Багдад до востребования - Хаим Калин Страница 51

налет вальяжного молодчика как рукой сняло. Темные круги под глазами, полная потеря аппетита. Сорвался даже разок на уговоры перекусить. По всему чувствовалось, что он не столько колеблется, сколько озабочен положением дел, а может, разуверился в успехе начинания. И еще. Он все чаще обследовал территорию вокруг дачи – выглядывал за ворота, прохаживался по улочке, оставляя подопечного без присмотра. Возвращался с видом, будто между прежних заноз затесалась новая, только не знает где. Что та, что эти… Порой, воротившись, спустя пару минут вновь выскакивал, словно норовил неких оппонентов застать врасплох.

Наконец, позавчера, после позднего визита связного, весть: «Завтра утром – в ГКЭС. Виза и билет готовы, вылет десятого в 21:00». На вопрос: «Как вести себя?» Ответил: «Как можно естественнее, но осложнений не предвижу». И ни одного комментария, не говоря уже инструкции, только еще больше ушел в себя.

Отправились меж тем в присутственное место вместе. Как ни диво, в лике гастролера – печать безразличия, будто до фонаря все, если, конечно, не зачерствел от перегрузок. При расставании у проходной не пожелал даже удачи, лишь махнул рукой: давай, мол, иди. Назвал, правда, место встречи. Неужели знал, что подопечный, как магнит, приворожен? Где страхом, а где не весть чем… А может, следовал коду уважительности, собственно, и сцепившему парадоксальный тандем? Тот еще тип…

Скорое, спустя два часа, воссоединение встретил весьма необычно – не поинтересовался даже итогом. Будто визит в булочную, а не в узловую начинания – начало всех начал. Разумеется, мог оценить внешне, что все на мази, или был накануне заверен в нужном исходе. Между тем кольнуло: что-то здесь не так, витает парень в своем, похоже, отторгая себя от задания. Лишь на даче буркнул: «Расскажи». Слушал невнимательно, блуждая взором, впрочем, то его преобладающий фасад на вынос.

При всем том повествовать было особенно не о чем, разве что озвучить баланс: паспорт с визой и билет в кармане. Личные же наблюдения в формат ячейки «раб – надсмотрщик» не вписывались. Не делиться же впечатлениями об авантюре, куда был пинком под зад внедрен. Размусоливать подковерные игры – себя не уважать. Да, неким непостижимым образом его, гастролера, взяла, но подыгрывать – увольте! Хватит того, что в минуту слабости открылся…

Между тем в ГКЭС технологическая цепочка «вахтер – зампредседателя» – сплошная зеленая улица, вдоль которой дружный ряд где подернутых изумлением, а где холопствующих глаз. При этом поклевывает ощущение невидимого ока, отслеживающего каждый шаг.

На формальности ушло полтора часа, включая билет, паспорт, командировочные, собеседование. В кабинете зампредседателя – то самое одушевившееся «око», а точнее, его генератор: широкоплечий наблюдатель за сорок, своей пробковой непроницаемостью способный и слона заставить ерзать. Лицо, однако, умное, сразу видно – белая кость. Зам часто посматривал на не представленного ассистента, заставляя озадачиться, кто из них на самом деле ассистент. «Око» убыло, не дождавшись конца аудиенции и, казалось, кивком утвердив командировку.

По размышлении здравом, выходило: расклад события – гораздо сложнее, чем представлялся вначале. Динамо авантюры – несложно было предположить – влиятельное местное образование, у которого варяг-гастролер, не исключено, в подпасках. Тем самым от израильского следа осталась одна дырявая калоша, внушавшая между тем: шансы выйти из заварушки живым и невредимым тают. Заградотряд – по всему периметру. Станешь отлынивать – сборная команда пиратов мать с дочерью в два счета изведет.

А под занавес встречи в ГКЭС – «презент»: 30-го они известили Багдад о не приезде советника по энергосистемам, при этом телеграмма от 7 января, отыгравшая прежнее решение назад, осталась без ответа. Заверения о чисто технической нестыковке, огрехах делопроизводства могли удовлетворить разве что новобранца. Будь проблема проходной, зам не упомянул бы ее вообще, тем более, не советовал бы сослаться на приступ радикулита, якобы отложивший вылет.

Ко всем бедам и мытарствам совсем свежий инцидент на таможне. Когда отправили на личный досмотр, кольнуло: «С чего бы это? В ГКЭС ведь казалось, что за вывеской предприятия – каста неприкасаемых, если ни сам госмеханизм». Скорое «Все в порядке», будто бы сбило напряжение, но тут, при упорядочивании развороченного багажа, резануло глаз: врученные Шахаром «гостинцы» – коробочка, якобы с заколкой для галстука, и «Экспансия» Ю. Семенова вернулись с досмотра со «щербинкой». Коробочку – сразу видно – вскрывали, что, с учетом процедуры, объяснимо, а вот обложка «Экспансии» потемнела. Кроме того, книга разила свежей типографской краской, при передаче ее Шахаром не замеченной.

Стало быть, ничего не оставалось, как в последний раз всласть, напропалую напиться.

О «снотворном» Талызину пришлось напоминать стюардессе дважды. Выяснилось, что за минувший год «Аэрофлот», под стать прародительнице, до безобразия обнищал. Не только «Арарата», но и «Столичной» в экспортном варианте не было.

– Скажите спасибо, что «Пшеничную» завезли, на прошлом рейсе и того не было, – пристыдила назойливого «пациента» стюардесса, отмеряв долгожданную добавку.

– Удружили, – буркнул про себя Семен Петрович, теряясь в смоге одурения, кого «благодарить», – барахтающегося в безвременье перевозчика или рачительную хозслужбу заговора.

– Подбавить через полчаса? – предложила в спину бортпроводница, неясно когда расположившись. От безделья что ли… Чуть ранее «хвост» дружно отказался от ночной трапезы, заказав одиннадцать порций чая.

«Пшеничная», контрастом сливочному «Чивасу», чуть было не вогнала в конфуз. Плотно сжав губы, Талызин сдерживал острый позыв тошноты. Получилось. Убедившись, что к его персоне ноль внимания, вновь пригубил. Вначале пробный глоток, после чего накатом полста грамм. Жаркая волна разнеслась по венам, взбудоражив насквозь плоть. Спустя минуту-другую спала, оставив после себя сладкую апатию, согласие сытого жвачного с самим с собой.

Торчал в своем «корытце» Семен Петрович между тем недолго. Вскоре его увлек рекламный проспект «Аэрофлота», а точнее, карта-схема его международных маршрутов, густыми пучками опоясавшими весь мир. Подумал: «Кто назвал нас «Верхней Вольтой с ракетами?» Мы – Союз отрядов «Аэрофлота». Но мысль сбилась на полпути, ничего оригинального не явив. Некоторое время Талызин копался в себе в поисках нового объекта интереса – без пользы, однако. В итоге докайфовал до того, что стал водить указательным пальцем перед носом, должно быть, норовя сконцентрироваться, дабы додумать ускользнувшую мысль.

Семен Петрович встрепенулся, туповато мотнув головой. Покосился за спину, после чего развернул корпус и уставился поверх кресла в хвост самолета. Одиннадцать, как ему подумалось, камикадзе крепко спали, несмотря на по большому счету взрослый час. «У них что, отбой, как в казарме, по приказу?» – озадачился он. – «Или, беря с меня пример, отрываются напоследок, придавив медведя? Но главное: что забыли на чужой войне? Двойной оклад, гробовые? Я хоть с ярмарки, запутавшийся в своей слабине и смутном времени чудак. Им-то жить и жить».

Он рассматривал бойцов, выискивая черты порока, коего за время лейтенантских сборов отведал вдоволь. Ему,