Ант Скаландис - Точка сингулярности [= Миссия причастных] Страница 43

Они проехали Химки, и Тимофея вдруг словно ошпарило: до Шереметьева-2 было уже рукой подать. А ведь Майкл сказал многозначительно, когда сажал его, что поедут они далеко. В загранку, стало быть, у него, поди, и билеты куплены, может, даже на валюту разрешение оформлено. Но в Шереметьеве Редькина будет ждать страшный тесчим, и он никуда не улетит… ГОСПОДИ! ДА ОНИ ЖЕ ВСЕ В СГОВОРЕ!!! И МАЙКЛ — ТОЖЕ! НИКАКОЙ ОН НЕ ИЗБАВИТЕЛЬ!!

— Останови машину!

Сказано было так резко, что Майкл не смог не подчиниться. Прижался к обочине, встал и даже аварийку включил, хотя никаких запрещающих знаков поблизости видно не было. Пристально посмотрел на Редькина в ожидании объяснений.

— Я не поеду в аэропорт, — залепетал Тимофей. — Я даже не взял с собой загранпаспорт. (На самом деле взял, в последние четыре дня он, плохо понимая, зачем, все время носил в набрюшнике полный комплект документов и пять сотен долларов на всякий пожарный — подсознательно ждал чего-то). Я не могу ехать в Шереметьево! Я наверно, забыл рассказать тебе про звонок тесчима, потому что… потому что нельзя…

— Потому что нельзя быть красивой такой, — ехидно довершил за него Майкл. — Какого, на хрен, течима? Да ты пьян, Тим!

— Нет, — быстро возразил Тимофей, — я уже протрезвел.

— Но мы не едем ни в какое Шереметьево! — обозлился Вербицкий. — Мы едем в Тверь на квартиру моего друга, там и отсидимся.

— Правда?!

На лице Редькина расцвела такая счастливая улыбка, что Майкл невольно рассмеялся. А успокоившись, сказал:

— Ладно. Хвоста за нами не было. Давай постоим, покурим спокойно и ты мне все расскажешь.

И Тимофей рассказал.

— Ну, ты даешь, Тим! — подытожил Майкл, выкуривший подряд четыре сигареты. — Если б ты сразу рассказал о тех убитых в девяносто пятом году, да ещё о Лефортове, я бы, может, и не стал со всем этим связываться. Впрочем, теперь уже все равно… Я, примерно понимаю, кто он, этот твой тесчим. Один из немногих людей, знающих тайну Разгонова. В девяносто пятом убили не Мишку, а его двойника — очень большого человека в КГБ, человека с международными полномочиями, Мишка с тех пор и выполняет его роль. В твоей квартире жил как раз Разгонов, но под видом двойника. Вот почему Костя Полозов и не знал ничего об этом.

— А ты откуда знаешь? — опешил Редькин.

— Ну, я же занимался этим делом, — солидно ответил Майкл, а потом добавил по-простому: — А вообще-то мне Шактивенанда рассказал.

— Кто?! — не поверил Редькин, разом вспомнив загадочного типа перед своим подъездом. — Ты знаешь этого кришнаита?

— Он не кришнаит, скорее буддист, но это не важно. Нанда сам пришел ко мне ещё вчера, собственно, это он и спас нас с тобою по поручению Разгонова. Мишка не успел: у него сейчас дела поважнее.

Голова у Тимофея шла кругом, он все никак не мог выбрать, о чем же теперь спросить.

— А Меукова укокошил тоже этот Нанда?

— Фи, господин Редькин, гуру Шактивенанда — великий гуманист, он никогда никого не убивал. Мурлыкина твоего замочили друзья из религиозной секты, он слишком вольно обращался со священными текстами и практиками. Но для нас с тобой это сегодня абсолютно неважно.

— А что важно? — растерянно спросил Редькин.

Майкл не ответил, вместо этого закурил снова и скромненько так попросил.

— Дай-ка посмотреть эти разгоновские каракули.

Тимофей достал пакет и протянул ему.

— Только погоди читать. Я все-таки хочу спросить тебя: почему это все произошло, Майкл? Почему весь мир вокруг меня словно сошел с ума? Ну, там КГБ, политика, бандиты, наркоманы — это все понятно, даже с Меуковым и тибетскими ламами — более или менее в голове укладывается, но остальные… Почему так странно вела себя Сима Круглова? Почему даже предельно рациональный автомеханик Бурцев спрашивал меня о какой-то мистической ахинее? Почему названивали помощники Хвалевской? Наконец, этот швед, метавший в меня чугунием, и совершенно слетевший с нарезки Самодуров? Ну а Юлька? Она ведь просто заманила меня в ловушку. Разве это все случайные совпадения? За что, Майкл, за что они травят меня, как таракана?

— А ты какой ответ хочешь услышать? — хитро покосив в его сторону глазом спросил Вербицкий. — С точки зрения логики или чисто интуитивный?

— Какой угодно.

— Ну, тогда пожалуйста. Выражаясь языком юридическим, почти все упомянутые тобою персоны по делу о разбитой машине не проходят. И любой нормальный грамотный сыскарь должен выкидывать из головы любые случайные совпадения. Но я-то не сыскарь, я в гораздо большей степени программист-системщик. И вот как компьютерщик я тебе и скажу все, что думаю по этому поводу. Когда Билл Гейтс изобретал операционную систему «Windows», он скорее всего копировал её с самой жизни: полная многоступенчатая взаимосвязь всех частей. Выдернул одну штуковину, и вся система посыпалась, или, как минимум, содрогнулась и исказилась, причем, зачастую в совершенно неожиданном, непредсказуемом месте. Знаешь, как говорят компьютерщики, когда стирают с диска какой-нибудь файл? Особенно если программный: «Вот это надо убить». Не стереть, а убить, как про живое существо. Осенью девяносто пятого ты Тим, совершенно случайно залез во вселенскую операционную систему и убил в ней два файла, двух человек в том злополучном «форде». Результаты стирания были хорошо подчищены. Тебе (опять же по случаю) помогали виднейшие в этом деле специалисты. И ты решил, что система полностью восстановилась. Но так не бывает. Возмущение виртуальной среды оказалось слишком мощным, вот оно и сыграло через два года — ударило по тебе бумерангом. Виртуальным бумерангом, и волны от этого удара разбегаются долго и широко. Устраивает тебя такое объяснение?

— Вполне, — проговорил ошарашенный Редькин и добавил. — Да ты поэт, Майкл! Тебе писать надо. А не авторитетов разводить в своем медицинском центре!

— А я и писал когда-то. Знаешь, где мы с Разгоновым познакомились? На литературном семинаре. Был такой в Москве — семинар молодых фантастов… Ладно. Давай рукопись, охота, понимаешь, юность вспомнить.

И Майкл перелистывал тетради минут двадцать, если не полчаса. Редькин тем временем обдумывал услышанное. Картина, представшая перед ним с легкой руки Вербицкого, не вызывала тревоги, даже наоборот, он сразу поверил в истинность изложенной концепции и, последовательно испытывая её загрузкой все новых и новых фактов, не уставал восторгаться. Идея виртуального бумеранга страшно нравилась ему. В те минуты Тимофей особенно остро понимал, как легко живется на свете искренне верующим людям. И совершенно неважно, во что именно при этом верить. Главное, что все сразу становится понятным. Уверовав сейчас не в абстрактные мистические понятия типа астрала, кармы или судьбы, а во вполне конкретный вселенский компьютер, он объяснил для себя абсолютно все и тихо радовался, и мирно засыпал с этой радостью, убаюканный еле слышным ворчанием движка, шелестом вентилятора и теплыми волнами воздуха из автомобильной печки.

— Забавно, правда? — услышал он сквозь сон. — Ты вот здесь читал?

А Редькин как раз и проглядел это место. Насквозь-то прочесть так и не удосужился.

В конце той тетради, где была «Подземная империя», на отдельном листочке меж пустых страниц маячил довольно странный пассаж. Ему бы полагалось быть в начале — в качестве предисловия ко всей этой дребедени, но хитрый Разгонов поместил свою «объяснялку» в конце:

Моему Андрюшке не было ещё семи лет, когда он первый раз посмотрел «Назад в будущее» — на английском языке, разумеется. Я думал, парню не понравится: много слов незнакомых, и вообще, запутано же все, не каждый взрослый разберется. Но Андрюшка влюбился в фильм Земекиса, восприняв его на каком-то сверхчувственном уровне. Фильм-то и вправду гениальный. А настоящему искусству все возрасты покорны. После он смотрел все три части ещё раз по двадцать, как правило — на немецком (это было проще), но пару раз я даже приносил ему русские копии, чтобы родного языка не забывал. Идея путешествий во времени, мне кажется, захватила мальчишку на всю оставшуюся жизнь. Он теперь бредит фантастикой, читает все на эту тему и только об этом со мной и говорит. А когда я снимаю сына видеокамерой, он обязательно смотрит в объектив, машет рукой и говорит: «Привет тебе, мой двойник из будущего!» И рассказывает двойнику о своих успехах и неудачах. Он страшно любит просматривать эти пленки даже через два дня, а уж через год — это вообще полный восторг.

Пятнадцать лет назад никто не снимал меня камерой, но я уже писал тогда и отправлял самому себе послания в будущее. Так вот, весь этот странный пакет — не более, чем ещё один путешественник во времени, ещё одна посылка в будущее — самому себе. И ещё кому-то.

— Кому-то — это нам с тобой, — прошептал Редькин с непонятным выражением — то ли восторга, то ли ужаса. — Но что все это значит?