Джеймс Монро - Торговец смертью: Торговец смертью. Большие гонки. Плейбой и его убийца Страница 43

Любая особа, признавшая, что Макальпин — служащий министерства, подпадает под Закон о разглашении тайны.

Приметы:

Рост — 1 м 83 см.

Вес — 76 кг (с отклонением не более 2 кг).

Волосы — длинные, закрывающие уши (см. фото на стр. 2), белокурые. Борода ближе к рыжему цвету.

Глаза — голубые.

Ладони — длина: 18 см. Ногти ухоженные (отпечатки на стр. 7).

Лицо — широкий лоб большей частью закрыт волосами. Нос прямой. Уши большие. Сильно развита нижняя губа.

Зубы — смотри на стр. 7.

Ноги — размер 43. Пальцы ног довольно цепкие.

Телосложение — легкое/среднее. Кулаки необычайно сильны, несмотря на их небольшой размер.

Рубцы — левое бедро (несчастный случай с мотоциклом). Левое предплечье. Кончик указательного пальца.

Родимые пятна — очень многочисленны.

Веснушки — отсутствуют.

Физические отклонения — отсутствуют.

Часть первая

Правительства или организации, желающие выставить участника шпионских гонок, просят направлять заявки на а/я 126х

Первый секретарь Министерства иностранных дел Ее Высочества королевы Британии просит от имении Ее Высочества способствовать подателю сего в свободе действий и оказывать всяческую помощь.

Глава первая

Мелкий моросящий дождь перешел в ужасный ливень, пока я с трудом поднимался по каменистой аллее к маленькому бедному домику, соединенному общей стеной с соседним. Боже небесный, думал я, почему не надел шляпу? Ответ прост, у меня ее нет. Мои волосы слиплись подобно водорослям, и вода неприятно стекала за воротник. Я уже шмыгал носом, нажимая на кнопку звонка. За тонкой дверью нежно прозвенел колокольчик. Я достал из кармана плаща влажный носовой платок и высморкался. Это было чистым безумием — бродить в подобную погоду с насморком. И если я подхвачу двустороннее воспаление легких, то сам буду виноват.

Дверь открылась, на пороге появилась женщина, подозрительно осмотревшая меня. Ей было лет сорок, волосы начали забывать о завивке, на пластиковом фартуке были видны разноцветные пятна и прочие следы домашних забот.

— Что вам нужно?

Я собрался с мыслями и достал блокнот и шариковую ручку.

— Я сотрудник Института Геллапа, мне бы хотелось, чтобы вы ответили на ряд вопросов.

Ее глаза вспыхнули, лицо расцвело от улыбки. Возможность ответить на идиотские вопросы и высказать никого не интересующее мнение вносила в ее мрачную жизнь живительной солнечный луч. Она на несколько минут проникалась значительностью своей персоны — единственное, что имело значение в ее жизни.

— О-о, Институт общественного мнения. Боже милостивый, конечно, я уделю вам минутку.

Как же люди могут заблуждаться! В действительности она могла бы посвятить этому месяцы. Я безнадежно посмотрел на дождь и неожиданно чихнул.

— О-о, входите же.

Ей пришлось отойти, чтобы позволить мне переступить порог, затем она прошла в приятного сиреневатого цвета салон с медными кастрюлями, розовыми фарфоровыми слонами и тарелками с барельефами, разного размера, расставленными повсюду. В углу низко стоял телевизор, подобно пьедесталу Будды, а обрамленный цветами ковер был приглушенных тонов. Я уселся на красного цвета диванчик со спинкой из кожзаменителя и такой неудобной формы, словно делали его для факиров.

— Чем я могу вам помочь?

Мне бы надо было попросить у нее двойной скотч и полкоробки аспирина, но дело превыше всего. Я грустно посмотрел на свои полустершиеся записи в блокноте. Я уже начал считать эту работенку ненужной тратой времени. Она была пятнадцатой из опрашиваемых, а я все еще не нашел того, что искал.

— Понимаете, мы изучаем статистику перемещения населения. Для начала, не могли бы вы мне назвать вашу фамилию.

Фамилия была Локвер.

— А имя вашего мужа?

Имя ее мужа было Сесил. Я не представлял себя Сесилем, и по всей видимости он был староват для меня.

— Есть ли у вас дети?

Она грустно покачала головой. Я невольно посмотрел на многочисленные фотографии, большей частью в посеребренных рамках, на темную фанерную мебель, отделанную ясенем и стоящую на металлических ножках с медными наконечниками.

— Наш сын умер два года назад.

Я хотел изобразить сочувствие в связи с потерей, но мое сердце радостно забилось: цель была близка.

— Сожалею, — сказал я с грустью профессионального агента похоронного бюро.

— Это большая потеря, — грустно кивнула она, и я понял, что покойный сын был ее излюбленной темой. — Ему было всего двадцать четыре года. Авария с мотоциклом. У него так хорошо все шло… Он работал в «Отеле де Билль», представляете? Те, кто с ним работал, прислали прекрасный венок. Они сказали, что в службе дезинфекции подобного ему не будет.

Я чуть было не рассмеялся и высморкался, изобразив сожаление. Возраст сходился и, самое главное, он был мертв.

Я задал ей массу вопросов: была ли она за границей, был ли там ее муж, имелись ли у них заграничные паспорта? Нет, во время отпуска они никогда не были дальше Торки. Нет, они не любят все заграничное, а ее Сесил предпочитал простую пищу.

«Не в Сен-Тропез же тебе отправляться, золотце», — мысленно сказал я про себя.

Затем я подсунул коварный вопросик:

— А был у вашего сына заграничный паспорт?

— О нет, он ездил всегда вместе с нами. Джаспер был хороший мальчик.

Джаспер, надо же? Джаспер Локвер. Неплохое имечко. Лично я сказал бы, что Джаспер был большим простаком, если ездил в Торки со своими мамой и Сесилем, но воздержался от замечаний. Попытался вскользь выяснить, не планировали ли они зарубежных путешествий, но безрезультатно. И поднялся, собираясь уходить. Я еще раз высморкался и почувствовал, что мои намокшие брюки прилипли к ногам. Я ненавижу простуду, ибо уверен, что переношу ее хуже всего, а находиться вне дома в подобное время — просто кошмар.

— О, у вас ужасный насморк. Неужели вы обязаны работать в такую погоду?

— Да, иначе мне не заплатят. У меня, знаете ли, жена и две малышки. Я не могу позволить себе уйти в отпуск.

Она высказала свои замечания по поводу моей работы и моих мифических работодателей, прежде чем проводить меня. Я пошлепал по грязному тротуару до метро. Проходя мимо местного викториано-готического храма, освященного в честь святой Катерины и Всех Пресвятых Дев, я записал имя кюре, преподобного Таркса, а также часы его службы.

Вернувшись к себе, я надолго засел в ванну, наглотавшись всяких снадобий от простуды и немалого количества крепких напитков. Затем, включив электрический обогреватель, я улегся в постель и попытался уснуть. Теперь Джаспер может подождать, пока я не избавлюсь от вируса, а то можно подхватить и плеврит.

Служащий в Сомерсет Хауз был очень любезен, когда я пришел снять копию свидетельства о рождении Джаспера. Цена вполне устраивала. Теперь мне нужно было состряпать любезное письмо преподобному Харди Тарксу и директору местной школы, фамилию которого нашел в справочнике, говоря себе, что они должны были знать Джаспера Локвера в последние пять лет. Потом я изготовил свои фотографии. В Форин офис очень быстро проверили, что никто с подобной фамилией из данной местности не имел заграничного паспорта. Единственным паспортом бедолаги Джаспера был тот, с которым он ушел на полтора метра под маргаритки.

Мой паспорт был восхитителен в своем синем переплете. Я немного размечтался, прежде чем отправил его в свой банковский сейф. Маловероятно, чтобы директор, нервничавший каждый раз при моем появлении в его финансовом заведении, мог подумать, что в пакете могут храниться такие документы, и он будет более расслаблен в следующий раз, когда я попрошу у него кредит.

Кроме свободы передвижения, паспорт новоявленного Джаспера Локвера давал мне возможность получить другие документы. Мой начальник Руперт Квин из VI Пи-Эн не имел к ним никакого отношения.

Глава вторая

Стратегическое отступление: термин, используемый в средствах массовой информации для оправдания отхода… или бегства.

Мой кабинет в VI Пи-Эн — три метра на три. На стене серовато-стальной ковер и в рамке карикатура на премьер-министра работы Джеральда Скарфа. Я бы предпочел портрет одного из моих непосредственных начальников и шефа всей этой банды самураев, Руперта Квина. Но, поскольку он неофициальное лицо и в Гражданском Департаменте нас шутливо называют Синдикат Квина, Скарф не имел случая его видеть.