Филип Шелби - Дни барабанного боя Страница 49

Холленд не стала настаивать. Агент косвенным образом ответил на ее вопрос. И принялась обдумывать доводы, которые выложит Джонсону.

Агент довел Холленд до двустворчатой двери в конце коридора. Находившаяся в приемной делового вида женщина средних лет приветливо улыбнулась и предложила следовать за ней. Холленд ни разу не бывала на верхнем этаже и обратила внимание на прекрасные деревянные панели, на витрины со спортивными призами и медалями, с благодарностями в изящных рамках. Перед одной наградой она невольно замерла.

«От секретной службы США за доблесть».

Холленд засмотрелась на серебряный диск. Этой награды удостаивались только агенты, павшие при исполнении служебных обязанностей. Уайетт Смит был единственным, кто получил ее при жизни.

— Агент Тайло?

Секретарша не повысила голоса. Она понимала, какое впечатление производит эта награда.

Холленд кивнула.

Они прошли мимо кабинета директора к дверям, ведущим в зал заседаний. Вокруг стола, за которым помещалось двадцать человек, Холленд направилась к Арлиссу Джонсону, державшему в руке пульт управления одного из шести телемониторов на стене.

— С Пастором ты попала в точку.

Сперва Холленд подумала, что подавленный тон Джонсона объясняется болью и последствиями шока от ножевой раны, воздействием пилюль. Потом поняла, чтр он пытался что-то додумать. И не хотел отвлекаться, но тут вошла она.

— Что-нибудь стряслось?

Джонсон покачал головой.

— Ты сработала замечательно, — негромко продолжал он.

— Дело еще не закончено, — упрямо возразила Холленд. — Мы знаем, почему Палмер упомянула Дэниела Уэбстера. Джудит Траск, можно сказать, подтвердила это.

— Ты думаешь, что знаешь. И я отважусь предположить, что ты права. Но с этим придется повременить.

Холленд возмутилась:

— Нет. После всего...

— Придется повременить, Холленд.

Тон Джонсона заставил ее умолкнуть.

— Надвигается гроза. Сведения пока отрывочны, но когда она разразится, нам придется попотеть.

— Я не...

— Послушай. Ты разговаривала с директором. Получила приказ. Здесь есть компьютер; я распоряжусь, чтобы тебе принесли кофе. — Он поднялся и прошел мимо Холленд, небрежно добавив: — В рапорте директору должны быть все подробности.

Его резкий тон окончательно лишил Холленд терпения.

— Но упоминание об Уэбстере? Я должна подтвердить свою правоту.

— Под рапортом будет стоять твоя подпись. Пиши так, чтобы потом никто не мог обвинить тебя в сокрытии информации.

В окна с пуленепробиваемыми стеклами сочился рассвет, высвечивая на столе полоски пыли, не замеченной уборщицами. От ярких ламп под потолком покрасневшие глаза Холленд слезились. Возле ее правой руки стояла чашка очень крепкого кофе, приготовленного секретаршей Смита. Все ее общество составляли кофеин, адреналин и мучительное разочарование.

Отпив глоток кофе, Холленд вернулась к своему занятию, пальцы запорхали по клавиатуре. Факты проблемы не представляли; приходилось думать о тоне, излагать сухо и сдержанно кровавые события.

Не раз она чувствовала, что становится трудно дышать, и прекращала работу. Тогда ее гнев обращался против себя самой и прогонял усталость. Вопросы — например, почему Джонсон пошел у Смита на поводу, вызвал ее и заставил писать о незавершенном деле, — не давали ей покоя. Ответы существовали, однако найти их она пока не могла. Глядя в окно с толстыми рамами, Холленд чувствовала, как вдали назревает что-то грозное. Ей казалось, она это даже слышит, будто гул далекого вулкана.

Колокола церкви Святого Иоанна Богослова прозвонили полчаса.

Открылась дверь, вошел Джонсон:

— Закончила?

— Написала, осталось только отпечатать.

Джонсон был взбудоражен, и Холленд передалось его состояние.

— Что произошло?

— Часа через два в городе начнется столпотворение. — Он указал на компьютер. — Дискета готова?

Холленд кивнула.

— Отдай Кэти. Она выведет текст.

Холленд повесила на плечо сумочку:

— Куда едем?

— В Калораму. Нанесем визит сенатору Зентнер. Фургон внизу. Время не терпит. Обо всем узнаешь по дороге.

Калорама-Хейтс — район величественных домов, расположенный вдоль парка Рок-Крик. Брайент быстро проехал по Джорджтауну, петляя в утреннем потоке машин, и теперь фургон плавно катил по парковой дороге. Холленд, держась за поручень над головой, смотрела программу новостей местной студии.

Одна тема оттеснила все остальные. Известный всей стране ведущий говорил о Джеймсе Мередите Бакстере, высокопоставленном сотруднике ЦРУ, недавно осужденном как советский шпион. Бакстер поведал руководству управления и проводившим расследование конгрессменам много подробностей о своей предательской деятельности. В конце концов было установлено, что на его совести гибель шестнадцати американских агентов в бывшем Советском Союзе и еще многих в Восточной Европе.

Количество переданной в Москву технической информации было ошеломляющим; воздействие на моральное состояние и репутацию управления — катастрофическим.

Руководство ЦРУ и члены следственной комиссии конгресса допрашивали Бакстера шесть месяцев. И в конце концов сочли, что узнали все. Однако, слушая ведущего, Холленд поняла, что главное Бакстер каким-то образом утаил.

"Доказательства являются убедительными и неопровержимыми, — говорил ведущий. — Из материалов, доставленных на студию сегодня утром, следует, что Джеймс Бакстер действовал не в одиночку, как сам упорно заявлял и в чем убедил следователей.

На всем протяжении своей предательской деятельности Бакстер пользовался поддержкой сильного союзника — Хьюберта Болдуина, старшего сенатора от штата Теннесси".

Холленд побледнела, вспомнив пожилого сенатора, которого видела в Дубках. Бросила быстрый взгляд на Джонсона, но не увидела никакой реакции.

"Из документов явствует, что Болдуин знал о связях Бакстера с разведслужбами бывшего Советского Союза, — продолжал ведущий, — и что по крайней мере дважды являлся посредником при передаче похищенных Бакстером сведений его советскому хозяину.

Знал ли сенатор, что его используют таким образом, получал ли деньги от Бакстера или кого-то еще, предстоит выяснить.

Однако мы уже знаем, что сенатор Болдуин использовал свое огромное влияние, дабы не допустить никаких расследований, которые могли бы привести к разоблачению Бакстера. Политический обозреватель Майк Прескотт утверждает, что Болдуин мог покрывать Бакстера в течение пяти лет".

«Майк, можешь сообщить нам свои последние сведения?»

Холленд приглушила носовой голос обозревателя и с нетерпением ждала, когда Джонсон закончит говорить по телефону.

— Много там еще? — негромко спросила она, когда тот повернулся к ней.

— Информации на студии в избытке. Ее передают обрывками лишь потому, что материал очень свежий. Кое-что нуждается в уточнении.

— С Болдуином кто-нибудь говорил?

— Насколько мне известно — нет. Теннессийское время на час отстает от нашего. Он может пока ничего не знать.

— Верите вы этим сведениям?

— Еще бы.

Холленд глубоко вздохнула:

— Видели вы хотя бы часть материалов?

— Нет. Но, думаю, ты можешь догадаться, откуда они.

Из дневников Уэстборна...

Холленд поглядела на проносящиеся мимо голые деревья, на черные холмы парка, с которых недавно сошел снег.

— Зачем мы едем к Зентнер?

В ответе Джонсона не прозвучало ни жалости, ни горечи.

— Потому что она поможет посадить Крофта в тюрьму на двадцать пять лет или пожизненно.

Брайент свернул у посольства Таиланда и повел фургон вверх по густо обсаженной деревьями дороге. Дом Зентнер, просторный кирпичный особняк в тюдоровском стиле, Холленд уже видела на фотографии в воскресном журнале. Выйдя из машины, она подумала, что самое привлекательное в нем — парадный вход. Дверь из светлого дуба со вставным освинцованным окном.

— Заместитель директора секретной службы, — представился Джонсон вышедшей на звонок экономке. — Это агент Тайло. Нам необходимо видеть сенатора.

Худощавая женщина пятидесяти с лишним лет, седая, в серой униформе, захлопала глазами:

— Сенатор ждет вас?

Но Джонсон уже вошел, Холленд быстро последовала за ним. Экономка затрусила сзади.

— Скажите, сенатору не угрожает опасность?

— Совершенно.

— Она ждет...

— Нам нужно видеть ее немедленно. — Джонсон указал на раздвижные двери справа. — Она в библиотеке, так?

— Да, но...

Джонсон раскрыл двери, пропустил Холленд, потом шепнул ей:

— Запри нас.

Мебель прошлого века была массивной, неизящной, кружевные покрывала на креслах выцвели. Шторы, как и ковры, выглядели весьма потертыми. Вдоль окон стояли кадки, большей частью с азиатским орнаментом, в которых росли экзотические растения. Как ни странно, в комнате не ощущалось запахов, кроме приторного аромата духов Барбары Зентнер.