Тарас Покровский - Наказание и преступление. Люстрация судей по-Харьковски Страница 46

— Тебе повезло "банкир", — с ухмылкой прокомментировал свои действия коренастый, — ты сейчас будешь как белый курить "Капитан Блэк". Обычно у нас так курят какое-нибудь говно вонючее, но говно на сегодня кончилось, покурили.

Куля молча смотрел на этот кружок "очумелые ручки" и почувствовал страх от надвигающейся страшной неизвестности. Он примерно догадывался уже о назначении этого хитрого приспособления, но не мог еще представить себе эффект его действия. Со страхом пришло отчаяние и досада от безвыходности ситуации. Он успел подумать: почему так происходит с ним? За что? Где же справедливость? Стало немного жаль себя и от этого у него слегка перехватило дыхание и запершило в горле. Добрый опер что-то ему продолжал говорить, но Куля его не слышал, в голове почему-то на мгновение пришли мысли о самом дорогом и важном в его жизни: о жене и дочурке… В следующий миг он почувствовал как кто-то, стоящий у него за спиной, обхватил его за шею прижимая спиной к стулу, а коренастый двумя руками начал натягивать на него противогаз. Но Куля не сопротивлялся, этому не было ни возможности, ни желания. В последнюю секунду где-то в мозге, а может в душе промелькнула мысль о том, что с ним все равно все будет хорошо, потому что иначе быть не может, и вместе с этой последней мыслью пришло небольшое успокоение и какая-то умиротворенная отрешенность от суровой действительности.

Куля не был набожным человеком, но в бога верил, только как и все люди его поколения, как-то своеобразно: с одной стороны яро и демонстративно, но с другой по сути, как-то неглубоко и без фанатизма. Скорее по велению какой-то моды, чем по велению души. Уже гораздо позже, проводя долгие времена в забвении, пребывая в заточении на едине с самим собой, имея возможность вдуматься до самих глубин истоков мироздания, он иногда вспоминал, как в те экстримально-тяжелые минуты, каким-то необъяснимым образом его сознание, его душу в последний момент посетило нечто, что дало ему тогда силу выдержать все испытания и устоять перед супостатами. Получалось, что это нечто и есть не что иное как вера, вера во что-то всевышнее и всемогущее, создавшее и оберегающее тебя в независимости от твоей воли и твоих возможностей. Из этого по Кулиному уразумению следовало, что такая вера изначально давалась каждому человеку с рождения в обязательном порядке, в комплекте со всем остальным: с телом, со способностью думать, любить и т. д. Но далеко не каждый достаточно часто и корректно пользовался этим даром, от чего у некоторых он как-то затирался и терялся в массе мирской повседневности. Получалось, что такая вера давала человеку даже не надежду, а уверенность, благодаря которой пропадал всякий страх и наступало некое облегчение во всех переносимых муках.

Когда коренастый все-таки натянул на голову Кули противогаз, он сразу пережал рукой гофрированный шланг, перекрывая поступление внутрь кислорода. Инстинктивно, при облачении в такой резиновый чехол, Куля запасся кислородом, набрав в последний момент в легкие воздуха, но перед ним наверное стояли профессионалы своего дела, и они предвидели такое поведение допрашиваемого подозреваемого. Через секунду он почувствовал короткий резкий удар в живот, от которого однозначно самопроизвольно происходил выдох. На время выдоха коренастый разжал руку на шланге, но на предстоявшем вдохе, вновь зажал. Задыхаясь и втягивая легкими невтягиваемое, тело вело себя повинуясь инстинктам: дергалось, пыталось освободиться, крутило головой, болтало ногами, мычало… Через пару минут профессиональный дознаватель на секунду отпустил шланг, дав Куле возможность вновь глотнуть воздуха, но тут же опять зажал, а далее опять удар в живот, опять выдох и опять вакуум… На третий раз задача усложнилась, вместо глотка воздуха Куля получил густой поток горячего сигаретного дыма в противогаз. Это произошло от того, что коренастый на третий Кулин вздох прикурил ту самую ароматную вишневую сигарету "Капитан Блэк", приклеенную через обрезок презерватива к концу кислородного шланга. От такой затяжки появилось ощущение, что легкие наполнялись кипятком или какой-то разъедающей все живое кислотой. Обжигающая, режущая внутренняя боль на ряду с отсутствием кислорода и обилием едкого дыма, побуждали каждый орган реагировать на происходящее по-своему: глаза плакали, нос сопливил, рот слюнявил, желудок выворачивало, и создавалось ощущение, что если бы на этот момент хотелось писять или какать, то все произошло бы произвольно и с этими органами. Уже перед самым отходом в забытие профессиональный экзекутор сорвал с Кули противогаз и потеря сознания на время отложилась. Возобновление полноценного обеспечения кислородом процесс реагирования органов не сразу остановило. Слава богу, что пустой желудок, продолжал спазмировать, сопли и слезы текли рекой, но острая боль уходила.

— Ну что "банкир", как тебе наш курящий слоник? — довольный результатом своих трудов спросил коренастый. — Будешь сознаваться?

Куля не торопился отвечать, потому что подсознательно понимал, что будет происходить дальше, после его ответа. Наслаждаясь дыханием, и наверное получая от этого удовольствия гормоны счастья, наскоро выработанные его организмом, Куля на позитиве даже вспомнил эпизод из фильма об Иисусе, когда тот вися на кресте просил своего отца не гневаться на вешающих его римлян, и не наказывать их, потому как они не ведали того, что делали. Пафосно это звучит или нет, но у Кули действительно не было злости на этого же коренастого за его деяния тогда. Не имея на тот момент возможности полноценно мыслить и адекватно оценивать ситуацию, он подсознательно, на автомате воспринимал все происходящее спокойно, и уже с присущей всем мученикам обреченностью и безразличием…

Дав немного времени отдышаться, но не давая как таковой возможности глубоко задуматься, чтобы клиент не успел придумать что-то неправильное для ответа, стараясь изловить его на волне инстинкта самосохранения, принудив таким образом к нужному им ответу, опера не теряя темпа продолжили продавливать свою заинтересованность.

— Паша, ну какой же ты упертый. Ты в курсе, что излишняя упертость — это явный признак тупости, но ты же не тупой, а твое упорство уже давно за пределами разумного. Сознавайся, не дури…

Но Куля опять не торопился реагировать. Так приятно было дышать… Странно, что он раньше не замечал в этом процессе столько удовольствия.

— Ну что? Что будем делать? — проявляя нетерпение и помахивая противогазом в руке, подключился коренастый.

— Или давайте мне моего адвоката, или курим дальше вашего "Капитана Блэка", — на этот раз тихо, но уверенно произнес Куля.

— Ну ты бля, внатуре дурак… — разводя руки в стороны, протяжно выговорил коренастый. — Но смотри, мы тебя предупреждали, а ты сам выбрал свою кривую дорожку, — резюмировал он откладывая противогаз в сторону.

— Эх, глупо Паша, — добавил свои пять копеек добрый опер, — не разумно и не дальновидно ты поступаешь.

После этого все опера вышли из кабинета вероятно для совещания, оставив только одного, чтобы тот следил за порядком среди оставшихся подозреваемых. Иван до этого момента так и оставался стоять на прежнем месте, расставив ноги и наблюдая за работой оперативно-дознавательной группы. Взглянув на него у Кули отметилась странность на основе возникшего вопроса, а почему не пытали Ивана? Почему ему поверили с первого слова? Куля то точно знал, что тот врет, и по его виду было ясно, что расколоть его, заставить сказать правду, не составило бы никакой сложности, даже до курящего слоника очередь не дошла бы. Глядя на него в тот момент, по каким-то сложнообъяснимым причинам, Куля и к нему не испытывал ни злости, ни ненависти. Скорее его жалкий вид, трясущегося то ли от страха, то ли от перенапряжения, а вероятнее всего и от того, и от того, с приличной лужей пота у ног, стекающего с подбородка на пол, он вызывал жалость. Куля еще не знал почему он, человек, который по идее должен был быть ему, Куле, как минимум благодарен по жизни, поступает так зловеще предательски. Пытки прекратились уже к середине ночи, и от этого в кабинете сейчас было непривычно тихо.

— Ваня, ты что творишь? — низким и охрипшим от перегрузок голосом спокойно произнес Куля, нарушая давящую тишину.

— Не надо разговаривать, — больше просящим, чем приказным тоном проговорил молодой оперок. Это было сказано так, что было понятно, за пару сказанных слов ничего страшного не произойдет, но Иван продолжал стоять молча, опустив голову. Куля не сводил с него своего взгляда в упор, и в какой-то момент тот на секунду все-таки поднял голову, бросив ответный взгляд, но тут же опустил глаза обратно в пол. В этом взгляде сейчас можно было увидеть только страх и ничего более живого. Сразу стало ясно, что в данную минуту он ничего не скажет, но Куле стало понятно и без его слов, что мотивом его безумных действий является не что иное, как именно этот панический страх. Иван был сильно напуган. Зная его и размышляя над этим вопросом, Куля понимал, что на такой шаг в одиночку Иван не пошел бы никогда. То есть однозначно он выполнял чье-то или поручение, или распоряжение, кто-то за ним стоял… Так у Кули в голове возникло три вопроса, на которые у него появился интерес ответить: Почему Ивана не пытали? Кто за ним стоит? И есть ли связь между этими двумя вопросами?