.

– Что нибудь не так? – удивленно спросил Жилин. Вероятно, он воображал, будто корреспонденты состоят в сговоре со своими подопечными: одни врут, а другие слушают и врать не мешают. Только я, спецкор «Мясного гиганта» Яков Штерн, – журналист принципиальный.

– Все не так, – спокойно объяснил я и засунул диктофончик обратно в карман. – Знаете, Саша, я не выношу вранья. Вам ведь, наверное, в детстве папа с мамой говорили, что лгать нехорошо…

Жилин часто-часто захлопал ресницами и надул губы. Вид у него сразу стал очень обиженным. Как будто нехороший дядя-репортер произнес присутствии нежного юноши неприличное слове, а юноша это слово не знал. Но догадывался о смысле.