Тарас Покровский - Наказание и преступление. Люстрация судей по-Харьковски Страница 44

— Вы поймите, Павел Михайлович, Вам нет смысла отпираться. Вы уничтожили видеоархив в надежде, что никто не узнает о Вашем участии в краже денег, но не учли, что компьютерная программа архиватора копировала видеосигнал еще и на жесткий диск компьютера охранника, который находился в столе приемной комнаты. Запись всех событий в офисе там зафиксирована полностью, но закодирована. Наш сотрудник часть записи того дня уже раскодировал, и скоро, не сегодня-завтра, раскодирует и остальную часть, но тогда может быть поздно для Вас, — после этих слов опер сделал паузу.

— Что поздно? — опять не до конца понимая ситуацию спросил Куля.

— Поздно будет делать чистосердечное признание, когда все доказательства и так будут налицо.

— Да не в чем мне признаваться!..

— Значит не верите… Зря…

В этот момент в кабинет зашел другой опер.

— Принес? — спросил его первый.

— Да.

— Ну вот, Павел Михайлович, мы сейчас Вам и покажем Вас на месте преступления, чтобы Вы не сомневались.

После этого он взял флешку у вошедшего опера, вставил в USB-порт и развернул монитор компьютера к сидящему у торца стола Куле. Через минуту он увидел на мониторе прийомную офиса его кредитного общества. Она была пуста, и если бы не движущиеся тени, падающие из окон на противоположную стену, делающие картинку динамичной, можно было бы подумать, что на мониторе фотоснимок.

— Это часть того, что раскодировал наш спец, но все остальное скоро подоспеет, материал есть и он в работе, — комментировал опер демонстрируемый ролик.

Такая запись теней продлилась всего пару минут и на ней в показуемой комнате так никто и не появился. И все было вроде бы привычно для этой записи: его офис, приемная большая комната, мебель, информационные стенды на стене, но что-то было не так. Что-то Куле в этой картинке резало глаз, как говориться, и не давало покоя. Не давало покоя не в том смысле, что он боялся что-то увидеть компрометирующее его, а в том смысле, что что-то не сходилось в этом ролике, а что именно он не мог понять, и это немного цепляло сознание.

— Блин, а где фрагмент когда он выносит системный блок из офиса? — с досадой спросил первый опер у второго, показывая глазами на Кулю.

— Не знаю, был… Наверное не вместился на флешку при копировании. Да ладно, сегодня уже поздно, наш компьютерщик уже ушел, поэтому я завтра скопирую уже всю папку целиком, и продемонстрируем все завтра.

— Павел Михайлович, обратился первый опер опять к Куле, — подумайте, Вы же не глупый человек, какой смысл отпираться от очевидного и вредить самому себе, усугублять и без того тяжелое положение?…

Пока эти ребята устраивали этот театральный этюд, Куля не мог успокоиться от терзающих его сомнений по поводу увиденной записи. Что-то в виде его офиса не давало ему покоя. Что-то было не так… И он вдруг понял! Ракурс! Куля, имея возможность со своего компьютера, находящегося в его комнате, смотреть изображение всех видеокамер, иногда сам пользовался этой программой и смотрел на вошедших посетителей. Благодаря этому у него в памяти отложилось изображение этого помещения с камеры расположенной в приемной, которая была установлена в правом дальнем углу большой комнаты, а на изображении той комнаты, продемонстрированной операми, камера снимала помещение с правого ближнего угла. Но там видеокамеры никогда не было, и новый, непривычный вид привычного изображения создал у Кули эффект нестыковки фактов, который ввел в замешательство и какое-то время не давал покоя. Но догадавшись в чем подвох и нестыковка увиденного с действительностью, он успокоился, и задумался о произошедшем. Получалось, что милиционеры, пытаясь получить от подозреваемого Кули признательные показания, признав показания Ташкова правдивыми, решили взять Кулю на испуг, или как говорят кое-где в народе на понт, выдумав историю о какой-то дублирующей системе фиксации видео. Расчет оперов был на то, что если Куля действительно делал то, о чем говорит Ташков, то он испугавшись появления непредвиденного им доказательства участия его в преступлении, вероятно поспешит сделать чистосердечное признание в надежде на какое-то прощение. Ситуация напоминала эпизод из сериала "Менты". Понятно, что показать что-нибудь из реального им было нечего, так как видеоархив таки пропал, но не имея ни в чем уверенности, они решили идти до конца, отыграв все версии. Опера поехали в офис и отсняли свой вариант, выдумав при этом кодировку сигнала и разыграв небольшой спектакль, попытались вывести негодяя на чистую воду. Внушая Куле, что видеоархив будет скоро полностью восстановлен, и после чего якобы, все тайное обязательно станет явным, они в доказательство своей версии продемонстрировали отрезок записи, якобы компрометирующий Кулю, но по технической причине не поместившийся на флешке. Имея ключи от офиса на руках им ничего не стоило заснять нужное помещение своей камерой, а потом выдать этот видеоматериал за офисный, якобы скопированный программой архиватора на другой жесткий диск другого системного блока. Куля действительно слабо разбирался во всех этих компьютерных возможностях, и вполне мог бы допустить реальность милицейской версии. И возможно у них такой фокус мог бы и сработать, если бы Куля действительно был виновным. В этом случае ставка делалась на психологический маневр. Виноватого сначала мариновали более двух суток в холодной и голодной одиночке, потом производился мощный психологический пресс, в виде неожиданно появившегося подельника, они ведь предполагали согласно рассказам Ташкова, что Куля рассчитывает на то, что тот в бегах где-то далеко, поэтому и скрывали от него какое-то время его появление. Кульминацией маневра становится появление еще одного непредвиденного и неопровержимого обстоятельства в виде внезапно скопированной копии видеокомпромата. Изнеможденный, уставший уже физически и психологически, изолированный долгое время от внешнего мира, потерявший устойчивую уверенность своей позиции от происхождения сбоев и от возникновения незапланированных событий, получая в довес еще и известие о появлении веских доказательств его вины, охваченный страхом надвигающейся катастрофы после разгрома его преступных планов и страхом неминуемого жестокого наказания, не каждый наверное устоит и продолжит вести себя в том же духе. Наверное в какой-то момент появляется импульс желания избавиться от всестороннего негативного давления, поддавшись на теплые и логичные предложения опера или следователя.

Сама идея получения доказательств таким способом была скорее всего правильной, хрестоматийной, но исполнение получилось комичным. Почему опера снимали свой ролик не с того угла, где по настоящему была установлена офисная камера, не понятно, то ли заработались, то ли спешили, а может по халатности не придали должного значения. Загнанный в угол неопытный преступник на нервах и в запарке, возможно и не предал бы значения другому, непривычному ракурсу, но Куля не был преступником. Он без смятения с интересом смотрел на предложенное видео, и даже его спокойное внимание не сразу выявило и раскрыло этот киноляп.

Посмеявшись втихаря про себя с плохо разыгранного перед ним хорошего сценария, Куля решил не вскрывать казуса, а зачем? Пусть думают, что у них все получилось, и что их психологический развод достиг максимального эффекта, может тогда быстрее поймут, что он не виновен, а его друг и коллега Ташков хладнокровно его оговаривает…

Но зря Куля рассчитывал на скорое завершение проверки Ивановской версии. Вероятно милиционеры рассудили так, что если доказательств не получилось добиться по-хорошему, научным методом, то не факт, что их нет вообще. Поэтому пришло время действовать по-плохому. Профессионального азарта добавлял факт пропажи большой сумму наличных денег, и конечно, если сейчас получилось бы с подозреваемых выбить признание, то возврат пропажи обратно в кассу был бы под большим вопросом, во всяком случае ее какой-то части так точно. Учитывая такую мотивацию к действию, легко представить с каким усердием господа офицеры, опера перешли к заключительной стадии раскрытия преступления, теперь из разряда по-плохому.

Для начала Кулю перевели уже в третий кабинет, где его ждали другие люди с новыми лицами и со свежими силами. Здесь тон разговора и используемая при этом лексика утратили всякую лояльность и интеллигентность. Его вывели на центр комнаты, скрепили руки наручниками за спиной и расставили ноги на максимальную ширину, но так, чтоб можно было стоять без возможности переступить с ноги на ногу. Через минуту сюда же привели и Ивана, поставив его в такую же позу в метрах двух напротив Кули.

— Ну что сука, думаешь самый умный? — обращаясь к Куле, начал исполнять свой служебный долг невысокий коренастый паренек.

Не отвечать на вопрос вообще, было не тактично и не вежливо. Хамить как-то ситуация тоже не располагала, Куля почувствовал, что сейчас возможно будут бить, и поэтому нужно было что-то отвечать.