Операция «Империал» - Александр Григорьевич Звягинцев Страница 50

— Признаки очевидны, — узнал он голос Оболенцева. — А вот детали… Дамы вовсю приглашают кавалеров.

— А кавалеры?

— С ними полной ясности нет. Работаем.

— Не давайте им перехватить инициативу и держите меня постоянно в курсе дела».

Увидев удивленные глаза Борзова, Багиров пояснил:

— Это Оболенцев разговаривает с Надеиновым — заместителем Генерального прокурора СССР.

— А что еще за операция «Империал»? — удивился Борзов.

— Черт ее знает! Это меня и беспокоит, — озабоченно ответил Багиров.

— Ну, ты вообще что-нибудь знаешь?

— Успокойся. Я еще много чего знаю, — многозначительно произнес Багиров, — но если мы и дальше будем сопли жевать, так лапти нам всем быстро сплетут. Все рабы твоей «графини», как только почувствуют, что мы умыли руки, сразу расколются. Уже идет информация, что Юрпалов курвиться начал.

— Багиров, я знать ничего не хочу. — Борзов рассвирепел и схватил приятеля за грудки. — Хотя ты мне и друг, но делать за тебя твою работу я не собираюсь! Понял? И за чужую спину не прячься! Я тебя в порошок сотру!.. Делай что хочешь, но Юрпалов должен проглотить язык!..

Когда Багиров ушел, Борзов зашел в свой кабинет. Сев в кресло, он тупо уставился в стенку, на которой висели фотографии из его пионерско-комсомольской и партийной жизни. Остановив свой взор на той, где он был запечатлен с пионерским барабаном на груди, Петр Григорьевич монотонно вполголоса запел: «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры — дети рабочих…»

Посмотрев на часы, он потянулся и, сняв трубку, по памяти набрал номер телефона.

— Алло, Ната?

Непричесанная солистка варьете сидела в халате перед трельяжем и смазывала кожу питательным кремом. Услышав голос Борзова, она иронично спросила:

— Петр Григорьевич? Чем обязана такому вниманию? Что ж это такое случилось? Вспомнили!

— Брось ломаться. Пообщаться хочется.

— А вот у меня и моего француза совсем другое мнение.

Лежавший на кровати комического вида дядечка снял трубку параллельного аппарата и спросил:

— Кес ке се?

Борзов чертыхнулся.

— Обидели бедняжку! — Наталья засмеялась. — Взамен того, что ты хотел, спою я тебе песню из своего нового репертуара: «Что нам жизнь — деньги медные, мы поставим на белое, жребий скажет, кому умирать…»

…Оболенцев сидел и перелистывал протокол допроса Юрпалова, кое-что выписывал на чистый лист бумаги, готовясь к завтрашней встрече с бывшим директором ресторана «Москва». Он уже собирался закончить работу и отправиться к Ольге, когда в кабинет вошел усталый и голодный Ярыгин. Он настолько утомился, что никакие эмоции не отражались на его лице.

Первым делом он выдул полграфина воды прямо из горлышка, а потом заявил:

— У тебя ничего поесть нету?

— Тебе гуся с яблоками или кулебяку с сыром?

— Кулебяка с сыром называется хачапури! — заметил, облизываясь, Ярыгин. — Не разыгрывай сторожа из рассказа Чехова.

Оболенцев тоскливо вздохнул, но затем решительно открыл свой кейс и извлек из него пластиковый пакет с пирожными.

— Одна королева, — вздохнул он, — сказала, когда ей сообщили, что народ ее страны не может купить себе хлеба: «Пусть едят пирожные!»

Ярыгина не надо было дважды упрашивать. Он коршуном тут же налетел на пакет.

— Королеву звали Мария-Антуанетта, и она плохо кончила: ей отрубили голову, — с трудом прошамкал он, не прожевав.

Без зазрения совести он уничтожил весь пакет пирожных и выпил вторую половину графина воды.

— Цвяха можно теперь за яйца повесить, — наконец вспомнил он о делах.

— Свидетеля нашел? — обрадовался Оболенцев, до этого с тоской провожавший взглядом каждое пирожное, исчезающее в глотке друга.

Сладости были куплены им в буфете прокуратуры во время обеда и предназначались для Ольги. Оболенцев первый раз вспомнил, что неплохо бы привезти что-нибудь любимой. Но, видно, не судьба Ольге полакомиться этими пирожными.

— Не только нашел, но и спрятал так, что никто не найдет! — похвастался Ярыгин.

— И ты в том числе? — подковырнул друга Оболенцев.

— И я в том числе, — удивил его Ярыгин. — Но когда будет нужно, я быстренько вспомню… Ты сейчас к Ольге? — спросил он без всякого перехода.

— К Ольге! — подтвердил Оболенцев. — Куда же еще? Только не вздумай меня охранять. Марш в гостиницу и отдыхай.

— Слушаюсь, товарищ командир! — шутливо вытянулся в струнку Ярыгин.

Он развернулся и, чеканя шаг, вышел за дверь кабинета, шутливо бросив на прощание:

— Ольге привет! Скажи ей, что завтра куплю для нее пирожных целый килограмм!

Ярыгин, исчезнув из кабинета, не поехал в цирковую гостиницу, а затаился неподалеку от прокуратуры и стал наблюдать.

Буквально через пять минут после его ухода из дверей прокуратуры вышел окрыленный любовью Оболенцев и заторопился на автобусную остановку.

Ярыгин не стал дожидаться, когда друг заметит его. Тормознув машину частника, он потихоньку поехал за автобусом, в который сел Оболенцев.

Убедившись, что никто его товарища не преследует, Ярыгин в конце пути велел водителю обогнать автобус и высадить его возле самого дома Ольги.

Однако и там все было чисто: посторонних не было ни возле дома, ни в подъезде.

Когда Оболенцев вышел из автобуса и направился к дому Ольги, Ярыгин еще раз оглядел все кругом, но никакой опасности не заметил.

Оболенцев скрылся в подъезде Ольгиного дома, а Ярыгин все стоял в укрытии и не мог уйти.

«Загнанный в угол зверь сопротивляется до конца, злобно и беспощадно, — думал он, — тоже за жизнь борется, понять можно. Когда другого выхода нет, то идут на все. Порой друзей и родственников убирают».

И он решил остаться.

На лестнице этажом выше Ольгиного Ярыгин обнаружил стоявший у окна поломанный стул, на котором он и расположился, незаметно наблюдая за обстановкой возле подъезда.

Скоро совсем стемнело и зажглись тусклые лампочки над подъездами старых трехэтажных домов с облупившейся штукатуркой. Они едва освещали небольшой квадратный дворик со сколоченным из досок покосившимся столом и такими же скособоченными лавками.

Но Ярыгин не разглядывал открытое пространство. Его больше интересовали густые кусты, разросшиеся возле домов.

И когда возле